Последний, с кем поговорил Юденич, оказался Георгиевский кавалер, унтер-офицер по званию. Марлевая повязка закрывала у него всю голову и глаза. Подошедший госпитальный врач доложил командующему:

   — Ранен в лицо, перебит глазной нерв. Но держится молодцом — боль терпит стойко.

   — Как тебя звать? С тобой говорит командующий армией генерал Юденич.

   — Взводный унтер-офицер Митрохин Иван. Из 9 Туркестанского стрелкового полка, 14 роты.

   — Где был ранен?

   — На берегу реки Араке. Когда наш батальон атаковал турецкую деревушку у горы.

   — Как это было?

   — Мы подошли к деревеньке уже совсем близко, ворвались в сады. Турки стреляли из ружей. Ротный приказал мне вести взвод в обход крайних домов. Побежали посаду от дерева к дереву. Турецкие пушки начали стрелять — их батарея близко стояла. Остановился я на миг за деревом, а тут и оглушил меня удар откуда-то сверху.

   — Что было потом?

   — Мне показалось, что у меня полголовы снесли, и я закричал: «Братцы, я убит!» Прислонился к дереву, а кровь заливает лицо. Слышу, что мимо меня бегут солдаты, кричу им: «Братцы, захватите меня с собой!» А они мне в ответ кричат: «Некогда. В штыки идём». Там я упал, в саду-то. Потом санитары подобрали.

   — Как себя сейчас чувствуешь, Митрохин?

   — Сейчас лучше. За глаза врач обнадёживает. А так — ничего. За отечество постоял.

   — Крепись, взводный. Сегодня же дам команду, чтоб Тебя представили к Георгиевскому кресту за храбрость.

   — Премного благодарен, ваше высокоблагородие...

   — Покидая госпиталь, Юденич спросил сопровождающего его военного врача, старшего в приёмной смене:

   — Есть ли надежда у унтер-офицера Митрохина? Будет он хоть немного видеть или нет?

   — Трудно сказать. Один глаз потерян безвозвратно, почти нет надежд на сохранение другого. Надежда на чудо, природное здоровье и Господа Бога.

   — Дай Бог, чтоб он остался зрячим...

Как и предусматривалось планом, армейская группа прорыва вступила в бой 30 декабря. Передовой отряд генерала Волошина-Петриченко получил задачу овладеть укреплённой горой Кузу-чан, а затем — селением Шербаган. Отряд генерала Воробьёва и Сибирская казачья бригада, скрытно сосредоточившись у селений Сономер и Геряк, начали выходить в ближний тыл турецким войскам, сражавшимся в Пассинской долине.

Могилёвская Ставка ежедневно интересовалась ходом наступления на Кавказе:

   — У аппарата Верховный и начальник штаба Ставки генерал Алексеев. Доложите о ходе наступления!

   — Наступление идёт в полосе всех армейских корпусов. Войска действуют успешно, в соответствии с планом операции.

   — Потери большие?

   — По всей видимости, нет. Точных данных о боевых потерях штаб армии пока не имеет.

   — Как ведёт себя противник?

   — Под давлением атакующих отходит на всех направлениях с боем, стараясь зацепиться за горные перевалы.

   — Где встречено особенно упорное сопротивление?

   — По обоим берегам реки Араке.

   — Это очень важно. По долине Аракса идут удобные пути к Эрзеруму. Не забывайте об этом.

   — Бои на Араксе под особым контролем армейского штаба. Анализируется любая информация, поступающая оттуда.

   — Ставка уверена в успехе вашего наступления. Просим незамедлительно информировать об изменениях в ходе операции.

   — Будет исполнено.

   — Настаиваете ли вы на оказании помощи Кавказской армии на данный момент?

   — Нет, поскольку наступление своими силами уже даёт нам определённый успех.

   — Тогда желаем вам удачи!

   — Спасибо...

Юденич старался уловить переломный момент в противостоянии. Только к вечеру 1 января русская армейская разведка со всей достоверностью установила, что почти все воинские части из резерва 3-й турецкой армии введены в сражение для поддержки своих первых эшелонов. Многочисленные пленные, особенно офицеры и штабисты, подтверждали этот факт.

Уже одно это было большим тактическим успехом командующего Кавказской армии. Его резервы пока не расходовались, и он имея прекрасную возможность выдвигать их вслед за наступающими первыми эшелонами.

Оценив обстановку, командующий связался по телеграфу с великим князем Николам Николаевичем-Младшим, с которым ему приходилось советоваться при принятии ответственных решений:

   — Тифлис. У аппарата наместник Его Величества.

   — Генерал Юденич. Докладываю: турки перед фронтом 1-го Кавказского корпуса спешно отходят назад.

   — Поздравляю с большой удачей. А где же их резервы?

   — По показаниям многочисленных пленных Махмуд Камиль-паша почти всё ввёл в сражение. Резервы турецких дивизий были исчерпаны в первый же день нашего наступления.

   — Ваше предложение, Николай Николаевич?

   — Штаб армии принял решение усилить 34-ю стрелковую дивизию и 1-й Кавказский корпус по просьбе его командира генерала Калитина резервными полками.

   — Считаю по опыту боев в Карпатах и под Перемышлем такое решение своевременным.

   — Значит, вы согласны с решением армейского штаба?

   — Согласен и одобряю. Что вы выделяете для 34-й дивизии?

   — 263 пехотный Гунибский полк.

   — А для Калитина?

   — 262-й пехотный Грозненский полк.

   — В каком состоянии эти полки?

   — Укомплектованы по штатам военного времени. Люди отдохнули, обозы полностью обеспечены вьючными животными, огневые припасы — сверх положенных норм.

   — Обозы пополнены верблюдами?

   — Да, ими. Только что прибыла большая партия, закуплена на севере Персии.

   — Исполняйте ваше решение. Обо всём, прошу вас, немедленно информируйте Тифлис.

   — Какое мнение Ставки о начале наступления?

   — Ставка кавказцами довольна. Дай Бог и дальше так, дорогой Николай Николаевич. Удачи вам во всём задуманном!

   — Пока удача в наших руках...

Наступление разворачивалось по всему фронту. 3 января кавказские стрелки спустились с гор в Пассинскую долину, преследуя буквально по пятам отступающих неприятелей. Однако уничтожить основные силы турок в долине так и не удалось: сжигая за собой склады и селения, те искусно вышли из окружения с небольшими потерями. 4-я Кавказская стрелковая дивизия не успела по плохо разведанным горным дорогам замкнуть кольцо вокруг Пассинской долины. Знающих проводников не нашлось.

Турок спасло здесь и ещё одно обстоятельство. Высланная в ночь на 3 января вперёд Сибирская казачья бригада имела задачу взорвать мост через реку Аракс близ Кепри-кея, предварительно уничтожив его охранение. Однако сибирские казаки, не имевшие проводника из местных жителей, заблудились в ночи при начавшейся сильной метели и вынужденно возвратились на исходные позиции.

Впоследствии выяснились обстоятельства неудачи. Бригада русской конницы почти достигла моста, но, сбившись в непроницаемой тьме в горах с верного пути, проблуждала в неприятельском тылу до рассвета. В ту ночь к тому же турецкому охранению переправы через Аракс было запрещено жечь костров. Так что «светомаскировка» охраны себя показала с самой лучшей стороны.

Однако сибирские казаки уже через несколько дней вознаградили себя успехом за эту оплошность. За горой Хасан-кала они вместе с кубанским 3-м Черноморским казачьим полком, пойдя в атаку неудержимой лавой, разгромили близ Хасан-калы турецкий арьергард. Конники преследовали его на дальность прямого пушечного выстрела с передовых фортов Эрзерумской крепости.

Появление многих сотен казаков перед эрзерумскими фортами стало полной неожиданностью для неприятеля. Сибиряки и кубанцы появились перед фортами в тот час, когда турки очищали укрепления от обильно выпавшего снега. Переполох получился большой: аскеры, бросая лопаты и мётлы, бросились в панике под защиту крепостных батарей.

Казаки взяли в плен по пути к Эрзерумской крепости около 2 тысяч султанских аскеров из 14 различных вражеских иол ков восьми дивизий (!). Это одно свидетельствовало о том «грешном беспорядке, в котором отступала к Эрзеруму уже наполовину разгромленная 3-я турецкая армия. Эрзерумский гарнизон после прихода такого «напуганного русскими дополнения» был далеко не в восторге.