Если рудокопы не сомневались больше в счастье Иосифа Родяна, то и сам он в будущем не видел ничего, кроме мешков, набитых золотом. Он настолько уверовал в неисчерпаемость золота у «Архангелов», что был одержим одним желанием: добыть побольше золота и обеспечить дочерям такое приданое, чтобы вся округа только и говорила, что об управляющем «Архангелов». Случались у него и такие минуты, когда мечтал он, чтобы о нем заговорила вся страна. И надо думать, что такие минуты случались у него совсем не редко, потому что частенько он вызывающе поглядывал на незнакомых ему людей, словно желая сказать: «Почему же вы мне не кланяетесь? Разве вы не знаете, что я управляющий „Архангелов“?»

Слепая вера в свой прииск и желание вызывать восхищение собственной персоной — вот две страсти, которые росли день ото дня. Пожалуй, только эти два чувства и заполняли душу Иосифа Родяна. Он давно уже подумывал уйти со службы, но опасение, что односельчане станут к нему менее почтительны, удерживало его и заставляло заниматься делами, которые до смерти ему надоели.

Только два года назад, когда стали прокладывать новую галерею, он решился наконец подать в отставку.

Вечером в самом хорошем расположении духа вернулся управляющий с прииска. Первые взрывы потревожили девственную породу и показались ему торжественным гимном близкой и решительной победе. Он чувствовал себя могучим полководцем, который прозревает в дымке будущего, как его преданные солдаты окружают со всех сторон вражеское войско, и нет врагам спасения. Коротко обрисовал он положение дел жене. Сообщил ей, что как можно быстрее нужно поставить еще четыре «ступки». И тут как раз явился посыльный из примэрии и положил на стол пачку писем.

В первом же письме, которое вскрыл Родян, содержалось распоряжение выслать в двадцать четыре часа финансовый отчет примэрии, иначе будет наложен штраф в сто злотых, поскольку это уже третье напоминание. Прочитав распоряжение, Иосиф Родян швырнул на пол все письма, выхватил лист бумаги и написал прошение об отставке.

— Отнеси это в канцелярию, — закричал он на рассыльного, показывая на разлетевшиеся по всему полу конверты, — и со всей этой дребеденью больше ко мне не являйся!

— Слушаюсь, господин управляющий.

Побледневший посыльный подобрал письма и поспешно вышел из дома.

Марина, молча наблюдавшая за этой сценой, спросила:

— Что ты делаешь?

— То, что давно должен был сделать. Больше не желаю зависеть от всяких голодранцев и проходимцев! — отвечал Иосиф Родян, складывая вчетверо бумагу.

— Ты уходишь со службы? — бледнея, спросила жена.

— А ты, что, не понимаешь? — на нее взглянули свирепые круглые глаза.

— Нехорошо, Иосиф, неправильно ты поступаешь, — стала укорять Марина. — Какое ни на есть жалованье, но в тяжелые времена…

— Какие еще тяжелые времена! — оборвал ее возмущенный муж.

— «Архангелы» не могут без конца давать золото!

— Глупость! Глупость чистой воды! Приснилось тебе, что ли, что-то? — ухмыльнулся муж.

— Не глупость это, Иосиф. Мы же знаем, что прииски то дают золото, то скудеют. И в тяжелые времена…

Муж вскочил и начал кричать на жену, как в былые годы.

— Я тебе скажу, почему ты держишься за эту проклятую службу! Скажу, скажу! Ты думаешь, тебя перестанут уважать, как уважали до сих пор! И не спорь! Я тебя знаю! Иди сюда, я тебе покажу! — Родян схватил за руку Марину и силой подвел к окну. (Они только что переселились в новый дом.) — Видишь это село? — Иосиф дернул жену. — Оно мое со всеми потрохами. Я всех жителей вместе с детишками держу в кулаке. Видишь дорожки и тропинки по склонам? Все они сходятся у меня во дворе. Смотри, смотри во все стороны! Недолго ждать, когда всякий, кто захочет пройти между Корэбьоарой и горой Влэдень, не минует порога моего дома! Я буду здесь всех сильней, всех страшней! На что мне эта паршивая службишка!

Родян умолк, тяжело переводя дух. Говорил он это скорее для себя, чем для жены. Ведь это ему казалось, что он перестанет быть уважаемым человеком, если оставит службу в примэрии. Он искал подходящего предлога, чтобы разразиться гневом и отогнать от себя мысли, которые давно его тревожили. После вспышки гнева Иосиф Родян и вправду почувствовал себя уверенней.

Марина же и в самом деле боялась, что муж останется без службы. Она сохранила здравый смысл и трезвое чувство реальности, а по опыту своих родителей знала, что даже самые лучшие прииски, иссякнув, оставляли своих владельцев у разбитого корыта.

— Поступай как знаешь! — с горечью сказала она и вышла.

— Ни за что не передумаю! — крикнул ей вслед все еще не остывший Иосиф Родян.

На следующий день произошла первая перепалка с примарем Корняном и особенно с Прункулом из-за новой галереи. Четвертый акционер, Унгурян, одобрял все, что ни делал управляющий. Ни Корнян, ни Прункул не присутствовали при первых взрывах, обозначавших начало новых работ. На следующий день они отправились на прииск и, внимательно рассмотрев куски породы, пришли к убеждению:

— Место для новой галереи — неподходящее!

К Прункулу присоединился и Корнян:

— Так и я думаю. Что делать будем?

— Скажем управляющему. Тут работать — только деньги на ветер бросать!

— Сказать-то мы можем, а будет ли толк? — засомневался Корнян. — Ты же его знаешь! Он уверен, что в старательском деле никто больше него не смыслит.

— Пусть думает. Но в доле как-никак мы состоим, — бодрился Прункул. — Сегодня же ему скажу. Глупо ведь понапрасну деньги тратить.

Сразу же после полудня они разыскали Иосифа Родяна, но тот и слышать не желал об изменении плана.

— Вот увидите, добьюсь богатства и без ваших советов! — заявил им Родян.

— Приходится советовать, домнул управляющий, потому как штольни проглатывали и большие состояния, — заметил Прункул.

— Ты, что, боишься обеднеть? Выходи из общества и живи богачом! Кто тебе мешает? — разозлился Родян.

Оба акционера ушли как побитые, опустив головы. Они поняли — с Иосифом Родяном шутки плохи. Нужно или держаться его и идти с ним до победы или поражения, или расставаться с «Архангелами». Новые работы пугали их, но и от прииска просто так не отмахнешься. Как откажешься, если он всего лишь на Две доли приносит четыреста — пятьсот злотых в неделю!

С той поры было пройдено уже триста метров нового ствола, и, хотя золотоносной жилы еще не достигли, оба совладельца ни слова не сказали против затеянных работ. Жила в старой штольне все ширилась и ширилась, золота в породе становилось все больше, так что расходы на новую проходку легко покрывались. К тому же компаньоны побаивались гнева своего управляющего. С некоторых пор и Корнян проникся слепой верой Иосифа Родяна в неиссякаемость золота на прииске. Один Прункул дулся: ему было жалко понапрасну выброшенных денег и ему казалось, что эти деньги вынимают живьем из него живого.

В Вэлень приехал новый нотар, Попеску, но многие по старой памяти обращались к Иосифу Родяну «домнул нотар». Появление Попеску не вызвало переполоха в селе Вэлень. Многие его даже не заметили, потому что жизнь в селе давно уже подчинялась треволнениям, связанным с золотом. То, что новый письмоводитель ничем не привлек к себе внимания, весьма обрадовало управляющего и даже расположило его к новичку. Родян разговаривал с ним запанибрата и чуть свысока, что могло бы показаться и обидным, будь Попеску другим человеком. Но новый нотар весело поблескивал зелеными глазками и, что бы ни говорил Иосиф Родян, от души смеялся, легко пропуская мимо ушей намеки на нищенскую жизнь служащего примэрии, на которые не скупился управляющий. Частенько Иосиф Родян чувствовал себя уязвленным, видя, что никак не может задеть Попеску. Ему казалось, он пытается поймать руками рыбу, а она все время ускользает от него. Но гневаться на нового письмоводителя он не мог: тот и сам, казалось, не придавал особого значения собственной персоне и чувствовал себя счастливым, находясь рядом с Иосифом Родяном.