После напряженной паузы Лили спросила:
– Кто это?
– Скульптор, Верлен.
– Он наш подозреваемый, Стэн. Он не подозреваемый для прессы. Тут большая разница. На данном этапе мы не можем использовать Верлена в таком качестве.
– А что тебе подсказывает интуиция, Лили?
– Он ублюдок и садист. И он совершил эти убийства.
– Какова вероятность?
– В процентах? Господи, я не знаю! Как вам понравится, например, такая: девяносто шесть и три десятых?
Шеф полиции пропустил неуместную шутку мимо ушей.
– Люди вздохнут с облегчением, Лили, – сказал он твердо.
Наступила тишина: очевидно, его собеседница пыталась сообразить, почему так необходимо успокоить людей.
– Моя работа состоит совсем в другом, Стэн. Я сажаю ублюдков за решетку, – подала она наконец голос.
Ее начальник поднял голову и увидел женщину в строгом костюме, которая ждала его во внешнем кабинете. Именно ей он послал текстовое сообщение пятнадцать минут назад.
– Я проверил твою вторую теорию, – сказал Марковитц.
– Вы о чем? – В голосе Ротенберг появилось напряжение.
– О том, что ты сказала мне вчера вечером. Будто бы кто-то из Четвертого отдела использует Верлена, чтобы убивать женщин. Так вот, не трать время на эту версию.
– Почему?
В голосе шефа полиции появился металл:
– Потому, детектив, что я ловил серийных убийц еще в те времена, когда тебя наказывали за подсказки в школе. Верлен работает в одиночку. Его психологический профиль очевиден, как первая страница «Пост». А теперь заканчивай обвинение против него. Срочно.
– Мне кажется, вы чего-то не поняли, Стэн? Если вы сделаете публичное заявление, он сожжет свою вонючую квартиру и у нас не будет никаких улик – дело развалится. А он уйдет от ответственности… и будет продолжать убивать.
Проблема со Щелкунчиками состоит в том, что они щелкают не те орехи, которые тебе нужны, а все подряд.
– Детектив, – резко сказал Стэн. – Через полчаса будет сделано заявление, что у нас есть подозреваемый в серийных убийствах. Если из этого следует, что тебе следует побыстрее шевелить задницей, – что ж, давай!
Он дал отбой, посмотрел во внешний кабинет и кивнул. Приземистая женщина, которой уже давно перевалило за сорок, со светлыми волосами и глазами, которые прямо указывали на то, что она не смеялась с рождения, вошла в кабинет. Одета посетительница была без малейшего намека на вкус.
Она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. Марковитц кивнул на дверь, и детектив Кэнди Престон захлопнула ее.
– У нас проблемы, – прошептал Стэн.
– Я слышала.
Эта женщина также была Щелкунчиком. Кроме того, природа наделила ее удивительно мелодичным голосом, и Марковитц мог легко себе представить, как она читает книги детям.
– Я хочу, чтобы ты завершила дело, о котором мы говорили, – заявил он.
– Сейчас? – удивилась Кэнди. – Я считала, что мы не должны торопиться.
– Теперь у нас нет такой роскоши. – Шеф полиции отпер нижний ящик письменного стола и протянул ей конверт – туго чем-то набитый, но не такой толстый, как можно было бы предположить. Пятьдесят тысяч долларов в сотенных банкнотах занимают не так много места.
– Я сделаю все прямо сейчас, – пообещала Престон.
Она была одним из старших офицеров Четвертого отдела по борьбе с наркотиками. Убрав деньги в сумочку, женщина встала и направилась к двери. Ее босс заметил, что у нее такие же красивые ноги, как и голос.
Но, прежде чем ее ладонь легла на ручку двери, Марковитц сказал:
– Я хочу дать тебе совет, детектив.
Кэнди нахмурилась – ей не понравился намек на то, что она нуждается в советах из-за недостатка опыта.
– Я уже решала подобные проблемы в прошлом, Стэн. Я знаю…
– Нет, я хочу дать тебе другой совет. Вот он: не облажайся.
Амелия переключалась с одного городского канала на другой.
– Мы в полной заднице, – сказала она, опередив остальных.
– Вполне возможно, – отозвался Лукас и повернулся к Линкольну. – Мои эксперты утверждают, что пожары уничтожают ДНК?
– Всё так, – подтвердил Райм. – Теоретически, если он выльет несколько галлонов бензина в подвал и если подвал – это то место, где он убивал, огонь уничтожит бо́льшую часть улик. Мы не сможем найти следов ДНК, если не обнаружим тело.
– Ты знаешь, о чем я думаю, – сказал Дэвенпорт Лили. – Если на стене висят его трофеи…
– Так и есть, – вмешался Линкольн.
– То речь идет не о четырех трупах – их гораздо больше. И даже если у нас нет возможности получить ордер на обыск, нам необходимо попасть к нему в дом.
Ротенберг покачала головой:
– Нам необходим ордер.
Ее напарник повернулся к Райму:
– Мне нужна твоя помощь. Мы взяли образцы с бетонных ступеней у входа в здание – для этого нам ордер на обыск не нужен – и выяснили, что частицы бетона аналогичны тем, что мы нашли на спинах жертв. Кроме того, мы обнаружили кусочки бронзы, которые совпадают по составу с теми, что имеются в полиции. Анализ следов от инструментов показывает, что они также совпадают.
– Но… – начала было Амелия.
Линкольн поднял руку:
– Спокойно.
– Этого достаточно для ордера на обыск, – сказала Лили. – Во всяком случае, если я выйду на подходящего судью – а с этой задачей я справлюсь. Если вы запишете для меня все детали, я получу ордер через час.
– Я все сделаю, – пообещал Райм и обратился к Лукасу: – Съезди к его дому, возьми там несколько образцов и поставь время – сегодняшнее утро. Возможно, там не будет бронзы, но у нас ее достаточно. Прихвати несколько осколков. Ну, ты понимаешь, на всякий случай…
Все переглянулись.
– По меньшей мере дюжина трофеев, – проговорил Дэвенпорт.
– Как закончишь, – вмешалась Ротенберг, – жди там. Я появлюсь вскоре после этого.
– Возможно, тебе стоит захватить с собою штурмовой отряд, – сказал Лукас.
– Штурмовой отряд? Я приведу всех. И даже позвоню в ФБР – они наверняка захотят прислать наблюдателя.
– Я тоже там буду, – заявил Линкольн. – Не хочу, чтобы эта команда затоптала улики.
Они взяли машину Амелии Сакс, темно-бордовый «Форд Торина Кобра» 1970 года, наследника «Форд Фэрлейн»[34], двигатель которого обладал мощностью в 405 лошадиных сил и вращающим моментом в 447 фунтов. Путь, обычно занимавший двадцать минут, детективы проделали за двенадцать. Через восемь минут гонки Амелия посмотрела на Лукаса:
– Ты ни за что не держишься.
– Ты знаешь, что делаешь, – ответил тот. – И почти так же хороша за рулем, как я.
Амелия фыркнула:
– Что ты водишь?
– «Девятьсот одиннадцатый»[35].
– Я не раз слышала, – сказала Сакс, сделав паузу, чтобы подрезать лимузин, и делая левый поворот, – что у водителей этой марки…
– Маленькие пенисы. Я знаю. Всякий раз, когда я встречаю человека, который не может себе позволить «девятьсот одиннадцатый», я слышу про маленький пенис. И тогда я спрашиваю, насколько велик образец, который они видели.
Амелия усмехнулась:
– Вот что я тебе скажу: в честном поединке я живьем съем твою тачку.
– Мне не нравится слово «честный», – ответил Дэвенпорт. – «Честный» всегда предполагает преимущество для того, кто это говорит. Если у меня нет преимущества, значит, это нечестно. Если ты когда-нибудь доберешься до Миннеаполиса, возьми с собой свою машину. Мы съездим в Висконсин. Там есть узкая дорога из идеального асфальтобетона длиной в двадцать миль, с сотней тормозных кривых.
– Так нечестно, – возразила его собеседница и снова ухмыльнулась, бросив «Кобру» в переулок. Мимо пронеслись стены домов: они были на расстоянии двух футов с двух сторон и в шести дюймах от окна Лукаса, когда она ушла в сторону от мусорного бака. Лукас демонстративно зевнул.
– Разбуди меня, когда приедем, – пробормотал он, откидываясь на спинку. – Кстати, я один из лучших специалистов по компьютерным «стрелялкам».