Было, наверное, около пяти часов вечера. Еще лежа на жестком полу вагона Исмат придумал, что надо бы ему приобрести одежду азиатского дехканина и переодеться, чтобы стать неприметным среди населения. Дехканин он и есть дехканин, он не знает другого языка, кроме узбекского или, скажем, туркменского. Он и ответа ни за что держать не может, и паспорта черта с два с него потребуешь, и арестовать его себе дороже. "Но только бы не взяли бы до переодевания", думал Исмат, спросив у прохожего мужчины, где тут поблизости базар.

- Большой базар далеко, - отвечал мужчина, - а маленький вон там за вокзалом.

Оказалось, что к базару, что за вокзалом, надо идти назад через рельсы, но теперь этот путь проходил по дощатому настилу. По нему и пошагал Исмат.

Базар, действительно, был небольшой. Здесь стояли маленькие кучки зеленошкурых дынь, в одном месте продавали мелкие арбузы, на прилавках стояли корзины с виноградом. Того обилия, которым отличались в осеннюю пору родные Исмату кокандские и ферганские базары, здесь не было, хотя, возможно, из-за того, что базар был сам по себе невелик. Но тут находились, к счастью, небольшие лавки, в которых продавцы предлагали серые холщовые и белые полотняные национальные дехканские штаны и рубахи. Исмат купил немаркую пару штанов и такую же рубаху, купил башмаки на низких каблуках и небольшую перекидную суму-хурджин. Он зашел в проулок за каким-то складским бараком и переоделся, затолкав свою одежду в хурджин и туда же переместив все то, что было в его неудобной двуручной сумке из кожзаменителя. Потом он обмотал вокруг тюбетейки сложенный в полоску поясной платок и вышел на люди как дехканин, покинувший свой родной колхоз в поисках побочного заработка. Правда, он оброс волосами, да и борода была нехарактерная по форме. Чтобы сразу покончить с маскарадом, Исмат зашел в находящийся тут же закуток брадобрея и побрил голову наголо, а на лице оставил только усы. Даже Айше не смогла бы его теперь узнать!

Повеселевший Исмат зашел в чайхану, где съел миску-касу рисового супа и выпил большой чайник своего любимого зеленого чая. Теперь надо было выбираться на юг, в Туркмению - и спешно!

Ссутулившись и расставляя ноги в сторону, Исмат пошел на товарную станцию в поисках подходящего поезда. Избранный им в Ташкенте способ оказался удачным, и сейчас он решил таким же образом спросить у железнодорожника, как доехать до Ашхабада на попутном товарняке. Пока он шел, сгорбившись, между путями, не один работник станции провожал его подозрительным взглядом, который жег Исмату спину, и он едва сдерживал себя, чтобы не побежать. Но в то же время он догадывался, что основывается это подозрение бдительных железнодорожников на понимании того, что этот колхозник бродит тут в попытке проехать на шаромыжку в товарном вагоне, и никак не связано с его переходом на нелегальное положение. Исмат надеялся встретить человека, который отнесется к нему сочувственно и сможет помочь. Наконец он увидел пожилого узбека, торопливо идущего по насыпи навстречу ему.

- Тога (дядюшка), - обратился к нему Исмат, подделывая свой выговор под малограмотного колхозника, - мне надо доехать до Ашхабада, там мой брат работает на станции, он заболел. Подскажите, тога, на каком поезде я могу доехать, у меня нет денег на билет.

"Дядюшка" осмотрел несчастного дехканина и проникся жалостью к нему.

- Хей, бечора! Эй, бедняга! - произнес он. - Как же ты доберешься до Ашхабада? Прямые маршруты туда редко идут. Ты, давай, найди себе местечко вон на том поезде, - железнодорожник показал на стоящий невдалеке состав. - Он едет до Бухары, потом часть вагонов уйдет на Чарджоу. Если доберешься до Амударьи, то там уже легче будет найти поезд до Ашхабада. Ты иди и выбери вагоны, на которых мелом написано "Чарджоу", а еще лучше, если найдешь надпись "Мары". Смотри, не опоздай, поезд уже должен отъезжать.

- Рахмат, тога! Но как мне попасть внутрь вагона?

- Не-не! Там вагоны без крыш, открытые платформы. Всякие стройматериалы везут. Ты там и расположись среди досок или среди мешков с цементом. Плацкарты там нет!

И железнодорожник рассмеялся.

Еще раз поблагодарив доброго "дядюшку", Исмат поспешил к своему очередному дармовому транспорту.

Возле состава, собиравшегося отбывать в Туркмению, людей не было, только вдали, у самого паровоза, прохаживался кто-то. Вдоль некоторых полностью открытых длинных платформ были уложены толстые бревна, и Исмат сразу отверг возможность взбираться на пугающие своей громоздкостью таежные дары безлесной азиатской республике. За несколькими груженными лесом платформами пошли другие, с высокими бортами, которые можно бы назвать вагонами без крыш. Исмат, оглянувшись, поднялся и заглянул в один из таких вагонов, и чуть не задохнулся: до самого верха платформа была завалена бумажными мешками с битумом, и там сгустилась такая атмосфера, в которой человек не мог бы просуществовать и получаса. Пропустив пару таких же платформ, Исмат заглянул за другой борт и увидел там опять же бумажные мешки, но то ли с цементом, то ли с мелом. Оказалось, что с мелом, чему Исмат был очень рад, хотя и недоумевал, зачем везти в Туркмению мел, неужто там нет своего. Как бы то ни было, беглец удобно расположился в ложбинке между мешками, и если что его немного беспокоило - кроме милицейской проверки, конечно, - то это то, что нечем будет прикрыться от жаркого азиатского солнца, которое непременно появится на небосклоне завтра с утра.

Но не подумал Исмат, что всю ночь он не сможет заснуть от холода, который безжалостно терзал его тело на быстро несущейся по пустыне открытой платформе. Когда утреннее солнце согрело его одеревеневшую плоть, Исмат достал из хурджина кусок лепешки, бутылку с водой из водопровода, которой он запасся еще на самаркандском базаре, и перекусил. После этого он вспомнил, что забыл посмотреть на меловую надпись на платформе, и теперь не известно, домчит ли его паровоз до Мары, или же придется ему уже в Чарджоу искать себе новый экипаж.

Поездка не в закрытом темном вагоне, а на открытой платформе имеет то преимущество, что предоставляет возможность обозревать окружающую местность и, что немаловажно, на каждой станции следить за происходящими перестройками эшелона. Так и поступил Исмат, когда поезд, миновав мост через Амударью, прибыл на станцию Чарджоу. Он с удовлетворением убедился, что его персональный вагон-платформу не загоняют в тупик для разгрузки, а ставят на открытый путь. Колея отсюда, решил Исмат, может идти только в сторону Ашхабада. Вообще-то он ошибался, потому что от следующей большой станции Мары шла дорога на Кушку, и не приведи Аллах попасть на эту ветку, потому что на ней, ведущей к приграничному городку, пограничники досматривают каждый вагон, взбираются на каждую открытую платформу, в поисках злоумышленников, задумавших пробраться к государственной границе, которая всегда должна быть на замке. А, вообще-то, это была зряшная игра зеленофуражечников, ибо граница через пустыню вовсе не была на замке, и жители приграничных кишлаков, соблюдая минимальные предосторожности, а в случае чего и откупаясь посильным хабаром, ходили через границу на свадьбы и на похороны своих друзей и родственников.

Но беглецу опять повезло - по-видимому, неумолимая рука Провидения вела его от одних приобретений и потерь к другим приобретениям и неизбежным потерям, но уже на других берегах. На узловой станции Мары его вагон был поставлен в состав, теперь прямым ходом идущий на Ашхабад. Кто-то предугадал, что строительный материал вскоре будет там крайне востребован…

На товарной станции Ашхабада, где царила обычная толчея вагонов, Исмату ничего не стоило, сойдя с так удачно выбранной платформы, покинуть железнодорожные пути и уйти в высмотренную еще с вершины бумажных мешков сторону - подальше от центра города, ближе к злачному пригороду. Покидая ложе из бумажных мешков, он оставил там свою европейского типа одежду, которая теперь, ежели попалась бы на глаза кому-нибудь, могла только демаскировать его, принявшего облик простого дехканина. Затем изголодавшийся молодой мужчина поспешил найти в районе саманных домиков и кривых улочек какую-нибудь харчевню. Зайдя под навес небольшой чайханы, он попросил миску супа, чай, как обычно, и, присматриваясь, сидел, отдыхая от тряски, от шума и иссушающего глаза ветра Каракумов. На него никто из немногочисленных посетителей чайханы не обращал внимания – как важно во время переодеться в нужный костюм! Однако Исмат очень даже внимательно изучал лица и манеру поведения входивших и выходивших людей. Но усталость взяла свое, и он незаметно для самого себя уснул. Проснувшись часа через два, он оглядел, не поднимая головы, помещение и людей, и ничего угрожающего не заметил. Но, кажется, он оказался в том месте, в которое хотел попасть. К вечеру стали появляться здесь некие личности, которых чайханщик подобострастно встречал и сразу же провожал за камышовую перегородку за "самоваром". Они, эти личности, потом выходили, садились за приготовленный для них в почетном углу дастурхан и о чем-то важном беседовали между собой. Исмат у этих людей подозрения не вызвал, да и бояться им, пожалуй, особенно никого не приходилось - все на местном уровне было схвачено. Он, после того, как выпил очередной чайник чая, подошел к чайханщику и смиренно спросил, нет ли у того какой-нибудь работы для него, бродяги, добравшегося сюда из далекой Ферганы. Чайханщик окинул его быстрым взглядом и ответил, чуть помедлив, что нынче все ищут работу, а работы, мол, нет. Исмат печально его выслушал и попросил разрешения заночевать в чайхане.