«Счастье мое заключается в том, чтобы ничем не управлять; я был бы очень несчастен, если бы у меня было 100 тысяч франков дохода в землях и домах. Я тотчас же продал бы все или, по крайней мере, три четверти, хотя бы в убыток, чтобы купить ренту. Счастье для меня — это никем не управлять и не быть управляемым…»

Прошло десять лет после первого приезда в Париж Анри Бейль теперь при хорошей должности и участвует в работе Государственного совета. Но где та красивая женщина-парижанка, о которой он мечтал? Его вдруг привлекает госпожа Беньо, «синий чулок», по отзывам, вовсе не симпатичная внешне. Но она умна, у нее тонкий вкус. Бейль наслаждается времяпровождением в ее салоне.

Минует и эта передышка между войнами, «великими, но бесполезными». 23 июля 1812 года Анри Бейль получил аудиенцию у императрицы Марии-Луизы. В его портфеле лежат министерские доклады и сотня писем для армии. Сестра Полина зашивает ему в пояс тужурки золотые луидоры — столько, сколько поместилось.

В день отъезда он пишет ей прощальное письмо:

«Сен-Клу, 23 июля 1812 года.

Случай, дорогой друг мой, представляет мне отличный повод к переписке. Сегодня в семь часов вечера я отправляюсь на берег Двины. Я явился сюда получить приказание ее величества императрицы. Государыня меня удостоила беседой, в которой расспрашивала о пути, каким я намерен следовать, о продолжительности путешествия и пр. Выйдя от ее величества, я отправился к его высочеству королю Римскому. Но он спал, и графиня де Монтескью[288] только что сказала мне, что его невозможно видеть раньше трех часов. Мне придется таким образом ждать часов около двух. Это не особенно удобно в парадной форме и кружевах. К счастью, мне пришло на ум, что мое звание инспектора даст мне, может быть, некоторый вес во дворце; я отрекомендовался, и мне открыли комнатку, никем не занимаемую теперь.

Как зелено и как спокойно прекрасное Сен-Клу!

Вот мой маршрут до Вильны: я поеду очень быстро, до Кенигсберга нарочный курьер поедет впереди меня. Но там милые последствия грабежа начинают давать себя знать. Около Ковно они чувствуются вдвое более. Говорят, что в тех местах на пятидесяти милях расстояния не встретишь живого существа. (Думаю, что все это очень преувеличено, это парижские слухи, а этим сказано все относительно их нелепости.) Князь-канцлер пожелал мне вчера быть счастливее одного из моих товарищей, ехавшего от Парижа до Вильны двадцать восемь дней. Особенно трудно продвигаться в этих разграбленных пустынях да еще в злосчастной маленькой венской колясочке, загруженной множеством разных посылок, — все, кто только мог, надавал их мне для передачи».

Наполеон «врезался в Европу, как дикий кабан в свекловичное поле», говорит один из героев Мориса Монтегю. «Карьера этого авантюриста — это звонкая пощечина старым предрассудкам. И потом, что там ни говори, но ведь он, бесспорно, — продукт революции; он — чадо республики, и ваши войска в своем шествии по Европе являются носителями идеи свободы. Лучшим доказательством этому служит то, что другие нации не испытывают к вам ненависти, тогда как короли, императоры и наследные принцы составили тесную лигу в своей затаенной вражде против вас, бунтовщиков, какими они считают вас и этого великого мятежника…»

Император усиливал армию солдатами союзнических и покоренных стран. Это были ненадежные друзья, которые в суматохе боя могли и пальнуть в спину начальникам — французским офицерам.

Франция вела войну на Пиренейском полуострове, но император включал в свою армию и испанцев. К чему это порой приводило, видно из рассказа лейтенанта Куанье. Дело было в 1812 году, на пути из Вильно в Витебск

«Один сгоревший лес лежал вправо от нашего пути, и когда мы с ним поравнялись, я увидел, что часть моего батальона пустилась как раз туда, в этот сожженный лес, — рассказывает Куанье. — Я скачу галопом, чтобы вернуть их назад. Каково же было мое удивление, когда вдруг солдаты оборачиваются ко мне и начинают в меня стрелять… Заговорщики были из солдат Жозефа… (брата Наполеона, испанского короля), все без исключения испанцы. Их было 133; ни один француз не замешался среди этих разбойников».

На другой день испанцы были схвачены французскими кавалеристами. Полковник решил расстрелять половину преступников. Те тянули жребий. Черные билеты достались шестидесяти двум испанцам, и они были немедленно казнены. 

Своему строптивому родственнику Бернадоту Наполеон доверял командовать то баварцами, то поляками, то голландцами и испанцами, то поляками и саксонцами.

А в сражении под Лейпцигом в 1813 году саксонские части разом перейдут на сторону врагов Франции, что существенно изменит соотношение сил. К тому времени и Бернадот успеет изменить Наполеону.

В 1808 году началась большая война в Испании. В предшествующие годы Наполеон делал традиционные наборы рекрутов, но теперь он идет дальше.

В каждом департаменте он намечает десять семей, старинных и богатых, а в Париже — пятьдесят. Все эти семьи должны послать мальчиков в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет в военное училище Сен-Сир. Его выпускники станут подпоручиками.

Министерские циркуляры направлены на то, чтобы отыскать в лицеях восемнадцати- и девятнадцатилетних юношей, «знающих военные упражнения», которых тотчас же делают унтер-офицерами и подпоручиками. Точное выполнение этих циркуляров приводит к тому, что лицеи направляют сотни своих воспитанников на военную службу.

И нельзя сказать, что молодежь этому противилась. В своей массе она была проникнута энтузиазмом. «Почти везде, — говорил Фуркруа еще в 1805 году, — я видел, что молодые люди повиновались без ропота и без рассуждений более молодым капралам и сержантам, добившимся заслуженного чина благодаря своему уму и усердию».

Может быть, он просто хочет сделать приятное императору? Но вот что говорит один директор гимназии: «Вся французская молодежь только и думает, что о военных; в научном отношении от нее нельзя много ожидать, по крайней мере при настоящих обстоятельствах».

«В школах, — говорит другой свидетель, — молодые люди отказываются изучать что-либо, кроме математики и военного искусства; многие десятилетние или двенадцатилетние мальчики умоляли своих родителей, чтобы те позволили им отправиться вслед за Наполеоном».

«Мундир, один мундир!» Военные всюду в почете — в театрах они не стоят в очереди у билетных касс, в кафе они могут выхватить газету у другого, если все экземпляры уже разобраны. И это не вызывает протеста!

Курсант военной школы Сен-Сир по имени Гаспар Ришар де Сультре писал отцу о том, что его старшие товарищи были произведены в сублейтенанты. Вот в какой атмосфере это происходило: «Школа сотрясалась от тысячекратно повторяемого крика: “Да здравствует император! Офицеры!!! Мы — французские офицеры!”»

Это было накануне русской кампании.

Император французов был и королем Италии. Его приемный сын Евгений Богарне поведет в Россию 4-й корпус Великой армии, состоящий из итальянцев.

В конце 1812 года Наполеон приказал римскому князю Патрицци направить в военное училище Флеш двух сыновей — одного семнадцати, другого — тринадцати лет, причем он использует жандармов для доставки юношей к месту учебы. Здесь же учатся более 90 других итальянцев знатных фамилий: Дория, Паллавичини, Альфиери. Так же он поступает с молодыми людьми из иллирийских провинций, государств Рейнского союза. Пансионеры получали по 800 франков в год. Не всем родителям разрешалось провожать детей: князя Патрицци задержали по дороге в Марсель и не пустили дальше.

После гибели армии в России Наполеон выберет 10 тысяч молодых людей из знатных французских семейств, в числе которых будут сыновья членов Конвента и вандейцев. Этот замечательный корпус назывался «Почетной гвардией».