Господа всё спорили, предполагали-предлагали, строили догадки и планы, и вынести эту бурю графу Набедренных было не по силам. Он вышел будто бы умыться, а на самом деле — помышляя об убежище от «Революционного Комитета» в самом новоявленном «убежище Революционного Комитета». Господин Гийом Солосье был к нему милостив и предложил голубятню на чердаке: дотуда никто из гостей без подсказки не доберётся, да и на Большой Скопнический можно из окошка поглядеть и тем успокоиться.

Наверное, граф Набедренных уже нагляделся: ни омнибусов, ни личных средств передвижения, а прохожие делились на тех, кто шагает спешно, не разбирая дороги, и тех, кто любую дорогу загородит в горячечном разговоре. Зелёные шинели Охраны Петерберга мелькали чаще обычного, но весь проспект до сих пор не озеленили, как опасался господин Скопцов. Никаких пока ужасов, а в бокале тревоги, небрежно опрокинутом на скатерть города, был бы даже свой шик, если бы не одно-единственное обстоятельство.

Есть ли резон волноваться о человеке просто потому, что он не рядом?

Граф Набедренных встал с занозистого ящика и решительно зашагал к выходу на лестницу. Споры внизу утомительны, но хотя бы отвлекают.

Пока он уединялся в голубятне, вернулись господа Золотце и Приблев, по-прежнему переодетые фельдшерами. Интересно, найдётся ли у них нюхательная соль для хэра Ройша, переодетого девицей?

— …да не могу я судить, можно ли как-то воспользоваться захватившим Порт воодушевлением! — тряс растрепавшимися кудряшками Золотце. — Я не смыслю в портовых делах, я там практически никого и не знаю — кроме тех, кого сам же поселил. И да, мистер Уилбери рвался к своим портовым знакомцам, но я настоятельно ему рекомендовал пока отсидеться. Сами понимаете… Вот и где носит господина Гныщевича, когда он так нужен?

— Господин Гныщевич, — вздохнул хэр Ройш, — из той породы людей, которая о своих делах всегда печётся больше, чем об общественных.

— Вы слишком строги, — привычно вступился за объект порицания Скопцов, но истинного горения в нём сейчас не было, — у господина Гныщевича имеются обязательства перед фамилией Метелиных и перед рабочими. Уверен, он занят решением важнейших вопросов.

— Хотел бы я с ним повидаться, — пробормотал господин Приблев. — Из города, говорят, даже по пропускам сейчас не выберешься, сколько это продлится — неизвестно, но если мы не хотим, чтобы завод замер, следует найти способ обеспечить застрявших там рабочих всем необходимым. Централизованно, потому что нечего им по деревням за крынкой молока разбредаться.

Хэр Ройш думал было подняться с дивана, но с неудовольствием поправил свою пышную юбку и воздержался от демонстрации её во всей красе.

— У меня есть для вас способ накормить рабочих, не выходя за кольцо казарм. Я знаю, откуда и куда можно телеграфировать подобный приказ: у одной деревни на севере как раз задолженность перед моим отцом, которую легко конвертировать в продовольствие, услуги и прочее, в чём ваши рабочие могут нуждаться. Единственное, — посерьёзнел хэр Ройш, — я хотел бы гарантий, что не только вы, но и господин Гныщевич не забудет об этой любезности.

— Как можно! — энергично замотал головой господин Приблев.

— Как? Исходя из принципа «каждый сам за себя», — хэр Ройш побарабанил пальцами по скромным юбочным кружевам, — который в тяжёлые времена всегда одерживает победу в душах большинства.

— Не понимаю ваших опасений, — нахмурился господин Приблев. — Но обещаю сделать всё, что только смогу…

— Так или иначе, час уже поздний для телеграмм, придётся отложить до утра. И не волнуйтесь: линия конфиденциальная, то есть неучтённая, ведёт от выселок шахтёров прямиком к дому одного из отцовских управляющих; если моего отца уже арестовали, резать её не догадаются. Я бы вернулся к вопросу, но после того, как мы побеседуем кое о чём с графом. — Хэр Ройш требовательно обернулся: — Признаюсь, опасался вашего бегства.

— Я созерцал голубей. И размышлял о душе.

— Как вовремя, — фыркнул хэр Ройш. Кружева на юбке и кокетливая шляпка ничуть не смягчали его скверный нрав. Наоборот, так становилось только яснее, что, уродись хэр Ройш девицей, его гипотетическому супругу следовало бы от всего сердца посочувствовать.

Граф Набедренных с печалью отметил, что в сегодняшней оперетте роль насмерть запиленного супруга причитается ему самому.

— Скажите сразу, что вам от меня требуется.

— Остановка морского сообщения с Европами.

Не стоило и надеяться, что бриллианты или экипаж по новой моде. О нет, жена из девицы Ройш вышла бы совсем иного толка.

— Вы сознаёте, что я контролирую судостроение, а не судоходство?

Хэр Ройш швырнулся испепеляющим взглядом:

— А гарант соблюдения Морского кодекса — Городской совет! Там есть статья, поясняющая, кому подчиняется Порт в случае расстрела Городского совета Охраной Петерберга? Наверняка нет. Вот и воспользуйтесь своим неписаным правом — совершенно очевидно, что в данных нам обстоятельствах к вашему мнению прислушаются в первую очередь. Очнитесь, граф: это ваше море. Вернее, оно было всецело вашим ещё неделю назад, пока вы не разменяли монополию на…

— Может, мы всё-таки не будем бесконечно пенять графу на утерянную монополию? — встрепенулся Скопцов.

— Мы бы с удовольствием, но есть нюанс, — с преувеличенной галантностью поклонился хэру Ройшу Золотце, наверняка тоже сражённый наповал сим дивным преображением. — Надеюсь, все согласны, что вмешательство Европ будет лишним, что бы тут ни происходило? Какой угодно Твирин, какая угодно военная диктатура лучше, чем европейские санкции. Жители города должны разобраться сами, в худшем случае — с привлечением Четвёртого Патриархата. А значит, в наших интересах задержать распространение слухов по Европам.

— Что представляет собой некоторую сложность, — хэр Ройш нацедил новую порцию яда, — ввиду обретения человеком неизвестных политических предпочтений целого судостроительного предприятия.

Вздохнув, граф Набедренных плеснул себе немного вина, чтобы запить яд.

Золотце зашагал от стены к стене:

— Третья, гм, грузовая… Сколько к ней приписано малых судов? А вспомогательных? Имеется ли прямо сейчас там в доках что-то, на чём можно было бы…

— Я услышал вас, — прервал репетицию оперетты о всем не угодившем главе семейства граф Набедренных. — Я, если угодно, разделяю ваши опасения. И готов проверить на практике степень своего влияния на Порт. Но ни на каких управляющих такую ответственность не возложишь. Следовательно, переговоры я буду проводить самолично — а значит, Охрана Петерберга с необходимостью узнает, что для переговоров я нынче доступен. Всех присутствующих это устраивает?

Хэр Ройш сдвинул брови — неужто увлёкся мечтами об экспансии в городскую политику до того, что не учёл столь очевидного следствия?

О хэр Ройш, страсти государственные — тоже страсти! И, как всякие страсти, туманят разум.

— А ведь это наилучший вариант… — задумчиво протянул Скопцов и сам взялся за вино. — Если вы, граф, будете успешны в своих переговорах с Портом, то на переговорах уже с Охраной Петерберга у вас появится козырь. Кому, как не им первым, выгодны задержки на пути осведомления Европ о нашей ситуации? Оказав такую услугу заранее — прежде чем вас попросят, — вы только выиграете и станете в их глазах действительно ценным союзником.

Представив себе все эти предстоящие переговоры, граф Набедренных вновь сник.

Сколько бы ни ахали на него в свете (теперь — том свете, раз всех расстреливают), сколько бы ни питали надежд друзья, апеллируя к верфям, а всё-таки он не любил деловой грызни и политической маеты. И не был уверен, что в наступающий на пятки ответственный момент сможет дебютировать в оных жанрах на высоте.

С другой же стороны, в жанре листовок дебютировал — и ничего. Вроде как даже недурственно.

— …таким образом, граф… Граф? — сердито окликнул его хэр Ройш. — Будьте любезны, либо найдите в себе силы на внимание, либо ложитесь уже спать, у вас завтра тяжёлый день.