В этой повторной сентенции о малочисленности класса содержался открытый упрек в адрес директора. Дело было в том, что первого сентября десять учеников девятого «А» класса демонстративно перешли в соперничающую с двенадцатой школой имени Сталина школу номер семь имени Горького, в знак протеста против некоей недобропорядочной акции, проведенной Ефимом Яковлевичем.

Директор презрел сей выпад в свой адрес и опять обратился к Камиллу, которого суетливо, но намеренно не результативно освобождали от пут.

- Почему ты не на уроке?

Быстро осознав, что глупее вопроса быть не могло, директор поспешно добавил:

- Кто тебя засунул в шкаф?

- Отвечай, когда тебя спрашивает сам товарищ директор! – Юрка ради сценической полноты долбанул Камилла по затылку.

- Ой! – вскрикнул несчастный узник. – Это семиклассники! Я шел по коридору, они налетели, стукнули и связали. Я, кажется, сознание потерял…

- А оно у тебя было? – басом произнес переросток Амет под общий хохот.

- Я их поймаю! – воскликнул Камилл. – Ефим Яковлевич, они, эти семиклассники, совсем обнаглели!

- Житья от них нет, - произнес все тем же басом Амет под общие одобрительные возгласы.

- Дылды противные! Смотрите, что с малышом сделали! – возмущались, сдерживая смех, девочки, а в малыше было метр восемьдесят росту.

Осенью сгорела частично школа-семилетка возле сахарного завода, и седьмой класс из этой школы перевели сюда. Тамошние ученики по суждению двенадцатой были грубы и неинтеллигентны, а двенадцатая школа имени Сталина считала себя элитой города, хотя это мнение оспаривала седьмая школа имени Горького. Так или иначе, второй седьмой класс, расположившийся на первом этаже, был как гвоздь в ботинке для всех старшеклассников, которым был неприятен кондовый стиль поведения пришельцев. Ну а «погорельцы», как их здесь именовали, ни в чем, естественно, уступать чванливым хозяевам не желали а, напротив, всячески их задирали, тем более что половину «погорельцев» составляли, действительно, «дылды-переростки». Пока что серьезных столкновений не было, но директор опасался, что этого не долго ждать. Эти опасения руководства школы Камилл хорошо знал, поэтому заныл:

- Ефим Яковлевич, выстройте этих семиклассников в шеренгу по одному, я опознаю хулиганов! Этого нельзя так оставлять! – ясно было, что во избежание продолжения конфликта, о котором могут узнать в районном отделе образования, директор такое опознание проводить не будет.

Ефиму Яковлевичу, у которого все же оставались сильные сомнения в правдивости представленной Камиллом и девятиклассниками версии, показалось разумным не раздувать это событие.

На всякий случай, чтобы обезопасить себя от возможных последствий, директор обернулся к выходящему из класса Камиллу:

- Афуз-заде, тебе к врачу не нужно?

Камилл остановился, ощупал себя, глядя в потолок, и расслабленно вымолвил:

- Не, я перетерплю. Не могу позволить себе пропускать уроки.

Всем опять стало очень весело, улыбнулся и Ефим:

- Ну, иди в свой класс, скажешь, что я тебя задержал.

А у Камилла был как раз пустой урок.

Однажды, уже в мае другого года, Генка Бывалов, учившийся классом старше, после уроков отозвал Камилла в сторону.

- Ты знаешь, что Айдер Шакиров в тюрьме? – спросил он.

- Как в тюрьме! За что? – Камилл был ошарашен этой новостью.

Айдер окончил школу в прошлом году и твердо решил пойти по стопам старшего брата, еще до войны получившего диплом Крымского медицинского института. Однако год был пятьдесят первый, жестокий в отношении крымских татар и других спецпереселенцев. В те годы разрешение на учебу в институте молодым представителям неблагонадежных этносов советская власть, как правило, не давала, совершенно справедливо полагая, что получивший образование крымский татарин или чеченец - это бомба замедленного действия для режима. Едва ли один из десяти получивших школьный аттестат крымских татар имел возможность стать студентом - это могло случиться в том случае, если юноша или девушка оканчивали школу с блестящими успехами, становившимися известными населению города или поселка. Тогда, чтобы избежать нежелательных разговоров среди этого населения, разрешение на поступление в вуз лишенцу предоставлялось.

Замечу, что в некоторых районах нередки были случаи, когда спецпереселенцу, закончившему семь классов, не давали возможности продолжать учебу даже в следующей ступени средней школы - просто изгоняли, выдав на руки документы о семиклассном образовании.

Айдер не получил разрешения на поступление в институт, хотя еще с осени загодя обращался с прошениями в соответствующие инстанции. После получения им «аттестата зрелости» среди знакомых был распространен слух, что парень поступил на работу в один из ближних совхозов. На самом же деле он подал тайно документы в Ташкентский медицинский институт и, скрыв, не знаю уж как, свое крымскотатарское происхождение, успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс. Об этом знали только его близкие родственники, даже школьные товарищи были уверены, что их одноклассник вкалывает в совхозе. Айдер раз в месяц тайно, в ночное время, приезжал домой, наедался домашней пищи, брал с собой припасы и также тайно в следующую ночь возвращался в Ташкент, благо, что городок стоял на шоссе всего в двадцати пяти километрах от узбекской столицы.

Благополучно преодолев экзаменационную сессию в конце первого семестра, он целых две недели пробыл дома, прячась в дальних комнатах от случайно заходивших соседей. И в начале второго семестра каратели вышли на след юноши…

Говорили, что существует специальная группа из сотрудников органов безопасности, которая дотошно проверяла всех студентов-первокурсников - не скрывается ли под честной маской славянина или неизбежного в Узбекистане узбека лукавый кавказец или коварный крымчанин. Видно группа эта была немногочисленна, а может халтурно работала, потому что очередь до первокурсника Шакирова дошла только в начале февраля. Но сколько бы веревочке не виться… В конце концов, преступник был разоблачен и схвачен. А коль был схвачен, то и был посажен в Таштюрьму – я там бывал.

Никто не сообщил родственникам Айдера о его аресте. После того, как прошло более месяца, а студент дома не появлялся, брат его поехал (несанкционированно, конечно, тоже рискуя свободой!) в Ташкент, пришел в общежитие - товарищи пропавшего студента могли только сказать, что Айдера уже давно никто не видел. Пошел доктор Шакиров в деканат института - и там ничего не знали о студенте Шакирове, который почему-то перестал посещать занятия. Доктор вернулся в свой городок и официально запросил комендатуру о своем брате. Вскоре ему сообщили, что Айдер Шакиров находится под арестом за злостное нарушение режима спецпоселения. Комендант намекнул, что и спецпереселенец доктор Шакиров, брат преступника, может быть привлечен к ответственности за сообщничество или хотя бы за недонесение.

Очень недешево обошлось доктору Шакирову, не пренебрегавшему частной медицинской практикой, освобождение младшего брата еще до передачи его дела в суд…

А тогда, в мае, получив от Гены, отец которого тоже был врачом и общался с Шакировым, информацию об аресте Айдера, Камилл договорился с Аметом из десятого «Б», что вечером они пойдут к брату своего бывшего однокашника и разузнают, что и как произошло. Когда они нажали на кнопку звонка, калитку им открыл сам Айдер, который только два дня, как был освобожден. Голова молодого парня была совершенно седая.

Не хотелось бы об этом говорить, но был в школе один человек, который радовался аресту Айдера. Еще больше был бы он рад, если бы в подобную ситуацию попал бы Камилл. Айдер Шакиров был в меру непокорным, но в силу слабой успеваемости смирным, а в общем - безобидным юношей. А этот Афуз-заде… Директор подозревал, что у Афуз-заде даже нет чувства неполноценности, которое приличествовало бы ему как представителю наказанной нации и как сыну врага народа. Это, пожалуй, больше всего возмущало Ефима! Быть ссыльным и держать себя на равных! – вот откуда вся непотребность! Всяк сверчок знай свой шесток, а иначе никакого порядка не будет!