Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Благодарю вас, — чуть картавя, сказал Ленин и ушел…

Еще один эпизод всплывает в памяти, кажется, было это позже… Да, уже во время съемок в Москве. В «Детском театре». Он сказал:

— Хочу быть с тобой. Жить с тобой. Давай убежим ото всех!

Павлик ожидал меня в фойе театра. Я Саше сказала об этом. Он выскочил в фойе. Свет был выключен, а на улице вечерело, поэтому виден был только силуэт Павлика. Саша, разбежавшись, резко остановился и громко поздоровался:

— Здравствуй, Павел!

— Здравствуй, Саша!

Я была у входа. Павлик спросил:

— Когда будет ваша сцена? Хочу посмотреть.

Я попросила его не смотреть.

Съемки были до ночи, и я предложила Павлику поехать домой. Он поехал. А Борис Ермолаев тихо говорит мне:

— После съемок поехали ко мне. Саша и ты. Завтра у нас выходной и, если у тебя нет ничего в театре, проведем этот день вместе. Саше очень понравилось мое предложение.

— Нет, Боря, я поеду домой.

Саша стоял чуть поодаль и слышал наш разговор.

— Пусть едет. Что ты уговариваешь ее? Она все равно сделает по-своему. Ей наплевать на нас, — громко говорил Саша, и массовка, занятая в этот день, с интересом наблюдала за нами.

Я попросила разрешения у Бори побыть в фойе. Борис разрешил. Я вышла. Села в удобное кресло у окна. Саша подошел ко мне.

— Валентина! Мы губим себя. Ты веришь в Бога. А Бог есть Любовь. Он подарил нам любовь, а мы ведем себя кое-как. Если сегодня же, сейчас же мы не будем навсегда вместе, то кончится все скверно. У нас не будет личной жизни, ни у меня, ни у тебя. Это очевидно.

Ты помнишь ту ночь перед открытием сезона в театре, когда ты собиралась уехать на «Аэропорт»? Еще Эрик Зорин с нами был. Я тебя не отпускал, злился и орал, что ты меня не любишь.

Ты твердила:

— Люблю.

Я:

— Тогда докажи.

— Как?

— Как хочешь… Не уходи.

Ты открыла ящик кухонного стола, достала бритву. Я засмеялся:

— Никогда не сможешь.

И ты черкнула бритвой по руке. Я обомлел. Ты сказала:

— Пошли в поликлинику, в ту, что рядом с театром.

Там тебе наложили швы и отвезли в Боткинскую больницу. Утром ты попросила, чтобы я пошел на открытие сезона, а потом пришел бы снова к тебе в больницу. Я так и сделал. Ты помнишь? Помнишь об этом? Ведь это запредельный поступок. Так поступают, когда действительно любят. Но почему ты не стала рожать? Я так хотел ребенка. Ну, что ты молчишь? Скажи что-нибудь.

Я повернулась к нему. Он подошел ко мне совсем близко и поцеловал.

— А еще… помнишь? Мы были у Веры, и ты захотела ехать на «Аэропорт». Я закрыл дверь на ключ и спрятал его.

— А я вышла на балкон, увидела, что вы ушли на кухню, заглянула на другой балкон и перелезла туда. Зима. Морозно. Стена, разделяющая балконы, была глухой и гладкой, руки скользили. Седьмой этаж. Ужас! Тем не менее я стояла на соседнем балконе, подошла к приоткрытой двери.

— Здравствуйте!

Двое молодых людей, которые были в квартире, опешили.

— Вы откуда? — спросил один из них.

— Произошло потрясающее, выяснилось, что я умею летать! — тихо сказала я.

А за стеной началась суматоха, я слышала:

— Нет, она не могла выйти. Куда же она делась? Нигде ее нет.

— Валя! Валюшка! Господи! Она ведь сумасшедшая…

Потом все выскочили на улицу, звали меня, искали, снова вернулись.

Саша перебил меня:

— Потом я вышел на балкон и увидел соседнюю квартиру, где ты улыбалась двоим молодым людям. Я тоже перелез. Было очень страшно. Я вошел в комнату.

— И влепил мне пощечину.

— Ты заставила меня страдать. Я чуть с ума не сошел. Ведь ты любила меня? Ты любишь меня? Скажи.

— Да.

— Поедем к Боре, я прошу тебя. Не будем глупыми.

— Нет, Саша.

— Почему?

И только в Севастополе, где мы должны были сниматься в одном фильме, я рассказала ему:

— У Павлика большие долги. Я не могу его оставить.

— Но ты зарабатываешь много денег, — удивился Саша.

— Я часто уезжаю из дома. Приезжаю, а у нас — спальный гарнитур. Дорогой. Павлик хочет сделать мне приятное, занимает деньги, покупает и т. д. Он так самоутверждается, это его право.

Я не стала сниматься в этом фильме, потому что роль была очень похожей на Машу из «Иванова детства», только мне уже не 19 лет, а гораздо больше.

Саша снимался.

Очень хорошо было в Севастополе. Это наша последняя совместная поездка. Сашу срочно вызвали в Москву на озвучивание очередного фильма, а я чуть задержалась в Севастополе. Уезжая, Саша подарил мне очень красивые часы и роскошный букет алых роз.

Я не разошлась с Павликом, Саша не расстался с Женей.

13

Надоели мне судебные заседания. Надоели до отвращения.

Надеюсь на показания Анатолия Заболоцкого, Леночки Санаевой и доктора «скорой помощи». Если, конечно, им дадут слово. А то получается, что и судьи, и свидетели, и я — комедийные персонажи непристойного спектакля. Между тем решается судьба не только моя, но и моих родных. Впрочем, я не против смешного, даже в зале суда, и об одном эпизоде хочу рассказать.

Мой адвокат делал несколько раз заявления о необходимости вызвать в суд как свидетельницу Нину Русланову, но Нина не пришла. Вместо Нины в суд явился ее муж Рудаков Геннадий. Рудаков говорил-говорил и вдруг брякнул:

— У Вали Малявиной были столкновения с Ниной Руслановой. Валя била Нину. Попадало и мне…

В зале суда кто-то громко рассмеялся и другие подхватили.

Ну надо же такое придумать?! «Валя била Нину» — так и записано в деле.

Нелепейшее заявление! Бред, да и только! Нина узнает, какую чепуховину нес ее муж, — несдобровать Рудакову.

Странная вещь получается. В тюрьме, конечно, мерзко, там отвратительно, но люди более живые, чем на судебных заседаниях. Там есть надежда, а главное — есть цель. Здесь суетно, от этого смыты ориентиры. Со стороны судей на меня лавиной идет вранье. На лицах присутствующих в зале суда угадывается болезненное наслаждение. Свидетели зачастую — испуганные болтуны, а моим не дают слова.

Анатолий Дмитриевич Заболоцкий несколько раз обращался к судье с просьбой дать ему слово, но судья каждый раз отказывала. Последняя его просьба выглядела так:

«Я, Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, кинооператор студии «Мосфильм», за неделю до трагической гибели Жданько виделся с Малявиной и со Жданько. За сутки до этой трагедии имел телефонный разговор с погибшим.

Прошу Вашего разрешения дать мне слово в суде не позже 25 июля сего года в связи с тем, что я в скором времени улетаю в Сибирь в творческую командировку.

С уважением заслуженный деятель искусств, лауреат премии Ленинского комсомола А. Д. Заболоцкий».

Наконец-то судья снизошла.

Анатолий Дмитриевич вошел в зал как свидетель.

А мне вспомнилось, как часто я встречала Василия Макаровича Шукшина и Толю Заболоцкого на «Мосфильме», когда они начинали «Калину красную». Для меня эти два великолепных таланта — родные люди, хотя знала я их не очень близко. Мне нравились их одухотворенные лица, их манера держаться. Для меня в них все было замечательно.

Тихим голосом, обращаясь только к суду, Толя стал говорить. И опять, как и во время показаний Наташи Варлей, зал зашипел и кто-то выкрикнул:

— Громче!

Толя, как и Наташа, не стал говорить громче. Тихо, ровным голосом он продолжал:

— Я познакомился со Жданько на киностудии «Беларусь-фильм». Он снимался в фильме Пташука «Время выбрало нас». Я собирался снимать фильм «Пастух и пастушка» по Виктору Астафьеву, показал сценарий Жданько, ему он понравился, и мы договорились о совместной работе. К несчастью, фильм снимать категорически запретили.

Жданько очень огорчился.

Он был талантлив, а ролей интересных ни в театре, ни в кино не было, разве что роль в фильме Бориса Фрумина «Ошибки юности», но весною 78-го года, перед гибелью Жданько, этот фильм положили на полку.

За две-три недели до страшного исхода я пригласил Жданько в гостиницу «Москва» на встречу с писателями Валентином Распутиным и Беловым Василием Ивановичем, с Игнатьевым Женей и другими. После этого вечера Стас шутливо говорил: «Теперь можно и умирать… Я успел встретиться с могучими людьми…»

38
{"b":"270949","o":1}