Старк уже вышел из комнаты. Джулиана отшвырнула черное платье, вложив в это действие все свое раздражение, которое она так долго скрывала. Милашка! Господи помилуй! А что касается Вермонта и Шаджи…

Как Старк узнал про Вермонт?

Она выскочила в дверь за ним.

— Ты, мерзавец, подслушивал нас с Шаджи!

Мэтью Старк обернулся и осклабился.

— Точно. И столкнулся с ним, когда он уходил отсюда. Я и ему сказал, что вам надо отдохнуть. Хорошо еще, что я прочел программку, а то бы не знал, кто он такой.

— Вы никогда не слышали о Шаджи?

— До сегодняшнего вечера нет. Последнее, что я слышал из музыки, это Джордж Торогуд и «Дестройерз».

Тут было о чем подумать. Джулиана вернулась в комнату и, закрыв дверь, рассмеялась.

Мэтью быстро шел к выходу. Хорошо, что он убрался оттуда, пока не сделал ничего такого, о чем потом действительно можно было бы пожалеть. Например, не сказал Джулиане Фолл, что у нее самый сексуальный смех из тех, что ему доводилось слышать. Эта леди из богемных штучек и к тому же ужасно хладнокровна, но он увидел напряжение, охватившее ее стройное тело, и почувствовал ее нетерпение. Куда она так спешила? К мужчине? Нет, непохоже, чтобы такие банальности, как любовники, романы и тому подобное могли ее тревожить. Любой мужчина был бы счастлив дожидаться ее, и он подозревал, что ей известно об этом. О Райдере и говорить нечего. Э, да и я, пожалуй, не прочь, подумал Старк, вспомнив, как обозначились ее груди под прилипшим к ним от пота шелковым платьем. Забудь о любви и прочей ерунде. Может быть, ей покажется заманчивой ночь добротного секса?

Постыдись, Мэт, эта леди, наверное, не занимается такими глупостями.

Нет, подумал он, на секунду представив ее великолепные темные, бездонные глаза, в этом она должна быть ох как хороша.

Он спросил себя, что расскажет Фелди.

А пошло оно все, решил он. Зачем беспокоиться о таких вещах в столь поздний час? Он пошел пить пиво, и еще какое-то время у него в голове звучал смех Джулианы Фолл.

Хендрик де Гир сидел позади шофера в машине Райдера, стоявшей на Бродвее, и курил сигару, когда рядом возник сенатор, тяжело дышавший и заметно взволнованный.

— Уберите это, — резко сказал он, вытащив из кармана шелковый носовой платок. Не разворачивая его, Райдер обмахнул лицо. — Я не выношу сигар.

Голландец спокойно пожал плечами и убрал сигару; он докурит ее позже, в одиночестве. Райдер скомкал платок и сунул в карман пальто, а Хендрик с некоторым удивлением подумал, что, видимо, красавица-пианистка Джулиана Фолл плохо обошлась с сенатором. Но Райдер, продемонстрировав искусство опытного политика, уже пришел в себя.

— Вы были на концерте? Понравилось?

— И да и нет. Скорее нет. А вам?

— Да, конечно — да. Чудесное исполнение. — Только легкая тень страдания в его взгляде выдавала томительную страсть к белокурой пианистке. — Джулиана Фолл прекрасно играет. Вы не находите?

— Меня не интересует музыка.

Райдер улыбнулся его словам легкой, аристократической улыбкой, но Голландец не обиделся. Он такой, какой есть, и уже много лет назад оставил попытки переделать себя. Райдер тихо сказал:

— Давайте перейдем к делу. Полагаю, вы видели, с кем я был на концерте.

— С Рахель Штайн, — бесстрастно ответил Хендрик. Райдер смотрел прямо перед собой в темноту холодного автомобиля, словно, избежав взгляда Голландца, он смог бы остаться непричастным к тому, что говорил.

— Ей нужна ваша голова.

— Она заслужила ее. Но я не мазохист.

— Я тоже.

— Разумеется. Рахель Штайн нужна моя голова, и вы ее отдадите ей, потому что иначе она не будет молчать и тогда кто-нибудь может копнуть поглубже, чтобы выяснить, нет ли между нами более тесных связей. А я не думаю, что вы или сержант Блох хотите этого.

— Вы прекрасно все понимаете, де Гир, — с горечью произнес Райдер. — Она может очень сильно навредить мне, и смею добавить, я этого совсем не заслужил.

Хендрик улыбнулся, искренне забавляясь.

— Ах да, вы ведь тут совсем ни при чем.

Райдер не возразил ему, он даже не уловил сарказма в словах де Гира. Господи, как он ненавидит все это! Он готовился к сегодняшнему разговору несколько дней, с того момента, когда Рахель Штайн рассказала ему во всех подробностях, как де Гир выдал нацистам ее семью и семью Пеперкэмпов, а сейчас, находясь здесь, он едва мог сосредоточиться. Перед ним все еще стояли глаза Джулианы Фолл — темные и прекрасные. Она, должно быть, сочла его дураком. «Ты глупый осел, Сэм», — сказала ему жена после того, как ушла от него. Другие женщины так не считали и он тоже, но жгучая боль от ее слов осталась навсегда. Его жена была единственной женщиной, на которую он никогда не мог произвести впечатления. Именно к этому ты постоянно стремишься, не так ли, приятель? Нет, Джулиана Фолл — это совсем другое. Если только Старк… Будь он проклят! Что он там делал сегодня?

— Но у вас есть условия, — спокойно заметил Голландец. Сенатор, сделав над собой усилие, выкинул из памяти вид самодовольного, наглого Мэтью Старка. Стальной мужик, так отзывались о нем другие и произносили эти слова с уважением. Он был надежным. Честным. Он не знал, что такое нервы. Райдеру всегда хотелось, чтобы и его называли стальным. Но его прозвали Золотым парнем. Однако, все это было в прошлом. Что такое американский сенатор, и что такое бывший писатель? Их встреча за кулисами — просто неблагоприятное стечение обстоятельств, и не более того. Это все, что он согласился признать.

— Да, — наконец ответил он. — У меня есть условия. Вы можете помочь мне разрешить мои затруднения, и в то же время решить свои.

Райдер повернулся к Голландцу, разглядывая его давно нестриженные волосы и жесткие мозолистые ладони. Как могло случиться, что такой человек имеет столько власти над ним? Но это ненадолго, думал Райдер. С этим будет покончено.

— Мне известно об Амстердаме. Рахель Штайн рассказала все. Она была у меня после того, как увидела нас вместе в машине, в шестичасовых теленовостях. Нам просто не повезло, но я предостерегал вас относительно личных встреч. Однако все может измениться к лучшему. После разговора с Рахель я со своей стороны тоже навел справки и узнал еще больше. Вы пришли сегодня потому, де Гир, что из-за вас погибло двенадцать человек, и единственное, чего хочет Рахель Штайн, это предать вас суду за содеянное. Вы здесь потому, что мне это известно. Вы могли бы исчезнуть. Я не дурак, и знаю, что могли бы. Но вы затеяли интересное дело с Блохом, к тому же вы стареете. Будет нелегко всплыть снова, тем более, когда вы станете никому не нужны. Единственный выход для вас — достать то, что мне нужно, и я забуду все, что знаю о вас.

Хендрик давно научился давать отпор этому человеку с невинными глазами.

— Об этом мы уже говорили. И я здесь, разве не так? Скажите мне, что вам нужно.

— Алмаз.

Голландец никак не отреагировал.

— Вы знаете, о чем я говорю. Я вижу это. Штайн не верит, что он существует, иначе не упомянула бы о нем, когда приходила жаловаться на вас. Она понятия не имеет, что я интересуюсь этим камнем. Но я уверен — он существует. И более того, вы достанете его для меня.

— Я знаю о многих алмазах, сенатор…

— Оставьте, де Гир. Не отнимайте у меня времени.

Хендрик бесстрастно смотрел на молодого сенатора.

— Я должен знать наверняка. Как он называется?

Глаза Райдера стали холодными.

— Камень Менестреля.

Отис Рэймонд, переминаясь с ноги на ногу, стоял на ковре ручной работы рядом с огромным дубовым столом. Позади, в камине пылал огонь, но Отису как всегда было холодно. Вот он, гордость американской армии, думал Блох. Дерьмо. Он никогда не переставал удивляться тому, как Рэймонд, военспец четвертой категории, воевавший во Вьетнаме не кем-нибудь, а вертолетным стрелком, выжил там. Ему крупно повезло.