Были в гостях в замечательном доме, а потом пошли к отелю пешком. Андрей почему-то сказал:

— Милан похож на Москву.

Наверное, не Милан похож на Москву, а скверик, по которому мы шли, был похож на наш — на Бульварном кольце.

Утром выступали по телевидению. Когда поднимались в студию — застряли в лифте. Андрей почему-то прижал мою голову к своему плечу и сказал:

— Терпеть не могу замкнутого пространства.

— А я в ужасе от него. Я степь люблю.

Я почти плакала. В лифте было жарко и многолюдно.

Андрей успокаивал меня:

— Закрой глаза и представь: ты в степи.

Я так и сделала — стало легче.

— Ну, вот… умница.

Андрей был нежен со мной».

Из дневника (о премьере)

«Сегодня первое сентября. Утром показ фильма для журналистов и сразу же после фильма — пресс-конференция.

Андрей руководил мною.

— На пресс-конференцию приди в фиолетовых в клеточку брючках, белой с шитьем кофточке и серебряных сандалиях.

Андрей придает большое значение внешнему виду. Беспокойно это. Суетно.

Пресс-конференция прошла тихо. Мы чувствовали себя неуютно.

А вечером, перед премьерой, меня всю трясло. Андрей хоть и успокаивал меня, но тоже заметно волновался. Отвечал невпопад, как всегда, от волнения грыз ногти, все время приглаживал на макушке свой ежик и слишком громко смеялся.

Я была в черном атласном платье. Тамара Федоровна Макарова нашла, что с ним будут лучше смотреться ее кружевные туфли и шитая серебром и бисером сумочка. Я несказанно благодарна Тамаре Федоровне за такое роскошное дополнение к моему туалету. А у Андрея — великолепный смокинг. Он то опускал руки в карманы, то вынимал их, и так — беспрерывно. Мы очень нервничали.

— Андрюша, а вдруг я упаду, спускаясь по мраморным ступенькам?

— Держись за меня.

— А вдруг вместе?

— Дурочка. Тьфу-тьфу…

Мы благополучно сошли вниз по красной ковровой дорожке, которая украшала не только мраморную лестницу, а весь путь от отеля до Дворца, где проходил кинофестиваль.

…Вспышки блицев и любопытные веселые липа зрителей… Как их много!

Нас провели в ложу. Из ложи мы поприветствовали зрителей. Зал был полон. Дамы в дорогих мехах, несмотря на жару, впрочем, в зале было прохладно. Исключительной красоты камни на дамах делали зал лучезарным. Мужчины либо в черных, либо — в белых смокингах.

Фильм начался.

— Сделала крестик? — нервно спросил Андрей.

— Сделала.

Он удостоверился — правильно ли? Поцеловал мои пальцы, сложенные крестиком, и мы замерли.

Ни один человек не вышел из зала. На других премьерах ходили туда-сюда.

После окончания фильма — пауза. И вдруг — шквал аплодисментов! Дамы и господа этого необыкновенного зала повернулись к нам, громко кричали «браво!» и хлопали в ладоши!

Успех! Боже — успех!

А когда мы вышли на улицу, люди плотным кольцом стали окружать нас, их оттесняли, но они сжимали нас и хотели дотронуться до Андрея и меня. Мы еле прошли к машине.

Оказывается, на улице, в летнем кинозале, тоже шел наш фильм. Три тысячи зрителей смотрели «Иваново детство».

1 сентября 1962 гола. «В машине Андрей кричал:

— Победа! По-моему, победа!

Он был счастлив! Я плакала.

Вдруг Андрей стал хохотать, смотрел на меня и хохотал, потом взял мою руку — я все держала крестик. Нежно освободил мне руку и целовал, разглядывая мои линии на ладошке. Я тоже смеялась».

Из дневника

«Сегодня утром с Андреем и Моникой Витти поехали на встречу со зрителями. Моника целовала меня и гладила мои волосы. Ей очень понравился наш фильм. Андрей радовался. Был горд. Я Монику не знала. Андрей видел ее в фильмах Антониони и знал, что она жена знаменитого режиссера.

Днем смотрели фильм «В прошлом году в Мариенбаде». Этот фильм в 61-м году получил «Золотого льва Св. Марка». Просмотр был в маленьком частном кинозале. Белые стены этого зала были украшены позолоченными светильниками. Мягкие бархатные кресла темно-зеленого цвета — удобны. Фильм изыскан.

После сеанса вышли погулять к каналу Гранде.

Андрею фильм понравился. Льву Кассилю — категорически нет. Между ними произошел спор.

Андрей стоял спиной к воде, а позади него был скользкий спуск. Вдруг он сделал шаг назад и стал катиться, как с ледяной горки, к воде. Я подала ему руку, пытаясь помочь, и тоже полетела к воде.

Всем было смешно. Ну, и что же тут смешного, когда Андрей в светлом костюме, а я — в светло-желтом в белый выпуклый горошек платье от мадам Леже скользим с невероятной быстротой к мутной воле, где неизвестно какая глубина?! Помог нам выбраться наверх прекрасный гондольер.

Мы были сердиты, что еще больше забавляло остальных. Лев Кассиль, несмотря на наше настроение, продолжал ругать фильм «В прошлом году в Мариенбаде». Андрюша нервничал: желваки его двигались с бешеной скоростью…

Вдруг я очень громко, почти крича, спросила у Кассиля:

— Стихотворение снять можно? Я вас спрашиваю — стихотворение снять можно?

Кассиль ничего не ответил, пожал плечами.

— Оказывается, можно, судя по «Мариенбаду», — говорю я. Мне показалось, что Андрею понравилось мое замечание».

Из дневника

«…Равенна! Праздник газеты «Унита», где будет демонстрироваться фильм «Иваново детство».

Мы поехали в Равенну ранним утром. Остановились в небольшом городке выпить по чашечке кофе. Здесь Антониони снимал «Красную пустыню». Андрею показали место съемок. Андрей долго глядел на траву перед домом, потом отходил на большее расстояние и все смотрел, смотрел…

Мне очень интересно наблюдать за Андреем, и у меня есть ощущение, что он чувствует, как за ним наблюдают, и чуть-чуть актерствует».

…В Равенне нас поселили в маленьком отельчике.

Андрей торопил меня:

— Пойдем скорее! Навестим Данте!

Мы пришли к могиле Данте.

Андрей отломил лавровую веточку от огромного куста, что рос возле могилы.

— Я награждаю тебя лавром!

— За что?

— Ты сейчас кроткая, как Беатриче… и тоже в алом платье, как она.

— А Беатриче была кроткой?

— Конечно.

— Эта веточка будет моим талисманом.

— Дай-то Бог. Мы счастливы! Ты знаешь об этом? — тихо сказал Андрей.

— Да, я знаю.

Вечером, на празднике газеты «Унита», после просмотра нашего фильма я испытала нечто невозможное и неповторимое!

Нас представили зрителям, мы сказали слова благодарности и сошли со сцены вниз. Все это происходило в роскошном саду. Меня плотно окружили люди. Было много женщин с детьми. Одна из них поднесла ко мне маленькую девочку, чтобы я ее поцеловала. Я поцеловала девочку, тогда мне начали протягивать других детишек, целовали мне руки и мужчины, и женщины. Их было очень много. Выстроилась очередь. Многие отчего-то плакали.

Я находилась в непонятном настроении. Нет объяснения этому новому для меня состоянию.

Я продолжала всех целовать и желала всем Прекрасного — на русском языке. Было ощущение, что меня понимают.

Длилось это около двух часов.

Андрей был рядом, чуть поодаль. В руках у него была книга, которую подарили мне. «Пиноккио» — Андрюша просил каждого, кто подходил ко мне, расписаться в ней в память об этом необыкновенном вечере. Все странички «Пиноккио» исписаны чудесными итальянцами. А Дмитрий Писаревский, в то время главный редактор журнала «Советский экран», написал мне: «Замечательной Валюшке в день ее подлинного народного триумфа в Равенне. Его скромный свидетель — Дмитрий Писаревский».

Нет, это был не триумф. Это было другое: я любила все и всех! И меня любили!

Я очень устала, но была счастлива, потому что была нужна.

Духота в зале достигает своего апогея. Леночкин голос словно отдаляется от меня, проваливаясь в ватную какую-то пустоту.