«Пришло мгновение счастья!» — заявил Наполеон французам после подписания Тильзитского мира. Войн больше не будет!

Многие поверили в это. Богатые люди наводняли рестораны, игорные дома и делали новые приобретения. Увы, это было лишь «мгновение» — скоро Наполеон по уши влезает в авантюру на Пиренейском полуострове.

Сотни тысяч человек воюют, но это ничуть не замедляет поток столичной жизни. Ее важнейший центр — Пале-Рояль. Это здесь Камилл Демулен, выбежав из Кафе-де-Фуа с пистолетами в руках, призвал граждан к оружию: «Друзья! Неужели мы умрем, как затравленные зайцы?.. Наш лозунг скорая смерть или освобождение навеки!..»

Неужели этого достаточно для того, чтобы увлечь людей на штурм грозной крепости? Вот как сам Демулен рассказал о своей исторической акции в письме отцу: «… люди видят мое возбуждение; меня окружают, меня заставляют подняться на стол. В течение одной минуты вокруг меня собралось шесть тысяч человек. “Граждане, — говорю я тогда, — вы знаете, что нация требовала оставить Неккера на своем посту и поставить ему памятник. Его прогнали! Можно ли оскорбить вас сильнее? После такого поступка они решатся на все, и, может быть, уже в эту ночь они замышляют или даже уже организуют Варфоломеевскую ночь для патриотов”. Я почти задыхался от того множества мыслей, которые теснились в моей голове. Я говорил совершенно беспорядочно. “К оружию, — кричал я, — к оружию! Наденем все кокарды зеленого цвета, цвета надежды!”»

И толпа бросилась громить оружейные лавки. А через пару дней пала Бастилия.

Дворец Пале-Рояль был построен в 1629–1636 годах. Людовик XIV подарил его своему брату Филиппу Орлеанскому. Дворец переходил по наследству, а в 1781 году герцог Орлеанский — будущий Филипп Эгалите — приказал построить однотипные, обрамляющие сад корпуса с галереями и аркадами. Они сдавались в аренду под лавки, кафе и рестораны.

Сад и парк Пале-Рояля — прекрасное место для прогулок. А шахматисты, играющие в кафе «Режанс»[237], порой делают паузы и отдыхают, глядя на сочную зелень.

Однажды парижане узнали, что герцог Орлеанский хочет уничтожить прекрасные цветники и вырубить чудные каштановые аллеи, где «хорошо гулять с какой-нибудь оперной нимфой». Так и случилось: «Беспощадный топор обрушился на деревья, бедные нимфы с плачем разбежались. Не плачьте, бедные нимфы, принц посадит новый сад, правда поменьше прежнего, но зато в нем будет фонтан, будет стреляющая ровно в полдень пушка, а вокруг него встанут пышные здания, и в них можно будет найти как предметы повседневного спроса пользы, так и те, что едва ли в состоянии представить бедное человеческое воображение. Итак, Пале-Рояль стал и теперь останется навсегда тем местом нашей планеты, где устраиваются шабаши ведьм и где обитает сам Сатана»[238].

И при старом режиме, и в годы революции, и при Империи галереи Пале-Рояля были местом всевозможных увеселений и любовных свиданий. Здесь модные магазины, игорные дома и притоны всех уровней. Аристократ находил здесь дорогую куртизанку, а студент — уличную проститутку.

18-летний Наполеон прогуливался по аллеям Пале-Рояля холодным осенним вечером, и вдруг его взгляд упал «на особу женского пола. Поздний час, ее костюм, молодость не позволили усомниться в том, что это была проститутка».

Начинается разговор, больше похожий на допрос со стороны юного офицера.

«— Но что мы будем у меня делать? — Пойдем, погреемся, а вы получите удовольствие.

Я не собирался стать святошей и нарочно завлекал ее, чтобы она, — когда я приступлю к ней с расспросами, которые я заранее уже обдумал, — не убежала бы от меня, якобы из целомудрия, отсутствие которого у нее я хотел ей доказать…»

Бальзаковский полковник Шабер сторговал свою будущую жену в Пале-Рояле. Она будет безжалостна к нему именно потому, что он, чудом выживший и потерявший имя после страшного ранения, напомнит ей обстоятельства их знакомства. Шабер начал говорить о том, как она тогда была одета.

«— Вы были в…

— Увольте, сударь, — сказала графиня, обращаясь к поверенному. — Разрешите мне удалиться. Я пришла сюда вовсе не затем, чтобы выслушивать всякие ужасы».

Здесь и рядом — кафе и рестораны, рынок животных и птиц. Можно купить собаку и экзотическую пташку. Играет музыка. На «нижнем этаже», в подземных гротах — полуобнаженные и обнаженные танцовщицы. Народ появляется здесь с утра, а вечером заполняет все освещенное тысячами огней, свечей и люстр пространство.

Что ели в ресторанах? Один из героев Мориса Монтегю[239] — кадет императрицы — голодает во время польской кампании и рисует при этом чарующие картины парижского пиршества: консоме, форель под пикантным соусом, ростбиф по-английски, котлеты из дичи с шампиньонами, черепаховый суп, лангусты по-императорски, котлетка из молодого барашка с каштановым пюре, страсбургский паштет, фазаны с трюфелями, дюшес а л'онгруаз, а из вина — Го-Барзак и Кло-Сэн-Жорж (Наполеон, как известно, любил Шамбертен.)

Другой центр развлечений — знаменитый парк Тиволи с танцевальными залами и различными аттракционами. Французы попробуют воссоздать его даже в Каире[240]: устроят игры, поставят деревянные лошадки, качели. Для офицеров и солдат будут выступать жонглеры, змеезаклинатели, певицы и танцовщицы. 

«Какое прелестное гулянье! — напишет Федор Глинка. — Сад — волшебный чертог! Деревья, ограды, долины унизаны, уставлены, осыпаны фонарями и плошками. На одной половине сада не было неосвещенного места, между тем как другая столько освещалась отблеском первой, что можно только было видеть темноту ее. Где ни прислушаешься — музыка! Куда ни посмотришь — танцы! В одном углу видишь фокусников, в другом — ворожей, в третьем — колдунов-отгадчиков. Картина этого общественного гулянья пестра, блистательна и разнообразна. В одном месте открытый театр, осыпанный алмазными огнями. Высоко от земли перетянуты канаты, на которых пляшут, прыгают, сидят и ложатся удивительные искусством и ловкостию смельчаки. Вдруг зашумело что-то сзади; оглянулись — пожар искусственный! Там зажгли фейерверк. Какой великолепный, пышный, разноцветный пожар!.. Золотое, лиловое, розовое пламя широкими радугами расстилалось по воздуху; алмазам, яхонтам и изумрудам подобные искры с треском и блеском летели наверх! Другой фейерверк изображал сражение. Звук, стук, перекаты грома, точно как в сражении!.. Наконец все сгорело, угасло, померкло и смолкло: общая участь всех блистательных явлений в мире!.. К 12 часам сад опустел. Вот каким гуляньем можно наслаждаться здесь за 2 франка!»

Парижане любят гулять и в Булонском лесу. Буржуа и их жены разъезжают здесь в открытых экипажах, поглядывая друг на друга.

Завидуют ли они? Стендаль писал о том, что в Ломбардии, Милане, Венеции «люди почти не заботятся о том, что происходит с другими. Если они замечают существование соседей, то им и в голову не приходит ненавидеть их».

У его соотечественников иначе: «Вычеркните зависть из жизни французского провинциального города. Что останется? Отсутствие, невозможность жестокой зависти составляет несомненный элемент счастья, влекущего в Париж всех провинциалов».

Стендаль любил мистифицировать и в жизни, и в литературе. Порой бывает сложно понять, насколько он серьезен. Но последнюю его фразу можно истолковать в том смысле, что в Париже зависти меньше, чем в провинции. Здесь люди больше заняты собой, чем соседом.

Он любил Италию и итальянок. Что же касается француженок, то тут «уроженца Севера» поджидает разочарование: «Он видит француженок с их грациозными ужимками, таких любезных и соблазнительных в течение трех первых дней, но скучных на четвертый роковой день, когда мы вдруг замечаем, что вся их грация подготовлена заранее и разучена наизусть, что она вечно одна и та же каждый день и для всех».