Он чувствовал себя последней сволочью.

– Нет, – ответил он, – я принял решение раньше. С вами это никак не связано.

– Да? – Видно было, что она не верит ему. – Точно? Но вы же привезли его сюда, ехали аж из Лос-Анджелеса. А ваша жена договорилась, чтобы я забирала его в выходные. Потом, они с Эдной составили списки вещей, которые ему надо привезти. Кажется, ваша жена даже заплатила ей за первый месяц. Ничего не понимаю. Эдна, по-моему, расстроилась, из нее ничего членораздельного не вытянуть. – Тут словесный поток миссис Боннер иссяк. Она потянула за бретельку платья и, кажется, поняла странность своего положения. – Боже, это, наверное, глупо, – пробормотала она. – Что-то я разошлась. Ну, как бы то ни было, мы хотели как лучше.

Ни он, ни она не знали, что делать дальше.

– Привет, – сказала Лиз Боннер Греггу и ласково убрала ему челку со лба.

– Здравствуйте, – ответил Грегг.

– Как вы поедете в Лос-Анджелес? – спросила Лиз Боннер. – Ах, у вас машина. Значит, вас не надо подвозить.

– Спасибо, – сказал он.

– Что ж, жаль. А школа хорошая. Может быть, в другой раз. – Она как-то нерешительно улыбнулась. – Рада была с вами познакомиться. – Помедлив, она сказала: – Мы-то подумали… Мы подумали, что вы новенький родитель и у вас было идеалистическое представление о школе, и вот вы привозите сюда вашего мальчика, а тут – мы. И мы все испортили. – Она пожала плечами. – Не знаю уж как. И мы подумали, что Эдна из-за этого разозлилась. Из-за того, что мы испортили все. Ну, может, увидимся. Когда-нибудь.

Она поспешила к своей машине, отперла дверь, села и, внимательно посмотрев на поток автомобилей, поехала в сторону школы. Ее «универсал» нуждался в мойке: он был покрыт слоем пыли и дорожной грязи. Автомобиль быстро исчез и снова показался на склоне при выезде из городка. Роджер и Грегг смотрели, как его серый силуэт взлетает вверх по холму, по которому они недавно плелись вниз.

– Мы могли бы поехать вместе с ней, – сказал Грегг.

Они сели в свой «Олдсмобиль». Двигатель работал. Служащий автомастерской не стал его выключать.

– Обратно в Эл-Эй, – вздохнул Роджер.

Рванув от тротуара, он двинулся в направлении, противоположном тому, в котором ехал красный «Форд-универсал».

– Ну и дела, – сказал он Греггу. – Ты когда-нибудь видел что-то подобное?

Ехал он медленно, держа руль обеими руками. «И как же я в это влип? – спрашивал он сам себя. – Как вообще можно попасть в такое положение?»

Яркий свет ослеплял его – солнце било прямо в глаза. И так предстояло ехать весь обратный путь.

«Господи, – думал он. – И так все плохо дома. Не надо делать еще хуже, пожалуйста, не надо».

В субботу, ближе к вечеру, когда Вирджиния шла от автобусной остановки домой в северо-восточной части Вашингтона, к тротуару подъехал старый, обшарпанный автомобиль. Окно опустилось, и ее окликнули.

Сначала она подумала, что это Ирв Раттенфангер: это был его «Бьюик» 34-го года, только нагруженный ящиками и коробками. Приваренный к крыше багажник тоже был завален вещами. Затаив дыхание, она остановилась и узнала Роджера Линдала, который целиком прикончил ее бутылку вина на давешнем застолье у Раттенфангеров. Ему едва хватало места на переднем сиденье среди коробок. Радостно помахав ей рукой, он припарковался, выскочил из машины, обежал ее и прыгнул на тротуар. Он был сегодня весел, но Вирджиния насторожилась. Как только она узнала его, внутри возникло одно из тех иррациональных дурных предчувствий, что коренятся в детских переживаниях и опыте жизненных неудач.

Она поздоровалась с ним и заметила:

– Ты прямо сияешь сегодня.

– Только что получил чек от государства, – радостно сообщил он. – Я тут катался вокруг – девушка, с которой ты снимаешь комнату, сказала, что ты вот-вот придешь домой. С работы возвращаешься? – Он потащил ее к своей машине. – Садись, подвезу до дома.

– У тебя же совсем нет места, – сказала она с сомнением.

– Найдется. – Открыв дверь, он показал ей место рядом с водительским, которое он заблаговременно освободил от коробок. – Слушай, я в Калифорнию еду.

Она невольно заинтересовалась.

– Вот на этом?

– Выезжаю сегодня, поздно вечером. Уже погрузился, и у меня есть наклейка «С». Ой… – Он замолчал, и его лицо стало серьезным. – Слушай, я не смогу выехать, пока не схлынет движение. Не хочешь проехаться со мной?

На секунду она подумала, что он предлагает ей буквально проехать с ним какое-то расстояние в его перегруженной машине, чтобы просто проверить, как будут работать передачи и двигатель – такой пробный прогон.

– Ну, в смысле, давай прокатимся в парк Рок-Крик или еще куда-нибудь. На пару часиков. – Он вскинул руку и внимательно посмотрел на часы. – Еще только три часа.

– Ты что, действительно собрался уезжать?

– Ну да.

Его лицо засветилось улыбкой и словно разгладилось.

– Ты так и не вернулся, – сказала она. – На вечеринку.

– Я позже пришел, – рассеянно ответил он. – После того, как ты домой ушла. – Он переминался с ноги на ногу. – Ну так что? Там вроде звери живут, в вольерах. Я один раз ехал через этот парк.

И ни слова о вине, которое он поклялся вернуть. Почему-то она была уверена, что он никогда этого не сделает.

– Ну, давай, – согласилась она.

Она жила недалеко от парка, и ей нравилось бродить там, особенно у реки. Место знакомое, и ей было не так страшно. Да и, в конце концов, он дружит с Раттенфангерами. У него даже их старый безобидный автомобиль.

Когда они сели в машину, двери едва закрылись. Ей пришлось поставить на колени картонную коробку с одеждой. Его манера вождения сначала напугала ее: он стремительно срывался с места у светофоров и, не сбавляя скорости, поворачивал на углах. Но делал он это умело.

– Что за чек? – спросила она, не придумав, о чем еще заговорить.

– Компенсация, – сказал он. – От Дядюшки Сэма.

– А-а. – Она вспомнила о своей собственной работе в вашингтонских военных госпиталях. – Ты был в армии?

– Да, – кивнул он. – Получил ранение на Филиппинах. – Он бросил на нее взгляд и сказал: – Мы дрались с япошками, меня схватили с группой партизан и увезли на подводной лодке.

– Куда тебя ранило?

– В ногу, – сказал он. – Японский пулеметчик прострелил кость навылет. Но я убил его – филиппинским метательным ножом.

Роджер снова взглянул на нее, и Вирджиния поняла, что это выдумки.

– Врешь, – сказала она.

– Нет, правда. У меня там серебряная пластина.

– Покажи.

– Она внутри. Прижилась. – Его голос звучал как-то особенно, глухо.

– Я работаю с ранеными военными, – не поверила Вирджиния. – Ты не смог бы так хорошо ходить.

Роджер хотел было возразить, но передумал. В нем появилось что-то лукавое, грубовато-проказливое, и она невольно попала под его обаяние. Но он не признавался, что соврал: только кивал головой.

– Мне нужно заправиться, – сказал он, когда они въехали в деловой район.

Не произнеся больше ни слова, он свернул с улицы и пронесся мимо насосов автозаправочной станции «Тексако», затем сдал задним ходом к эстакаде для заправки смазкой и выключил двигатель. Неожиданно, не покидая машины, он вдруг разговорился – торопливо, сбивчиво и нервно:

– Был у нас молочник, и мы иногда прикрепляли на крыльце записку, ну, кнопкой к двери прикалывали, чтобы он не оставлял нам в этот день молока. Как-то раз я выглянул в окно и увидел, что он на крыльцо не поднимается: раз висит записка, он просто дает газу и отъезжает, чтоб время зря не терять. И я стал писать разное. Напишу, например: «Оставьте четыре галлона сливок, шесть фунтов масла и шесть пинт молока», вывешу такую записку, а он выглянет из окна своего грузовика – и газу. А в один прекрасный день приехал новый молочник, поднялся на крыльцо, прочитал записку, ну и выгрузил все это дело. Масла, сливок и молока на двадцать долларов. И еще кварту апельсинового сока.