Вскоре после них подъехал и Джим. Он был вполне доволен всем увиденным, особое одобрение вызвало стойло для Дженни. Поборов приступ ревности, он уже примирился с существованием Майлза в качестве близкого друга хозяина. И был весьма доволен, что тот остановился у него в доме вместо того, чтобы скитаться по округе.

В пять ударили в гонг и милорд сошел вниз в нарядном, отделанном золотом и серебром камзоле и с твердым намерением быть веселым и внимательным собеседником, как того требовало событие, словно и не существовало на свете Дианы, способной перечеркнуть жизнь мужчины.

Ибо не напрасно в течение долгих шести лет боролся он в одиночестве против целого мира. Опыт и выучка помогали скрывать истинные чувства под постоянной маской бесстрашия и беззаботности; никогда ни на секунду не показывал он, что обижен или угнетен, никогда не расставался с обликом самого беспечного на свете человека. Эта выучка выручила и сейчас, и даже О’Хара был удивлен видеть его в столь радужном настроении после всего, что произошло. Леди Молли пребывала в полном восхищении от гостя, любовалась его внешностью, изумительными изысканными манерами и с легкостью и удовольствием погрузилась в тенеты его очарования.

Наблюдая за ними, О’Хара с удовлетворением отметил, что его маленькая женушка действительно прониклась симпатией к милорду. Факт сам по себе удивительный, поскольку угодить ей было далеко не просто, и многие друзья и знакомые Майлза принимались если не совсем холодно, то по крайней мере без всякой теплоты.

О’Хара придвинул другу графин.

— А у меня новость, которая, уверен, будет тебе любопытна, — заметил он.

Карстерс вопросительно приподнял бровь.

— Да. Его светлость герцог Андоверский только что соизволил отправиться в Париж.

Карстерс кивнул.

— Естественное желание отсидеться в тени после вашей небольшой стычки.

— Разве может такой человек держаться в тени?

— Ты хочешь сказать, что знаешь его лучше меня? Так да или нет?

— Скорее, нет. Он должен всегда быть на виду, всегда первым! Будь он проклят!

Милорд слегка удивился.

— С чего это ты? Когда это он успел перебежать тебе дорогу?

— Он посмел поднять руку на моего лучшего друга!

— Это была случайность.

— А теперь занялся Диком. Мне кое-что известно…

Карстерс насторожился и поставил стакан на стол.

— Диком? Но каким образом?

О’Хара, кажется, уже жалел, что проболтался.

— Да нет… Просто не нравится он мне и все тут.

— Что Трейси ему сделал?

— Пока ничего особенного. Просто он и этот его никчемный братец, видно, вознамерились выжать Дика досуха.

— Роберт?

— Эндрю. Роберта я почти не знаю.

— Эндрю… Но ведь он еще ребенок…

— Теперь вырос и превратился в молодого франта и мота, каких свет не видывал. Похоже, Дик оплачивает за все их долги.

— Дьявольщина! Но с какой стати?

— Бог его знает. Думаю, по настоянию Лавинии… Ведь всем известно, что именно с этой целью Трейси познакомил сестру с вами обоими.

— Глупости! Мы сами волочились за ней. Она как раз только что окончила школу и…

— Именно! Ну, и кто же вас познакомил, как не Трейси?

Карстерс, опершись локтями о стол и вертя в пальцах бокал, глядел куда-то в пустоту задумчивым взглядом.

— И много ли у них долгов?

— Не знаю, не скажу. И вообще, выяснилось это совершенно случайно. Ведь эти Бельмануары не привыкли себя стеснять ни в чем.

— Да и мы тоже. Не стоит так уж осуждать их, Майлз!.. Мне, разумеется, известно, что именье Бельмануаров заложено, но кто бы подумал, что дело зашло так далеко!

— Да уж! Однако денег Дика вряд ли хватит на удовлетворение аппетитов этой парочки. Они у них просто текут рекой — на игру и хорошеньких женщин.

Милорд грозно нахмурился.

— Гм… Думаю, в один прекрасный день мне придется выставить Трейси небольшой счетец.

Майлз промолчал.

— Но как, однако, Дик умудряется, не трогая моих денег?

— Понятия не имею, — сам тон О’Хары, казалось, говорил о том, что он не только не знает, но и знать не желает.

— Остается надеяться, что сам он не в долгах, — заметил Карстерс. — Однако, похоже, он крепко влип. Нет, надо все же уговорить его принять мою долю, — он нахмурился и забарабанил пальцами по столу.

Тут О’Хара не выдержал.

— Как это на тебя похоже! Да оставь ты его в покое, ради всего святого, и не морочь себе голову из-за этого жалкого негодяя, который причинил тебе…

— Я запрещаю так говорить о Дике, Майлз! Ты не понимаешь…

— Очень хорошо все понимаю. Строишь из себя примерного христианина. Довольно этой комедии! Я знаю, что это Дик скоморошничал за картами. И с твоей стороны совершенно противоестественно настаивать, чтобы он взял деньги после того, как именно он обесчестил тебя, и все такое!

Карстерс невозмутимо потягивал вино, ожидая, когда Майлз остынет, что в конце концов и произошло. Потом он начал смеяться.

— Ах, Майлз, ну позволь же мне идти своей дорогой! Понимаю, я для тебя нешуточное испытание, — тут он вдруг посерьезнел. — И все же не хотелось бы, чтоб ты плохо думал о Дике. Ты ведь достаточно знаешь его, чтобы понять, почему все так случилось. Ты знаешь, как экстравагантен он сам, как любил сорить деньгами и вечно сидел в долгах. Так неужели нельзя простить ему эту маленькую слабость?

— Простить можно. Но я никогда не смогу простить эту его… подлость по отношению к тебе.

— Но О’Хара, он был влюблен в Лавинию…

— Ты тоже.

— Не так серьезно. О, это было не более, чем юношеское увлечение, а у него все очень серьезно.

О’Хара промолчал, губы его сложились в жесткую линию.

— Представь себя на его месте, — продолжал настаивать Джек. — Если бы ты…

— Нет уж, увольте! — О’Хара злобно рассмеялся. — Нет, Джек, тут мы никогда не придем к согласию, так что лучше оставить эту тему. Однако по-прежнему считаю, что тебе не стоит так уж о нем беспокоиться. Не думаю, чтоб он был в долгах.

— Может, он выиграл на скачках и его…

Майлз мрачно улыбнулся.

— Дик очень изменился, Джек. Он больше не держит скаковых лошадей, не играет в карты, разве что ради приличия, за компанию.

— Дик не играет? Тогда чем же он занимается?

— Именьем и еще вывозит жену в свет. Когда он в городе… Кстати, останавливаются они в твоем лондонском доме, — с горечью добавил он.

— Ну и что с того? Дом все равно пустует. Однако я просто не в силах вообразить Дика, превратившегося едва ли не в святошу.

— А что еще ему остается делать после того зла, что он причинил тебе?

Милорд проигнорировал эту ремарку. Насмешливая улыбка играла у него на губах.

— Господи, Майлз, ну до чего все это забавно! Как же меняются люди! Я, прежде такой образцовый, погрузился в пучины распутства: играю в азартные игры, граблю на дорогах. Дик — едва ли не святой. Ведет богобоязненный праведный образ жизни… и его грабят родственнички жены. Нет, знаешь, все же я ему не завидую!

— По крайней мере, ты получаешь куда больше радости от жизни, — усмехаясь, заметил О’Хара. — К тому же и совесть тебя не мучает, как его.

Лицо Карстерса превратилось в непроницаемую маску. Затем он приложил салфетку к губам и улыбнулся.

— Да, согласен с тобой в том, что касается радостей жизни, но насчет совести… Думаю, здесь все обстоит не так просто.

О’Хара искоса взглянул на друга. Тот сидел в кресле боком, перекинув руку через спинку.

— Не обидишься, если спрошу тебя кое о чем?

— Разумеется, нет.

— Ты… снова намерен заняться грабежами?

— Нет.

— Тогда чем же?

Милорд рассмеялся, лицо его просветлело.

— Сказать по правде, Майлз, я еще не решил. Решает судьба… не я.

Мистер Беттисон никак не мог понять, что же последнее время творится с Дианой. Прежде такая жизнерадостная и полная обаяния, она стала вялой, апатичной, даже чопорной. Она едва слушала самые лучшие его истории и даже забыла пару раз посмеяться двум его совершенно неотразимым шуткам. Затем он с неприятным замиранием сердца заметил, что и поглядывает она на него как-то косо, словно вовсе не рада его присутствию в Хортон-хаус и ухаживаниям. Но мистер Беттисон был слишком отъявленным эгоистом, чтоб поверить в подобное, а потому отмел все эти невероятные предположения, решив, что холодность эта объясняется скромностью, приличествующей каждой порядочной девушке. И он продолжал навещать ее, пока визиты не участились настолько, что едва ли выдавался день, когда мистер Беттисон не возникал возле дома, важно вышагивая по лужайке и на ходу осведомляясь, где же мисс Болей. Мистер Болей, в глубине души надеявшийся обрести в лице мистера Беттисона зятя, не разрешал дамам уклоняться от этих визитов и даже советовал мисс Бетти, поприветствовав гостя, тут же удалиться, чтобы молодые люди могли побыть наедине. Так что Диана была буквально вынуждена принимать сквайра и выслушивать его бесконечные монологи. Она постоянно осаживала его в надежде не допустить неминуемого предложения, но то ли делала это недостаточно жестко, то ли шкура у мистера Беттисона оказалась слишком толстой, чтоб колкости девушки могли его пронять. Как бы там ни было, но не прошло и двух недель со времени отъезда милорда, как сквайр попросил ее руки. Ему было отказано твердо и бесповоротно, однако, приняв сей ответ за девичье кокетство, он стал еще настойчивее и даже игривее и продолжил ухаживания со столь самоуверенным видом, что мисс Ди не выдержала.