Она вдруг почему-то подумала о Шаджи. Он сейчас наверняка сказал бы, что она ошалела от страха.

— Ну вот, хорошо, — удовлетворенно произнесла тетя Вилли. — Я боялась, что ты выкинешь какую-нибудь глупость, например, упадешь в обморок. Я всегда считала, что игра на фортепиано — занятие для легкомысленных людей. Но, возможно, твоя работа подготовила тебя к жизни лучше, чем я ожидала.

— Так что все-таки с дядей Джоханнесом? — спросила Джулиана.

Вильгельмина коротко сказала:

— Джоханнес исчез.

В закрытом клубе на Пеликаанстраат, 62, где собирались мастера алмазного дела, Мэтью Старку дали адрес мастерской Джоханнеса Пеперкэмпа и показали дорогу к Шаапетраат. Шагая по серым улицам района, где расположились ювелирные мастерские, Мэтью Старк радовался бодрящему ветру и яркому солнцу. Утренняя свежесть помогла ему справиться с усталостью, застилавшей глаза и охватившей мышцы. Во время перелета он не смог сомкнуть глаз. По старой летной привычке он не мог спать в воздухе. Но сейчас он вряд ли заснул бы даже в постели своего джорджтаунского дома.

Ему самому не нравилось, как он обошелся с Джулианой. Она — музыкантша, и у нее своя жизнь. Что бы ни стряслось с Пронырой, это не ее вина, даже если она и скрывала от него информацию, — а она скрывала, это точно. Проныра был обречен с того самого дня, как появился в Вашингтоне. Он мог бы забыть о Сэме Райдере, предоставив тому барахтаться в собственном дерьме (как выразился Отис Рэймонд), и не пытаться вытаскивать его оттуда рискуя головой. Старк иногда забывал, что Отис сам кое-что смыслит в этой жизни. Он — опытный, умелый солдат, и может сам оценить опасность. Они уже не летают на вертолете, и Мэтью больше не старший над ним. Старк мог бы и не чувствовать ответственности за военспеца Отиса Рэймонда.

Но он чувствовал.

Да ладно, думал он, просто не хочется, чтобы с этим болваном что-нибудь случилось.

В унылом сером здании на Шаапстраат коренастый охранник средних лет, с сильным голландским акцентом сказал Мэтью, что ему очень-очень жаль, но он должен сообщить печальное известие о Джоханнесе Пеперкэмпе.

Мэтью Старк — журналист и бывший солдат. Профессиональное равнодушие у него всегда было наготове. Он никогда не видел Джоханнеса Пеперкэмпа. Но это дядя Джулианы. Ну и что с того? Ты только собираешь факты.

Он, не дрогнув, спросил:

— Что вы хотите мне сообщить?

— Мне очень неприятно, что приходится говорить вам об этом, — сказал охранник, — но Джоханнес Пеперкэмп умер, Нас известили всего несколько минут назад. — Он говорил, сильно коверкай слова. Потом похлопал себя по широкой груди и пояснил: — Плохое сердце. Он был старым, вы знаете. Он умер в Амстердаме.

Старк вспомнил красивые глаза Джулианы, в которых была тревога за дядю и решимость защитить его от назойливого американского репортера, но тут же отогнал воспоминание и сосредоточился на работе.

— Когда это случилось?

— Мы не знаем, когда он умер. День или два назад, не больше. Его тело нашли в Jodenhoek, это еврейский квартал Амстердама.

Мэтью разозлился на себя, но не подал виду. Черт, неужели он приперся не в тот город? Он спокойно поинтересовался:

— А когда он уехал в Амстердам?

— Позавчера. Он вышел из мастерской днем вместе с каким-то мужчиной, но они не сказали, когда вернутся. Я не знаю, вместе ли они поехали в Амстердам.

— Вы видели этого человека?

— Да.

— Можете описать его?

Охранник насторожился и подозрительно посмотрел на Мэтью.

— Зачем?

— Я друг семьи Пеперкэмпов, — поспешно сказал Мэтью. — Я знаком с его племянницей Джулианой Фолл.

— А-а, пианистка. Да, конечно. Мужчине, который вышел с мистером Пеперкэмпом, что-то около шестидесяти пяти — семидесяти лет, у него светлые волосы. Кажется, говорил по-голландски. Имени я не запомнил.

— Хендрик де Гир?

— Возможно. Но точно не помню.

Наверняка он, подумал Старк. Неуловимый Голландец… И он как-то связан с Пеперкэмпами.

— А вы не знаете, может быть, мистер Пеперкэмп обрабатывал или располагал какой-то информацией об алмазе, который называется «Камень Менестреля»?

Охранник снисходительно улыбнулся невежеству американца.

— Я полагаю, что Менестреля не существует. Это только легенда. — Его улыбка стала высокомерной. — Никто не говорит о нем всерьез.

Посмотрим, что вы запоете, подумал Старк, когда он выплывет на свет божий. Он опять вспомнил, как не хотела Джулиана говорить о своем дяде, и ему стало стыдно. Он орал ей, что его приятель может погибнуть, а в ящик сыграл ее дядя.

— Родственникам сообщили? — спросил он.

— Не знаю.

После недолгих уговоров охранник согласился дать ему домашний адрес огранщика, но у Мэтью было мало надежды что-нибудь там разузнать. И все-таки он верил, что для полноты картины стоит взглянуть на то место, где жил старик. Пусть это будет небольшой отсрочкой, а потом он посмотрит, как изменится бледное, прекрасное лицо Джулианы Фолл, когда она узнает, что это не игрушки, что приключение закончилось, не успев начаться, что ее дядя мертв.

Тетя Вилли заставила Джулиану поесть.

— Ты очень худая, — сказала она.

Измученная шальной, неожиданной поездкой в Европу, — перелет на восток всегда казался ей более утомительным, чем обратно, — Джулиана признала, что бутерброд с сыром и горячий чай оказались очень кстати. Под ложечкой больше не сосало, как будто причиной тому был голод, а не мысли о Мэтью Старке. Она не могла забыть, что поехала в Европу вдогонку за этим бешеным репортером, которому, вне всякого сомнения, это не понравилось бы. Интересно, что бы предпринял Мэтью Старк, если бы узнал, что Камень Менестреля у нее? Как бы восприняли это все они? Ее мать и тетя Вилли не знают о камне. Она пообещала дяде не рассказывать им и сдержала слово.

У тети Вилли под ложечкой явно было все в порядке, ее как будто ничто не тревожило. Спокойно и молча она расправилась с ленчем, но от печенья отказалась. Джулиана решила, что она оставила его про запас. На случай землетрясения или ядерного взрыва. Вильгельмина Пеперкэмп всегда знала, что и как делать, и это заставляло окружающих — и даже сестру, жившую по другую сторону океана — чувствовать себя не в своей тарелке. Но Джулиану, которой частенько приходилось сталкиваться с неуместными претензиями и высоким самомнением окружающих, прямота тетки скорее привлекала, но уж никак не отталкивала.

— А теперь, — сказала тетя Вилли, когда они покончили с едой, — ты должна без утайки рассказать, зачем ты приехала.

— А почему я первая?

Тетя Вилли начала собирать с себя хлебные крошки.

— Ты мне не доверяешь?

— Конечно, доверяю. Дело не в этом!

— Тогда в чем? Джулиана, я ведь не твоя мать. Она тебе ничего не рассказывает, потому что думает, что так она защищает тебя. — Собрав крошки в ладонь, Вильгельмина отправила их в рот. — Мне ты не дочь, а даже если бы была дочерью, я все равно не думаю, что человека нужно защищать от прошлого.

Джулиана постоянно страдала от скрытности матери и в душе согласилась с теткой, но все же сказала:

— Не стоит так критиковать при мне мою мать.

— Я не критикую, я говорю правду. — Она смотрела мимо Джулианы, в окно. — Если хочешь, рассказывай.

— Я хочу, тетя Вилли. Но почему вам обязательно нужно все усложнять? Хотя, ладно. Скажу вам сразу, я знаю совсем немного, но уже то, что мне известно, приводит меня в замешательство.

— Давай-ка по порядку, — велела тетка.

Джулиана, вздохнув, начала свой рассказ с того момента, когда застала в кондитерской матери Рахель Штайн, потом рассказала обо всем, последовавшем за этим, не упомянув лишь, что она знает о Камне Менестреля, знает, где он, знает его легенду и его тайну. Тетя Вилли выслушала, ни разу не перебив, а когда Джулиана закончила, старуха откинулась на спинку и закрыла глаза. Джулиана впервые обратила внимание на высохшее, изборожденное морщинами, бледное теткино лицо.