«Проведённую атаку 14-й одобряю, благодарю полки за геройство. Приказываю взять редюит Сандепу. Приду к вам на помощь, но не сейчас. В добрый час, с Богом».

Однако только-только прибывшая в Маньчжурию пехотная дивизия решить поставленную боевую задачу не могла — её люди не спали уже три ночи подряд. Должной поддержки артиллерии не было, патроны подходили к концу. Бойцы горячей пищи не получали, сухарей им из тыла не подвезли. Люди засыпали прямо под разрывами вражеских снарядов. Ротные санитары выбивались из последних сил.

Командир дивизии устроил совещание с командирами полков, позабыв пригласить на него полковника Юденича, который так удачно помог минчанам отбить вражескую атаку. Было принято решение: не закрепляться на ближних подступах к Сандепу, а отступить от селения.

Отступали небольшими группами, под покровом темноты, чтобы не навлечь на себя в лунной ночи огонь японской батареи. 18-й стрелковый полк, унося раненых и погибших, пошёл к деревне Вандзявопу на берегу Хуньхэ. Сгоревшая дотла Сяосуцзу и погоревшая во многих местах Баотайцзы возвращались неприятелю.

Николай Николаевич не мог согласиться с таким решением начальника пехотной дивизии, которой его полк придали на время боя для усиления. Но что было делать? Приходилось подчиняться принятому без его участия решению. В стрелковых ротах больше всего возмущались молодые офицеры из числа подпоручиков и прапорщиков:

   — Доколь мы будем так воевать...

   — Взять на штыках две деревни, угробить столько людей и на тебе — отдать всё японцам...

   — Надо вновь пойти на штурм. Посмотрите в глаза солдатам.

Тогда ещё не знали, что бесплодная атака на Сандепу силами целой пехотной дивизии обернётся следующим образом. Известие о понесённых потерях только усугубит общее уныние отходящих к северу русских войск. Японцы же в свою очередь сочтут этот бой за свою большую победу и будут трубить о ней во фронтовых сводках с материка:

«Доблесть воинов императорской армии. Отступающие русские силами многих полков атаковали день и ночь позиции нашей пехоты у селения Сандепу. Но храбрость солдат и офицеров микадо не позволила им ворваться в него. Противники — пехотинцы и сибирские стрелки — понесли большие потери, которым не было равных со времени боев на реке Шахэ…»

Полковнику Юденичу, как прошедшему полный курс Николаевской академии Генерального штаба, было ясно одно, корпусные командиры генералы Гриппенберг и Штательберг в очередной раз перемудрили. Воевали так, как русские не воевали никогда. Суворовским духом «Науки побеждать» в Маньчжурии и не пахло.

Но это было ещё ничего. Хуже было то, что, начиная со штабов корпусов Маньчжурской армии, не говоря уже о самом генерале от инфантерии Куропаткине, любая частная инициатива на уровне полков и дивизий не приветствовалась. Это была настоящая трагедия для старшего офицерского состава армии.

Николай Николаевич уже не в одном бою чувствовал себя связанным по рукам и ногам осторожнейшими приказами свыше. Он не раз с плохо скрываемым возмущением говорил своим коллегам, таким же, как он, полковым командирам:

   — Как же можно воевать, если на атаку одним батальоном — не полком я должен испрашивать разрешения даже не у дивизионного, а у корпусного командира...

   — Как же я могу поощрить разумную инициативу командира батальона или роты, если мне это непозволительно делать...

Полковник Юденич никак не мог забыть своего донесения в корпусной штаб с просьбой разрешить ему силами одного стрелкового батальона и пулемётной команды ночью атаковать японцев, закрепившихся в деревне Тхоудолуцзы. Он сумел узнать от местных жителей-китайцев, что часть вражеской пехоты оставила деревню и ушла по дороге в сторону железной дороги, — момент для атаки получался самый удобный.

Но из корпусного штаба пришёл ответ с категоричным отказом, который полковой командир ожидал получить меньше всего:

«Атаку ночью Тхоудолуцзы не разрешаю. Вы рискуете потерять много людей заблудившимися и отрезанными от своих. Берегите своих людей. Не ввязывайтесь в случайные бои».

Солдат полковник Юденич берег, как только можно было их беречь на большой войне. Но вот с тем, что ему не следовало «ввязываться в случайные бои» с японцами, он согласиться никак не мог. На то и была война, чтобы сражаться с врагом. Тем более что побед больших в Маньчжурии русское оружие пока не видело.

Русские войска вновь отступали. На равнине колыхалось, как море, бессчётное число вооружённых людей, обозов, орудий. Кавалеристы с трудом прокладывали себе дорогу сквозь походный строй пехоты. Дорожная грязь превратилась в липкую жижу, которая облепляла всех и всё. При отступлении случалось всякое, учившее не одного полковника Юденича уму-разуму на войне. Эта наука пригодится ему ровно через десять лет на Кавказе.

Однажды в рядах пехотного Нейшлотского, только-только прибывшего в Маньчжурию из России полка, возникло замешательство. Шедшая впереди рота близ насыпи железной дороги неожиданно увидела в кустах нескольких читинских казаков-бурят, кипятивших на костерке чай. Их монголоидные лица и жёлтые околыши на фуражках ввели ещё не опытных пехотинцев в заблуждение. Приняв забайкальских казаков за японцев, рота нейшлотцев залегла и открыла по ним беглый огонь из винтовок.

Пули запели над пехотным батальоном, который двигался за спиной залёгших в кустах казаков. Батальон остановился и открыл в свою очередь огонь.

И хотя в недоразумении разобрались довольно быстро — один из офицеров бесстрашно вынесся на коне между стрелявшими и замахал руками, итог был печален. Четверо человек были убиты, а ещё семнадцать солдат получили пулевые ранения...

Юденичу, как полковому командиру, довелось после Янсынтуня и Сандепу прославиться в Маньчжурской армии ещё раз — в проигранном русскими Мукденском сражении в 1905 года.

18-му стрелковому полку по воле судьбы суждено было оказаться на острие удара войск генерала Маресуке Ноги, который по приказанию маршала Ивао Оямы в битве под Мукденом совершал фланговый охват армии противника. В случае успеха задуманного русским грозило если не полное окружение, то появление крупных сил японцев у себя за флангом занимаемой фронтовой позиции.

Японский главнокомандующий, благодаря своей разведке, смог установить расположение русских войск перед Мукденом. Их полевая позиция была хорошо укреплена линиями окопов, фортов, которые составляли дугу, прикрывавшую собой девять наведённых мостов через реку Хуньхэ. Укреплённой виделась линия обороны между деревнями Мадяпу и Хоуха. На правобережье линия окопов и редутов тянулась до города Фушунь. То есть в инженерном отношении оборонительная линия виделась хорошо оснащённой.

Русские в ходе сражения могли защититься естественными препятствиями — старой железнодорожной насыпью высотой от трёх до пяти сажень, которая тянулась от Мадяпу на пятнадцать вёрст. Эта насыпь представляла собой отличное укрытие для пехоты. Можно было хорошо держаться за цепь песчаных бугров, которые тянулись почти перпендикулярно и могли быть за день-два укреплены окопами.

Можно было без особого труда использовать как важный пункт обороны императорские могилы-усыпальницы богдыханов Китая правящей маньчжурской династии, расположенные всего в четырёх вёрстах к северо-западу от Мукдена. Обширная роща вековых деревьев окружала старинные каменные кумирни. Однако Куропаткин не решился занять императорские могилы войсками из уважения к религиозным чувствам китайцев.

На сей раз противники не испытывали больших трудностей с коммуникациями, благодаря замерзшему от лёгких морозов грунту. Главными путями отступления русских войск могли стать железная и так называемая Мандаринская дороги, — по ней когда-то шествовали процессии маньчжурских императоров и катили колесницы их чиновников — мандаринов.

Но как и всякая укреплённая позиция, оборонительная полевая линия русских имела слабые места. Её можно было обойти на левом фланге по долине реки Ляохэ. Да и к тому же здесь, на русском правом фланге, не имелось уступной укреплённой позиции и поэтому опасность обходного манёвра японцев была и реальна, и велика.