И еще немалую опасность, с точки зрения Ефима и малого числа его единомышленников, среди которых была возвращенная им в школу литераторша Александра Николаевна, представляли школьные концерты. Самодеятельность в школе была на высоте, и тут уж никакая цензура не могла оградить от ехидного скетча или бьющих прямо в цель реплик – все шло, так сказать, «в прямом эфире». А школьные комсомольские собрания? Нет, не было на этих собраниях полного засилья дирекции и партийного комитета. Дерзкие старшеклассники держали себя в значительной мере независимо, много самостоятельности себе позволяли и в организационных, и в идеологических вопросах.

И не только в этом городке вблизи Ташкента, но и в большинстве далеких от Москвы регионах молодежь в начале пятидесятых годов была именно такой – вольнолюбивой и смелой. Между прочим, именно человек из Ставрополья, да еще другой, с Урала, расшевелили в свое время застоявшееся общественно-политическое болото. Но, конечно, в те давние годы, о которых наше повествование, перспектива больших изменений в Советском Союзе не только была сомнительна, но и мечтать о таких изменениях позволяли себе очень уж большие фантазеры.

 Отношения ученика Афуз-заде и директора школы имени Сталина давно уже стали в высшей степени неприязненными. Афуз-заде в самом начале учебного года даже собирался демонстративно перейти в ту самую школу имени Горького, в которую уже становилось традицией уходить из школы имени Вождя в знак протеста. Но его тогда завел в свой кабинет завуч Ким и без обиняков сказал, что ученики и учителя седьмой школы с нетерпением ждут повторения прошлогоднего скандала с перебежкой к ним лучших учеников выпускного класса из двенадцатой школы.

- Вместе с тобой еще несколько десятиклассников покинут нашу школу, - говорил Виктор Петрович. – А ведь не один год мы соперничали с ней, с горьковской школой, одерживали победы в спартакиадах и на олимпиадах. Ты сам был участником этих сражений, Камилл. Что же теперь? Пусть все достается нашим соперникам?

Виктор затронул самые чувствительные струны камилловой души. Парень и сам неоднократно задумывался над тем, что он идет в стан давних противников, которые, впрочем, всегда относились к нему с уважением и примут его с радостью. Но Камилл знал также, что между собой горьковцы будут злорадствовать и тайно торжествовать победу. Эта была бы их победа над Ефимом Яковлевичем, а не над Камиллом, но все же…

- А Ефим Яковлевич теперь не будет придира…, не будет слишком строг к тебе, - добавил завуч.

И подумал Камилл, что такого математика, как Виктор и такого физика, как Василий Семенович в его тамошней школьной жизни не будет.

- Я остаюсь, - сказал он кратко, и вышел взволнованный из кабинета завуча.

Да, всем видных явных враждебных действий против Камилла директор более не предпринимал, но начал интриговать против него на другом уровне…

Однажды в мерзкий для всех спецпереселенцев день месяца Камилл посетил спецкомендатуру, поставил свою подпись в журнале, тем самым удостоверяя советскую власть в том, что поднадзорный Афуз-заде, ученик десятого класса школы имени И. В. Сталина, помнит о своей второсортности по коммунистическому «табелю». Но, наверное, точнее будет говорить о третьесортности, так как второсортными были все другие «нацмены» при первосортном «старшем брате» - великом русском народе. Для сомневающихся в своей второсортности узбеков, казахов и прочих молдаван во всех столицах этих союзных республик висели огромные плакаты с неизменным текстом: «Слава великому русскому народу!». Третьесортные же граждане своей социалистической родины, такие, как крымские татары, а еще калмыки, чеченцы и прочие карачаевцы, находились под гласным жандармским надзором, не имели права пересекать границы определенного им для проживания административного района, должны были каждый месяц проходить регистрацию в спецкомендатуре.

Итак, Камилл расписался в контрольном журнале, который раскрыл перед ним комендант, старший лейтенант Иванов, жизнерадостный, несмотря на свою недобрую работу, двадцативосьмилетний мужчина. Иванов почему-то в этот раз внимательно разглядывал юношу, который, как и большинство приходящих в эту комнату людей, старался не смотреть в жандармские глаза.

Причину этого внимания Камилл узнал вечером, когда вернувшаяся с работы мама рассказала ему следующее:

 Иванова на днях посетил, оказывается, Ефим Яковлевич и озадаченно известил его, что, судя по всему, будет очень трудно помешать спецпереселенцу и члену семьи врага народа Камиллу Афуз-заде получить школьную медаль.

- Я пытался снизить ему оценку по поведению, но его неожиданно для меня выбрали в школьный комсомольский комитет, и все прежние его грехи тем самым оказались покрытыми. Теперь же он будет осторожен, а ведь все происходит на глазах всей школы, так что, сами понимаете, руки у меня связаны! – Ефим Яковлевич не сомневался в понятливости собеседника.

Директор школы беседовал с представителем госбезопасности в совершенной уверенности, что найдет полное взаимопонимание. Ефим Яковлевич был не чужой в органах человек. В войну по комсомольской путевке он попал на работу в СМЕРШ (карательная организация «Смерть шпионам»), но не был оставлен в органах, так как по незнанию женился на красавице Лоре, отец и мать которой были расстреляны в тридцать седьмом. Кто бы мог подумать, что Лорочка жила когда-то в Биробиджане и что в Ташкент ее привезла тетя только в начале войны! А ведь ему она говорила, что осталась сиротой в младенчестве еще в гражданскую! Как он мог ей поверить! Но она красива и он любит свою Лорочку, тем более что прошлое уже не исправишь – так успокаивал себя Ефим Яковлевич. Он, посетивший после окончания войны эвакуировавшуюся в Ташкент родную маму, привез в Киев, не спросившись начальства, молодую жену, статную, на голову его выше, с длинной каштановой косой. Через месяц его демобилизовали. Ну, да ладно, тянул бы сейчас лямку где-нибудь в особом отделе размещенной черт знает в какой глуши дивизии. Ох, только бы быть уверенным, что Лорочка вышла за него по любви, а не по совету тетки, узнавшей, что проворный молодой сын ее соседки является сотрудником госбезопасности, и, следовательно, это замужество покроет неблагополучную биографию племянницы…

Старший лейтенант Иванов был человеком проницательным. Он догадался, что бдительный директор школы имени Сталина имел когда-то отношение к органам, в которых он сам имеет честь служить. Поэтому, выслушав директора, он не разыграл возмущение необоснованным доносом, не прогнал незваного посетителя, а сухо ответил:

- Если мальчик учится на отлично, то он должен получить медаль.

- Да, но отец его осужден советским судом как враг народа! – воскликнул директор.

- Вам известны слова товарища Сталина, что сын за отца не отвечает? – чекист строго посмотрел прямо в глаза Ефима Яковлевича.

Ефим несколько растерялся.

- Да, но…

- Если у вас есть возражения, я готов вас выслушать, – офицер госбезопасности не сводил холодного взгляда голубых глаз с растерявшегося Ефима.

- Нет, нет! Какие могут быть возражения! Я только хотел…

- Что вы хотели?

- Нет, нет! Все понятно. До свидания! – и Ефим поспешно покинул здание.

- Вот сволочь! – вслух произнес Иванов, достал из портсигара папиросу и нервно закурил. Почему-то ему всегда были неприятны встречи с непрофессионалами, которые, тем не менее, носом землю роют, желая кому-то напакостить. Если усердствует службист, то это его прямой долг. Если привлеченный к заданию секретный сотрудник проявляет рвение, даже сверх меры, то это тоже надо принимать как должное. Но когда вот так, тем более в отношении к еще даже не вступившему в самостоятельную жизнь молодому человеку…

С той поры комендант Иванов, который отнюдь не был, вообще говоря, сочувственно настроен к крымским татарам, делами которых его обязали заниматься, заинтересовался этим юношей из десятого класса. И когда пришла на очередную регистрацию в комендатуру мама Камилла, он сказал ей: