Поначалу Родян полагал, что Попеску терпит все унижения, потому что задумал стать его зятем. Ему было бы очень приятно, будь у Попеску такое намерение. Явись тот в один прекрасный день и попроси руки его дочери, Родян бы ему ответил: «Домнул Попеску, мне кажется, ты ошибся адресом. Я давно уже не нотар!» Мысль об этом отказе доставила Иосифу Родяну много приятных мгновений. Но новый письмоводитель не только не сватался, но даже не намекал, что вынашивает подобный замысел. Тогда Иосиф Родян утвердился в убеждении, что этот человек чувствует его силу и превосходство, а потому и улыбается ему, после чего Попеску сделался ему чрезвычайно симпатичен.
Весьма радушно пригласил он Попеску в марте месяце на помолвку своих дочерей Эуджении и Октавии.
Эти помолвки, как и свадьба старшей дочери, последовали сразу за неожиданной удачей, которую принесли «Архангелы». Золотоносная жила с каждым днем расширялась и однажды после трех взрывов вдруг заблестела, словно ее густо посыпали кукурузной мукой. Весть об этом мгновенно облетела всю округу.
Помолвку дочерей Иосиф Родян превратил в настоящее празднество. Написал и младшей дочери, Эленуце, чтобы та приехала из Вены поприсутствовать на помолвке сестер, но Эленуца ответила телеграммой, что больна и, к сожалению, не сможет приехать. Отец телеграфировал и Гице, но юноша сдавал ответственный экзамен и тоже не смог присутствовать на празднестве.
И брат и сестра, разумеется, от души пожелали счастья невестам. Но Иосифу Родяну было мало словесных поздравлений, и за пиршественным столом он недовольно раздувал ноздри, пока вино не привело его в доброе расположение духа.
Эленуца вовсе не была больна, а Гице хоть и нужно было сдавать экзамен, но только в июне. Другое дело, что они без особой радости навещали родной дом, особенно если предстояли застолья и попойки.
Семью Иосифа Родяна составляли люди весьма друг с другом несхожие. Сам он был человеком малообразованным и попал в общество благодаря своему нежданному богатству. Такого рода люди обычно забывают верования и обычаи своих родителей, но не приобретают и новых и плохо приживаются в той среде, куда волею судеб попали. Принципы, убеждения, занятия людей культурных остаются для них чуждыми и не ценятся ими. Руководствуются они во всех жизненных ситуациях чаще всего эгоистическими страстями. Иосиф Родян, кроме того, обладал немалой силой воли, и она помогала ему удерживаться на поверхности, вынуждая окружающих считаться с ним. Он часами мог говорить о политике, выступая как самый пламенный патриот, но по окончании разговора тут же выкидывал все из головы и из сердца. Принципы, идеалы были для него ерундой и незначащими пустяками, занимало его одно только золото, которое сулили ему «Архангелы» и которому он был по-настоящему предан. Сосредоточен он был на безудержном стремлении к богатству и на не менее безудержном стремлении производить фурор. И ум его, и сердце с наслаждением жили этими двумя страстями. И когда что-либо становилось у них на пути, воля его была непреклонна. Страсти были стержнем, основой, цементом, скрепляющим его характер: казалось, убери их, и Иосиф Родян рассыплется в прах.
С некоторых пор к ним прибавилась еще и страсть к еде: о невероятном аппетите Родяна служанки рассказывали легенды.
Как и положено людям подобного рода, твердыми жизненными принципами Родян не обладал — то ли из скудости душевной, то ли потому, что эти твердые принципы воздвигали слишком много препятствий на далеко не всегда праведных жизненных путях, а Иосиф Родян не терпел помех. Он был одновременно и дичь, и охотник. Страсти преследовали его, а он охотился за золотом. Несмотря на богатство, жизнь его трудно было назвать счастливой. Но не имея идеалов, он никогда об этом не задумывался и несчастным себя не чувствовал. Лихорадочная деятельность доставляла ему удовольствие, он жил не оглядываясь. При этом лицо его всегда хранило спокойствие, и разве что блеск глаз, громовые раскаты голоса и вспышки гнева свидетельствовали о клокочущем внутри огне.
Однако страсти не делали Родяна человеком недобропорядочным. Он не терпел воровства, и воспользоваться чем-либо, принадлежащим другому, ему никогда бы не пришло в голову. С рудокопами он обращался по-доброму, зато когда впадал в гнев и ярость, мог нагрубить любому, с кем бы ни говорил.
А говорил он всегда об одном и том же: о золоте и «Архангелах», что по сути было тем же золотом. Впрочем, в Вэлень все говорили о золоте.
Жена его, Марина, была крестьянкой, нечаянно сделавшейся госпожой. Дом она повела с великой робостью и даже стыдом. Думая о своем возлюбленном, в которого стрелял муж, она чувствовала себя несчастной. И пока работы на прииске шли без всякого толку и все расходы казались напрасными, тоже чувствовала себя несчастной. Но стоило колесу фортуны повернуться, как она ожила и стала жадно пользоваться долгожданным богатством и властью. Однако, сделавшись барыней, она не перестала быть крестьянкой, расчетливой и работящей. Встав спозаранку, Марина весь день, засучив рукава, суетилась по дому вместе со своими служанками, Верила она во все, чему научили ее в детстве: верила в бога, верила снам и жила в вечном страхе, который неистребим в душах настоящих крестьян и не покидает их в самые счастливые времена — в страхе перед несчастьем, которое не сегодня завтра по воле божией свалится на их головы. Поэтому она частенько понуждала мужа служить на прииске молебны, а его самого — ходить в церковь, за что неоднократно терпела вспышки его яростного гнева.
Старшая дочь, Мария, выданная замуж за доктора Врачиу, только год проходила в городскую гимназию. Она выпорхнула из родительского дома, когда в нем только-только начинал появляться достаток. И хотя за ней дали большое приданое, Иосиф Родян был еще в долгах, жил в доме тестя и берег каждый грош. Характер Марии стал формироваться только после свадьбы, а так как в мужья ей достался человек добропорядочный, жила она покойно и радостно, довольная тем новым миром, в котором оказалась.
Эуджения и Октавия выросли в годы достатка, а поскольку их некому было воспитывать, обе выросли ветреными девицами, готовыми менять платья по три раза на дню. Иосиф Родян и им не позволил слишком долго учиться.
— Женщине пристало быть богатой и красивой! Грамота не для нее.
А девушки и рады были жить дома, где все им потворствовали и можно было каждый день ездить в город. Кто мог их наставить на путь истинный? У отца была одна забота: сколотить для них приданое, да побольше, а мать не решалась делать замечания дочкам-барышням, как все матери-крестьянки, не наделенные особым разумом, у которых дети сделались господами. Кроме того, она была убеждена, что истинным барышням и следует иметь верховую лошадь, костюм для охоты и шить туалет за туалетом.
Эуджения и Октавия были воистину родными сестрами, одинаково думали, одного и того же хотели. По отношению к матери обе вели себя с чуть заметным пренебрежением. Везде и всюду они чувствовали себя совершенно независимыми и наслаждались этим. Где бы они ни появлялись, на всех вечерах и празднествах молодые люди вились вокруг них роем.
Когда Эленуца выросла, Иосиф Родян неожиданно решил дать ей образование. Людям, выросшим без твердых принципов и убеждений, свойственна переменчивость.
— Только девушка с образованием и хорошим приданым может рассчитывать на порядочную партию, — заявил он жене.
Вычитал он это где-нибудь, или сам составил такое мнение, или имел на Эленуцу особые виды — кто знает? Достаточно того, что с семи и до семнадцати лет младшая дочь Иосифа Родяна, Эленуца, росла вне дома и воспитывалась посторонними людьми. В Вэлень девушка чувствовала себя чужой, и чужой считали ее родные сестры. Марина относилась к ней с особой почтительностью — то ли потому, что Эленуца превратилась в барышню не у нее на глазах, то ли потому, что поведение младшей дочери разительно отличалось от повадок старших. Эленуца была молчалива, ровна, никогда не просила новых нарядов, дружески разговоривала с работниками и служанками, с удовольствием ходила в церковь и могла целыми днями читать, что на Марину, которая едва могла расписаться, производило огромное впечатление.
