Лия возилась на кухне.

— В чем дело?

— Я еду.

— Куда? — спросила Лия, не оборачиваясь.

— На Дальний Восток.

Лия рассмеялась.

— Чего ты смеешься, мама? — оторопел Семен.

— Тебе, я думаю, уже не двенадцать лет! — сказала она.

— А что такое? — не понял он.

— Забыл разве? В двенадцать лет ты удрал из дому… Куда это ты тогда собирался? Хоть убей, не выговорю…

— Вот ты о чем! — Семен вспомнил о своем путешествии и тоже рассмеялся. — Так ведь я мальчишкой был…

— Вот я и говорю — мальчишкой…

— Сейчас, мама, серьезно…

— Серьезно? — отозвалась мать и окинула сына таким же выразительным взглядом, какой недавно уже решил вопрос о поездке в Биробиджан Азриэля.

Однако Семен и не думал кончать на этом разговор.

— Ну чего же ты стоишь? — с удивлением спросила она.

— Мама, я решил твердо, — тихо произнес он.

Лия резко обернулась к сыну:

— А в чем дело? Чего тебе там понадобилось? Здесь тебе чего не хватает? Нет, скажи на милость, чего тебе здесь не хватает?

— У меня здесь все есть.

— Так в чем же дело?

— Я нужен там…

— Вот оно что… — насмешливо протянула Лия. — А почему ты это знаешь? Зовут тебя туда?

— Да, мама, зовут…

По тону, каким это было сказано, Лия поняла, что спорить бесполезно. В тот день об этом больше не говорили.

На следующий день, видя, что Семен не передумал, Лия, уже мягче, сказала:

— Скажи, пожалуйста, где это сказано, что ты там должен быть первый? Местность новая, далекая, ты о ней толком ничего не знаешь. Пусть пока едут другие, посмотрят, что это такое, можно ли там жить. Успеешь, не опоздаешь…

Семен изменился в лице, побледнел.

— Ждать я не буду! Я сам должен быть там!

— Боишься уступить эту честь? — усмехнулась Лия — Лемех Лемперт тоже хочет быть там первым…

Конечно, лучше бы она этого не говорила. Он шагнул к ней и с дрожью в голосе проговорил:

— Вот именно, поэтому я и должен быть там первым! Чтоб такие, как Лемперт, не испоганили землю, которую дали нам… честным людям…

— В таком случае, — ответила Лия, отвернувшись, — запомни: если уедешь, сына у меня больше нет! Можешь и не писать мне ни с дороги, ни с места… Кончено! И отец, знай это, думает так же…

Лия искоса взглянула на сына и поняла: все равно он уедет.

— А во-вторых, — добавила она, — знай: если ты уедешь, я этого не переживу…

Прошло несколько месяцев, и от Семена не было никаких известий. Отец заметно осунулся. В бороде засеребрилась проседь.

— Ехать надо, и кончено! — советовали биндюжники, присматриваясь к своему товарищу. — Тут, без сына, тебе, видать, с собой не сладить…

Все чаще и смелей заговаривал Азриэль с женой:

— Надо ехать! — твердил он. — Кончено! Ничем не поможешь.

Лия молчала. Проходили дни и недели, а от сына по-прежнему не было вестей.

— Нет у меня сына! — твердила Лия. — Если он мог взять и уехать, я его знать не желаю…

Спустя полгода, уже зимой, пришло первое письмо.

Он помнит, писал Семен, что родители отреклись от него и просили его не писать. Тем не менее он считает своим долгом сообщить, что давно прибыл на место, живет и работает. Жизнь не легкая. Но он ни о чем не жалеет.

Наоборот, все оказалось гораздо интереснее, чем он предполагал. Работы очень много как раз по его строительной специальности. А это — главное. Особенно дорого ему то, что место новое, что все приходится начинать с самого начала и что он — один из первых зачинателей.

Вот и все, что было в этом письме. Отец говорил, что надо немедленно ответить, но Лия не разрешила.

— Мое слово твердо! — говорила она.

Ее все еще не покидала тайная надежда, что своим упорством ей удастся сломить упорство сына и он вернется.

Но тут на нее свалилось горе. Однажды в морозный день биндюжники привели коня и сани старого Черновецкого. Почуяв недоброе, Лия, как была, без шали, выбежала из дому. В санях, накрытый рогожей, лежал ее муж.

— Вез железо, — рассказывал один из возчиков. — Весь день был какой-то сам не свой. Дорога под гору… У коня подкова отлетела. Конь поскользнулся, сани накренились, и огромный ящик железа — прямо на него…

— Даже охнуть не успел! — добавил второй и опустил голову.

На следующий день Азриэля похоронили.

Лия не выдержала. К тому же она жестоко простудилась— врачи установили двустороннее воспаление легких. Приехала, вызванная телеграммой, из Шполы старшая сестра Лии, которую она не видела уже много лет, — рыхлая старушка с выцветшими, постоянно слезящимимся глазами.

Ежедневно приходили врачи. Однажды они сказали сестре Лии:

— Принимая во внимание возраст больной — за пятьдесят, а также все, что она пережила за последнее время, надо быть готовым ко всему…

Как раз в эти дни собрался наконец в путь Лемех Лемперт. Он отделался от первой жены, обещав высылать ей деньги, вторую жену оставил дома. Он, видимо, прослышал, что лето на Востоке дождливое, а зима не такая уж суровая, и решил, что лучше всего ехать зимою.

Он будто бы собирался поселиться в одном из вновь организуемых колхозов и даже подал заявление.

Соседи слышали, как он говорил жене:

— Проезд в один конец уже обеспечен… Что я на этом деле теряю? Пронюхаю… Понравится — ладно… А нет, так я уж как-нибудь вернусь. Из своего кармана докладывать не придется…

Перед отъездом Лемех зашел к Лие — может быть, она передаст привет сыну. Никем не замеченный, вошел он и остановился на пороге. В душной комнате остро пахло лекарствами. Два врача, один постарше, второй — совсем молодой, сидели у кровати. Лия лежала в забытье. Сестра ее стояла у изголовья понурившись. Врачи бесшумно поднялись, переглянулись, отозвали сестру Лии в сторону.

— Будьте готовы ко всему… — донеслось до Лемперта…

«Видать, не придется привета передавать…» — Лемех так же незаметно, как появился, вышел из комнаты.

В ту же ночь он уехал.

— Знают они много, твои врачи! — говорила Лия Черновецкая сестре, когда кризис благополучно миновал. — Выдумали тоже, умирать… Нет, мы, Черновецкие, не из жидкого теста. Нас не сломишь!

Прошла неделя-другая, и Лия встала на ноги. Исхудавшая за время болезни, она казалась выше. В иссиня-черных волосах замелькало серебро. Сейчас она чувствовала себя совсем одинокой. Сестра уехала к своим детям и внукам.

Потянулись унылые, безрадостные дни.

Время от времени в городе устраивали доклады и лекции, посвященные вопросам переселения в Биробиджан. На одну такую лекцию однажды заглянула и Лия. Может быть, думала она, удастся узнать что-нибудь о сыне.

На крайней скамье, у самого выхода, уселась она с таким видом, будто готова была в любую минуту покинуть этот большой, переполненный зал. Рядом с нею видела коротко остриженная женщина с добрыми серыми глазами на полном лице. Они познакомились. Это и была Поля Берман. Оказалось, что Поля Берман жила на той же Дворцовой улице, что и Лия, только в противоположном конце.

Невысокая Поля то и дело приподнималась со скамьи, чтобы лучше разглядеть оратора — немолодого человека в очках.

— Из Москвы приехал, — с важностью шепнула Поля.

Голос у лектора был хоть и глуховатый, но достаточно громкий, и каждое слово его отчетливо слышали в притихшем зале. Время от времени то в одном, то в другом конце раздавался чей-нибудь шепот:

— Вы слышали, там уже кое-что отстроили?

— Это уже — район!

— Ну, дело верное!

Лектор рассказывал, что Биробиджану оказывают большую помощь трудящиеся Москвы, Ленинграда, Харькова, Минска и других городов. Правительство ассигнует значительные суммы на освоение природных богатств, на развитие промышленности и сельского хозяйства.

— Для этого, — говорил он, — там имеются все необходимые условия. — И, обернувшись к карте, он стал подробно рассказывать о Дальнем Востоке, о Биробиджане.