Стараюсь не смотреть на Инну Гулая, у меня это получается.

Думаю: «Отчего до сих пор не вызывают врача «скорой»? Вызовут ли вообще?..»

Вспоминаю, как на первом заседании увидела в зале вместо людей скелеты и только сейчас понимаю: это — от ощущения всеобщего какого-то предательства, узнаваемого для меня, связанного в моем представлении со смертью.

Услышь меня, чистый сердцем

Я очень хорошо помню, как столкнулась с ним впервые: предательством завершилась самая светлая и наивная пора моей жизни — юность. Имя этой поре — Саша Збруев… Это его облик возникает передо мной, когда кто-нибудь произносит, в общем-то, банальные и знакомые каждому слова — «первая любовь». Так же, как и первое пережитое мной в жизни предательство, я разделила ее с ним — веселым, хулиганистым арбатским мальчишкой.

Мое арбатское детство было прервано вскоре после возвращения папы с войны. Его заменила хлопотная, дорожная жизнь семьи военного. Переезды от очередного отцовского места службы к следующему, вплоть до старших классов школы, когда мы вернулись наконец-то в Москву. А я — на свою арбатскую родину.

Очень хорошо помню, как неприветливо встретила меня школа № 71: мы ухитрились вернуться прямо к экзаменам, совершенно не обрадовав этим руководителей школы, в частности завуча. «Как вы не понимаете, — возмущалась она, — это же столица! Разве сможет ваша дочь сдать экзамены у нас после какого-то дальневосточного села?! Да у нее, небось, и формы школьной нет!..»

И форма, к тому же очень нарядная, у меня была, и экзамены, к которым меня с таким трудом допустили, я сдала, получив одновременно первый урок горечи.

Училась я всегда на «отлично», на «отлично» сдавала и предмет за предметом. Новые учителя чуть ли не восхищались моими ответами и… ставили вместо пятерок четверки. Мое недоумение и обида не знали предела, папины уговоры отнестись к происходящему «философски» помогали мало.

Я не знала, что перед учителями поставили «сверхзадачу» — как можно меньше детей допустить к учебе в 8-м классе, как можно больше — отправить в ПТУ. И хотя в восьмой класс прорвалась, московскую школу невзлюбила сразу. К тому же на Дальнем Востоке остался мальчик, заставивший впервые в жизни мое сердце биться быстрее.

Как-то, после очередного экзамена, выйдя из ненавистной 71-й школы, присела я в соседнем скверике, дабы предаться в одиночестве своей печали по всем этим поводам. Но приступить к грустным размышлениям не успела. Мое одиночество нарушила незнакомая, очень хорошенькая девочка:

— Привет! Тебя Валентиной зовут?

— Да.

— Меня Ларисой… Слушай, у меня к тебе просьба. Сейчас из школы выйдет один мальчик, Саша Збруев. Можно, я подожду его возле тебя? А то неудобно ждать одной… Знаешь, я его люблю…

— Любишь?

— Очень!

— Вообще-то я тоже влюблена, — ответила я откровенностью на откровенность. — Но он сейчас далеко отсюда.

— А вы с ним целовались? — оживилась Лариса.

— Да.

— По-настоящему?

— Да…

— Молодцы! Мы с Сашей Збруевым тоже целовались… Ой, вот он идет!

Так я и увидела его впервые — легкого, изящного мальчишку в элегантном коротком плаще и ярком шарфе, стремительной походкой пересекавшего скверик.

Мне показалось, что он не заметил Ларису специально, чуть ли не демонстративно: уж очень нарочито смотрел куда-то в другую сторону… Она не решилась его окликнуть. Чуть позже, подружившись с ней, к своему изумлению узнала, что их отношения с Сашей — «взрослые» и одними поцелуями не ограничиваются… Стоит ли говорить, что сам по себе этот факт основательно поразил мое, еще детское, воображение?

Дальше — больше. Уже зимой, когда сама я успела раза два влюбиться и «перевлюбиться» в мальчиков из своей новой школы, начисто позабыв про дальневосточного героя своих грез, одна из моих одноклассниц тоже поделилась подробностями романа все с тем же Сашей Збруевым… Подробности оказались столь же интимными, как у Ларисы, девочка буквально заливалась слезами, рассказывая о них… Ну и ну! Что же это за герой-любовник такой — Саша Збруев?!

Заинтересовал он меня тогда по-настоящему. А вот в школе, так неприветливо встретившей, по-прежнему было неуютно. Я приняла решение: пойти работать, а 10-й класс кончать в школе рабочей молодежи. И таким образом сделала решительный шаг к самостоятельной жизни, Стоит ли говорить, что, едва получив первую зарплату, помчалась в магазин и совершила чисто женский поступок — купила замечательную французскую куртку: замшевую, ярко-красную, броскую… Вот это-то и решило в итоге мою дальнейшую судьбу.

Дело в том, что Саша, так же, как, между прочим, и Андрей Тарковский, обожал красивую одежду, людей, одетых со вкусом. Это было чуть ли не первоочередное его требование к женщине — всегда «выглядеть»… Как он сам признался мне позднее, увидев меня в тот вечер на Арбате, он просто не смог не остановиться, не подойти: «Ты просто чудесно выглядела!..»

Он тогда так и сказал мне, ласково-ласково, словно не набиваясь в знакомые, а продолжая прерванную когда-то беседу:

— Здравствуйте! Какая вы красивая!

— Здравствуйте, — невольно улыбнулась я. — Вы — Саша Збруев, я о вас много слышала…

— Что-нибудь нелицеприятное? — озаботился он.

— Нет. Просто, по-моему, в вас влюблены все арбатские девочки…

— А я вот стою здесь и влюбляюсь в вас…

В то время он уже учился в Щукинском — именно там, куда и я мечтала поступить: я давно уже решила стать актрисой, непременно театральной. И даже начала заниматься у прекрасного педагога по художественному слову. И все это вместе взятое — моя мечта, знакомство с Сашей, родной мой, всегда чуть-чуть безалаберный Арбат — как будто складывалось в одну мозаику.

Вот и совместная вечеринка со студентами «Щуки», куда привела меня подружка, тоже вписалась в этот рисунок жизни. На ней я познакомилась с Ваней Бортником и Женей Супоневым, похожим на Есенина. А потом пришел Саша Збруев и по-хозяйски увлек меня в другую комнату, где мы с ним целовались до умопомрачения…

…Помню, как попало мне тогда от мамы зато, что пришла домой позже 10 вечера, а я совершенно не огорчилась. И не спала всю ночь, думая о Саше, пугаясь и радуясь одновременно. Так начались наши встречи.

А потом наступил особенный день. Стояла зима. Саше не нужно было почему-то идти в училище, а его мама Татьяна Александровна спозаранку уехала на работу. Он позвонил мне рано-рано:

— Приезжай…

На улице было пасмурно, шел мокрый снег. Я поднялась по ступеням его подъезда, остановилась перед дверью. Сердце колотится, почти выпрыгивая из груди, голова кружится… Я звоню. На пороге — он, вопреки обыкновению, очень серьезный.

Комната у него — маленькая, очень уютная: кожаный диван и два кресла, старинное бюро и лампа. На бюро — моя фотография: это неожиданность.

— Она и при твоей маме стоит?..

— Мама ее и поставила, она считает, что вы с ней похожи.

В тот день мы стали по-настоящему близки. Помню, как тихо было у меня в душе, как вслушивалась я в эту тишину, как много мы с ним молчали. Я совсем не испугалась, поняв спустя несколько недель, что мне предстоит стать матерью. Просто сообщила об этом Саше, ничуть не сомневаясь в нем.

Я не ошиблась. Он действительно решил все за нас обоих. Не сказав родителям ни слова, мы отправились в ЗАГС.

Когда выяснилось, что невесте еще нет восемнадцати лет, вновь все решил Саша: именно он умудрился, прорвавшись сквозь огромную очередь, в тот же день взять в Киевском райисполкоме разрешение на регистрацию брака. Мы стали мужем и женой под «всепонимающие» улыбки официальных лиц…

…Родители… Нашим мамам мы с Сашей доверяли полностью. Мы оба искренне верили, что не только наш брак, но и известие о будущем малыше станет для них радостным сюрпризом. Несмотря на это, отправляясь в ЗАГС, я сказала маме, что иду в театр — на спектакль. Вернувшись, мы встали рядышком посреди комнаты, свидетельство о браке — у меня. Предусмотрительно прячу его за спиной, размышляя, как бы это помягче сообщить новость.