Так было прежде. Но сейчас, когда его жизнь клонилась к закату, годы проходили и не оставалось времени на искупление грехов, он перестал питать иллюзии. Они растаяли как-то незаметно — вместе со старыми друзьями, с их открытым, искренним смехом и доверием к нему. Возможно, тогда, как и сейчас, он хотел только добра. А может, и нет. Разве это имеет какое-нибудь значение? Главное, к чему это привело?

Джин кончился.

Он рухнул на палубу и заснул на холодном, пронзительном ветру.

Дело шло к вечеру, а Мэтью Старк никак не мог разыскать Джулиану Фолл. Поездом он доехал до Ла Гардиа, оттуда, взяв такси, поспешил прямо в Вестсайд. Консьерж Бересфорда сказал, что ее нет дома. Не видел ли он выходившую отсюда женщину в енотовой шубе и красных виниловых ботинках? Видел. Но это была не Джулиана Фолл.

Нет, не она. Это была Д. Д. Пеппер.

Она сидела за роялем в клубе «Аквэриан» и играла Моуза Эллисона — розовые волосы, бархатное платье изумрудного цвета, словно взятое из старых фильмов с Гретой Гарбо. Длинные, расширяющиеся книзу рукава оторочены норкой. На этот раз она не сняла туфли и сидела за роялем, сосредоточенно сжав губы.

Старк прошел мимо Лэна Везеролла в бар, а оттуда — прямо на сцену. Джулиана не подняла головы. Похоже, она не видела ни его, ни окружающих — ничего, кроме рояля. В тусклом свете он разглядел, как блестит пот, выступивший у нее на лбу и над верхней губой, увидел завитки волос на шее, где они были скорее белокурыми, нежели розовыми. Это выглядело потрясающе сексуально. Но Мэтью сказал себе, что ему наплевать.

Она закончила мелодию и перевела дыхание, готовясь перейти к следующей, но Старк тронул ее за плечо. Она подпрыгнула и едва не упала с табурета. Он уже подался было к ней, чтобы поддержать ее, но она сохранила равновесие и оглянулась, ошеломленная.

Когда она увидела его, ее потемневшие глаза прояснились. Она смахнула блестящие капли пота с верхней губы, но даже не улыбнулась.

— Старк? Что вам нужно?

— Если меня опять вышвырнут отсюда, — четко и твердо проговорил он, все еще слыша испуганные возгласы Проныры, — то я хочу сначала заслужить это.

Она перебирала пальцами яркое ожерелье из искусственных бриллиантов, но скорее от возбуждения, чем от волнения. Сейчас в ее глазах он совсем не заметил ни пустоты, ни скуки. При виде улыбки, тронувшей ее губы, он почувствовал, как забилось сердце.

— И что вы собираетесь делать? — певуче спросила она. — Мучить меня своими вопросами?

«О Господи», подумал он.

— А вы не искушайте меня, и я не стану вас мучить.

Ее покатые плечи едва заметно передернулись, она взяла с рояля стакан с водой, неторопливо и равнодушно отпила и поставила на место. Хоть с розовыми, хоть с фиолетовыми, хоть с русыми волосами, подумал Мэтью, но эта женщина потрясающа — и может вывести из себя кого угодно, Он должен встряхнуть ее хорошенько.

Он вперил в нее тяжелый, сердитый взгляд, но это не произвело на нее никакого впечатления. Она лишь прищурилась.

— Все время вокруг меня эти чертовы Пеперкэмпы, — сказал он. — Сначала Катарина Пеперкэмп-Фолл, потом Д. Д. Пеппер, которая тоже происходит из Пеперкэмпов, не так ли? Теперь я направляюсь в Антверпен, чтобы проверить еще одного Пеперкэмпа. Джоханнеса Пеперкэмпа. Могу спорить на что угодно, это ваш родственник. А еще знаете что? Он — огранщик алмазов. Представляете? Как вы думаете, ему известно что-нибудь о самом крупном в мире алмазе?

Он внимательно смотрел на нее. Она отпила воды, а ее нарумяненные как яблоки щечки побледнели. Королевское спокойствие улетучилось, но он не мог не восхититься ее самообладанием. Она не вскочила, не ушла, не стала звать на помощь Лэна Везеролла. Она сказала:

— Джоханнес Пеперкэмп — мой дядя.

— Ба, подумать только! Леди действительно кое-что знает.

— Он старый человек. — Ее, бледная, изящная рука легла на клавиши, словно Джулиана пыталась найти опору в том мире, который хорошо знала и на который всегда могла положиться. — Оставьте его в покое.

— Я не оставлю в покое никого, в том числе и вас, милочка. По вашей вине могут убить моего давнего друга, а для вас все это такая же игра, как розовые волосы и причудливые наряды. Нет, милая моя, жизнь — не игра.

Сейчас Джулиана вся дрожала — бледная, злая, оскорбленная. Старку хотелось взять девушку на руки, целовать ее, только бы унять эту дрожь. Но он подавил неуместное желание, остался непреклонным. Он не допустит, чтобы с Пронырой случилась беда из-за того, что скучающая пианистка не желает с ним разговаривать, — а она оказывала такое сопротивление, какого он еще никогда не встречал.

— Расскажите мне поподробнее о вашем дяде, — сказал он.

— Нет.

Прямо и откровенно. Ему это понравилось.

— Вы сумасшедший, — сказала она.

— Просто бешеный. Алмазные огранщики, кондитеры, пианистки, дерьмовые политики. — Его низкий, глубокий голос звучал мрачно, и он знал, что она должна испугаться. Если нет, значит, она просто дура. — Когда убьют моего друга, вы можете собраться все вместе и выпить за упокой его души.

Джулиана резко вдохнула, но ничего не ответила.

— Где именно в Антверпене живет ваш дядя?

— Не скажу.

— Ну и ладно. Сам разузнаю. Я же репортер.

— Прекратите! — Она сжала кулаки, словно собираясь наброситься на него. — Черт побери, вы не имеете права…

— Имею, и еще какое — я должен выручить друга из беды. И если для этого мне придется причинить вам беспокойство, милая леди, то что ж с того? Что вам известно о Камне Менестреля?

— Перестаньте!

— Ну уж нет, не перестану.

— Нет, парень, перестанешь.

В голосе, раздавшемся за спиной Мэтью, звучала угроза. Мэтью не забыл о Лэне Везеролле. Но не шелохнулся. Он не обернулся и продолжал смотреть в огромные глаза Джулианы Фолл, в которых смешались ужас, любопытство и бешенство. Это были великолепные глаза, и ему пришлось собраться, так как сердце дрогнуло, а в мозгу шевельнулась мысль оставить ее в покое. Но, явственно вспомнив хохоток Блоха и Проныру, так трогательно шмыгающего носом, он остался непреклонен в своем решении добиться того, что ему нужно.

— Если из-за вашего нежелания разговаривать что-нибудь случится с Пронырой, знайте, милая моя, я должен буду вернуться. — Не дожидаясь ее ответа, он повернулся и глянул на Лэна Везеролла. — Не советую вам связываться со мной сейчас.

Он вышел. Никто не сказал ни слова, никто не положил ему руку на плечо. Никто ничего не предпринял. Ему позволили уйти.

Одна мелодия сливалась с другой. Джулиана не обращала на это внимания — она должна была играть во что бы то ни стало. Ей нужно было играть. Лэн сказал: «У парня плохое настроение». Она лишь кивнула в ответ, не в состоянии что-нибудь ответить. Он поинтересовался, какие дела у нее могут быть с Мэтью Старком, и заметил, что лично он предпочел бы не связываться с парнем, у которого такое настроение и такая физиономия. Но она и тут промолчала, и тогда он велел ей выпить, успокоиться и играть. Она не могла пить, не могла успокоиться.

Но она могла играть. Должна была играть.

Перебирая клавиши, она не думала о музыке. Память вернула ее к той, семилетней давности встрече в крохотной церкви Дельфшейвена, когда старик вручил ей помятый бумажный сверток с Камнем Менестреля. Она растерялась тогда и взяла его. Она вспоминала также дрожащие руки матери, живые темные глаза Рахель Штайн и голубые, по-детски мечтательные глаза Сэмюэля Райдера, вспоминала Мэтью Старка. Да, этот сукин сын угрожал ей. Но к черту все. Черт с ним. Она не боится его.

Кто-то прикоснулся к ее плечу, и она, вздрогнув, вскрикнула, не понимая, где она и что с ней.

Лэн поддержал ее за талию, чтобы она не упала с табурета. Она чуть не потеряла сознание.

— Всё в порядке, крошка, — мягко заговорил он. Она обмякла в его руках. — Думаю, тебе лучше поехать домой.