Я кивнул.
— Ну, ничего! — говорила в электричке жена.— Зато пожили все-таки на свежем воздухе!
— Мне не понравилось в этот раз, что погода холодная,— тараща для убедительности глаза, произнесла Даша.
Домой мы приехали поздно, молча попили чаю и легли.
— Ничего! Я уверена, все как-то устроится! — безмятежно сказала жена.
«Конечно! — подумал я.— Обязательно! Как тут может устроиться-то?! Приучил ее в свое время ни в чем не видеть трагедии и сам теперь на этом горю!»
«Что ж делать-то? — лежа ночью без сна, думал я.— Что Даше сказать, когда она утром проснется? Старалась, так хорошо закончила второй класс, удивив всех обстоятельностью и серьезностью; так мечтала интересно прожить каникулы, и вот из-за разболтанности родителей придется ей провести лето между мусорными бачками и пивным ларьком!»
Утром я спустился по лестнице к почтовым ящикам посмотреть, нет ли какого-нибудь письма. В последнее время почему-то я все ждал какого-то письма, даже замочек на ящике сломал, чтобы быстрее можно было запустить руку, но письма не приходили.
Я спустился… В одной из дырочек ящика что-то белело! Вынув, я сразу разорвал конверт. Письмо было от двоюродного брата Юры.
Здравия желаем!
Сим письмом спешу уведомить вас, что, спихнув наконец все дела, ослобонился душой и телом, поэтому готов принять вас с достопочтенным вашим семейством на берегах великой русской реки Волги. Следующие факторы дают основание предполагать, что может иметь место весьма насыщенный культурный отдых:
1) Лодка с мотором «Вихрь-М».
2) Польская трехкомнатная палатка (Сашок тоже собирается прибыть с семейством).
3) Пропуск-разрешение на житье на малообитаемом острове-заповеднике.
4) Огромный запас рыболовных снастей (некоторые из них на грани законности, но это — тайна!).
Ждем! Надеюсь, ты не забыл наш зимний договор, хотя заключался он в состоянии некоторого подпития.
Необходимо взять:
1) Одежду на случай холода и жары.
2) Энное количество банок тушенки.
3) Неограниченное количество огненной воды.
4) Несколько флаконов ДЭТы (на Волге в этом году необыкновенный выплод комаров — мириады!).
Мы все очень надеемся, что Дашу отпустят с вами, ее здесь ждут и Мишка, и Димочка.
Все!
Срочно звони.
Твой друг и брат Юра.
— От кого это? — спросила в прихожей Даша, как только я вошел.
— От дяди Юры. Помнишь, к нам зимой приезжал? Приглашает нас на Волгу.
— А что, поедем! — кивнув для убедительности головой, сказала Даша.— А будут там какие-либо дети? — важно спросила она.
— Мишка, сын его. И Димка, сын Сашка́.
В прихожую вышла из спальни жена.
— Приснился мне сон, что мы плывем по какой-то реке.
— Все правильно,— сказал я.— Вот, Юрка нас приглашает.
— Ведь говорила же я, что все устроится! — сладко потягиваясь, сказала жена.
Снова она со своей беспечностью неожиданно оказалась права!
В тот же день я дозвонился в Саратов, потом, отстояв три часа в очереди, купил им билет на самолет (сам я, как выяснилось, мог освободиться на работе не раньше чем через неделю).
И вот мы ехали уже на экспрессе в аэропорт Ржевска. За окном мелькали широкие проселки, холмы, речки, словно мы уже прилетели куда-то далеко. Аэропорт оказался маленький, сельский. В зале было душно, преобладали старухи с корзинами.
Щеночек пугался шума самолетов, скулил… Хотели было оставить его у бабушки, но он так рвался с поводка и сипел, что решено было взять его.
Скрепя сердце я оставил их в неказистой этой обстановке, вскочил на последний в этот день экспресс. Автобус отправился. Они, уменьшаясь, все так и сидели неподвижно в сквере, хотя начал вдруг накрапывать крупный дождь.
Всю неделю меня мучила эта картина — как сидят они в сквере под дождем. Один раз вечером я даже поехал туда, чтобы посмотреть, так ли там действительно все печально? Оказалось, что так.
И вот наконец с чемоданом и тяжелым рюкзаком я ехал туда как пассажир.
В салоне самолета было сумрачно, слова из-за мягких кресел доходили глухо.
На промежуточной посадке в Ижевске я вышел на воздух. Самолет стоял в пустом, глухом конце аэродрома возле каких-то вагончиков-мастерских. Было холодно и темно (я и забыл уж, что летом, оказывается, может быть такая тьма!).
В Саратов прилетели под утро. Аэропорт его показался мне южным — горячий воздух, колючие стриженые кусты, цикады.
Я побродил по площади и в темноте еще уселся в автобус. Автобус тронулся, я задремал. Потом вздрогнул от ощущения какой-то громадной пустоты. Я придвинулся к стеклу… Автобус катился через знаменитый саратовский мост — огоньки пароходов внизу казались такими же далекими, как звезды.
На рассвете я доехал до маленького заволжского городка Маркса и там вдруг впервые почувствовал, что оказался на Востоке — возле автобусной станции сидели несколько казахов в халатах.
По спуску, отделанному серым камнем, я спустился к бензиновой воде, подошел к человеку, сидевшему в моторке, и договорился. Сначала мы промчались по узкой протоке, затемненной высокой землечерпалкой, потом вдруг выскочили на огромный простор, ограниченный лишь на горизонте высокими круглыми горами, словно срезанными острым ножом со стороны воды. Дальше по краю разлива горы поднимались еще выше. В долине между горами, совсем высоко, стоял маленький розовый домик.
Последний раз я плавал по Волге давно и сейчас, окатываемый водной пылью, удивлялся — такого гигантского простора я не ожидал!
— Амур! — кивнув головой в сторону шири, сказал водитель.
— Как Амур? — изумился я.
— Лодка типа «Амур»,— усмехнулся водитель.— Со стационарным двигателем. Три тысячи.
— А-а-а.— Я поглядел на большую лодку, идущую по фарватеру стремительно и мощно.
Потом, слепя, мелькнула отмель, обсаженная чайками, дальше с этой же стороны (противоположной горам) потянулись низкие песчаные острова, узкие блестящие протоки. Изредка мелькали на берегах моторки, виднелись палатки. Я стал понимать, как нелегко будет в этом лабиринте найти своих. И вдруг увидел на длинном песчаном мысу, почти исчезающем в блеске воды на горизонте, крохотное черное пятнышко, быстро двигающееся туда-сюда, подпрыгивающее.
— А это ведь песик наш! — обрадовался я. Что еще может здесь быть такое быстрое и черное?
И вот я уже выпрыгнул в воду, вышел на песок.
— Ты самый заметный, самый видный на всем побережье!
Я чесал опрокинувшемуся щеночку живот. Перекатываясь на спине, он довольно урчал.
Потом откуда-то сбоку наскочила дочь, одетая в какой-то незнакомый свитер, в чьи-то ботинки.
Я вдруг почувствовал, как лицо мое стало набрякшим, потным, плохо управляемым. Я вспомнил, что взрослые должны показывать детям пример, стал делать важные, серьезные рожи.
С песчаного берега спускалась жена, почему-то в брезентовой куртке с нашивками полковника студенческих строительных отрядов.
Потом, стряхивая с рук тесто, подошел Юра, саратовский брат.
После из леса по тропинке вышел московский брат Саша.
— Ха, Валя! Где это тебя так подстригли?
Обцепленный со всех сторон сразу всеми, я выбрался на невысокий песчаный уступ, сел за стол.
…Вскоре, утомленный броском через пространство, я залез в палатку и крепко уснул.
Очнувшись от тяжелого сна часа через два, я вылез из палатки и испугался: вроде бы должен наступить день, но небо оставалось низким и темным, освещение было темно-красное, словно в гигантской фотолаборатории. С высокой горы за рекой дул резкий ветер — занавеска на продуктовой полке отстегнулась и громко хлопала.
— Как приехали, все такая погода,— сказала жена.— Обычно весь день в глубине острова проводим, а то тут с ума можно сойти.
— А где Даша? — спохватившись, спросил я.
— С ребятами на внутренней протоке рыбу ловит… Ну, что ты, там целая драма!
