Однако, как полагает Шалит, своими действиями Аристобул и его сторонники сделали такой компромисс невозможным, и Помпеем были предприняты самые важные преобразования бывшего государства Хасмонееев. Следуя общим принципам римской стратегии, он прежде всего отделил от бывшего иудейского царства эллинистические города. Самой болезненной была «ампутация» цепи прибрежных городов, начиная с региона к северу от Риноколуры (современного Эль-Ариша), включая Газу и Иоппе (Яффы, Яфо). Утрата последних было особенно сильным ударом, поскольку через эти порты шла торговля Иудеи с внешним миром. Не меньшим ударом была и отделение от бывшей Иудеи многих эллинистических городов Заиорданья. Тут надо отметить, что источники не сообщают о том, что эти города были очень уж недовольны своим положением под властью иудейских царей. Замалчивание этого недовольства Иосифом можно объяснить его иудейским патриотизмом. Однако и Плутарх в своей биографии Помпея, говоря о его делах и добродетелях, кратко сообщает: «Помпей также покорил Иудею и захватил в плен царя Аристобула. Что касается городов, то многие он основал, а многие освободил, подвергая наказанию тиранов, захвативших их»{66}. То есть речь явно идёт о разрешении Помпеем внутренних конфликтов внутри самих городов, а не их освобождении от внешнего угнетения. Кроме того, само сохранение эллинистического характера этих городов, десятки лет находившихся под властью Хасмонейских царей, достаточно красноречиво.
Шалит справедливо отмечает, что римляне, конечно, уважали эллинскую образованность и литературу, но в своей политике, особенно на многонациональном и многоконфессиональном Востоке руководствовались прежде всего интересами Империи, и греки как народ ничем не выделялись из общей массы племён. Для римских властей, в частности для Помпея и Августа, характерно уважение ко всем восточным культам и одинаковое отношение ко всем покорённым племенам, если они аккуратно платили налоги и сохраняли полное спокойствие. Об отсутствии особого покровительства грекам свидетельствует, между прочим, и тщательно хранимое предание о происхождении основателя Рима от троянца Энея. Это предание послужило даже основой великой поэмы крупнейшего национального поэта эпохи Августа — Вергилия. Тем самым поэт, отвечая запросам эпохи Августа, торжественно в прекрасных стихах провозглашает фригийско-варварское происхождение Энея, героя кровопролитной войны его народа с греками, прославляя величие Рима и Римской державы. Так что никакого предвзятого чувства у Помпея и его сотрудников против иудеев в пользу греков, как и у последующих римских правителей, не было{67}. То, что отделение эллинистических городов от Иудеи не свидетельствовало об особом покровительстве римлянами эллинизму против иудаизма, показывает то, что Август спустя сравнительно короткое время вновь вернул вышеуказанные эллинистические города под власть иудейского царя Ирода, доказавшего ему умение править столь разным по составу населением и свою верность. (Правда, этот удачный опыт, вопреки предположениям Шалита, не предотвратил катастрофы 70 года)
В результате, как горестно отмечает Иосиф, «Иерусалим он (Помпей) заставил платить дань римлянам… народ же весь (иудейский), дошедший прежде до высокой степени могущества и распространения, он втиснул обратно в пределы его страны» (ИД. Т. 2. С. 75). Исходя из этих слов Иосифа Флавия, можно довольно точно определить те области, которые считались к тому времени чисто иудейскими по составу населения: Иудея (область вокруг Иерусалима, Идумея, Галилея и Перея). В связи с этим лишний раз убедимся, что отделять идумеев от иудеев никому тогда не приходило в голову Галилея была отделена от Иудеи отобранной римлянами Самарией и плодородной Изреельской долиной. Стены Иерусалима были разрушены. Как продолжает Иосиф: «Теперь мы утратили свободу и стали подвластны римлянам».
Главу это жалкого обрубка прежнего царства Гиркана лишили звания царя, присвоив ему менее значительный статус «этнарха», то есть главы народа, и, что гораздо важнее, титул Первосвященника. Видимо, такое положение было использовано столь проницательным и искусным политиком, каким был Антипатр. Унижение последнего Хасмонея усилило его реальную власть, а сведение царства к его этнической основе во многом подорвало положение и финансовые возможности старой иудейской аристократии. Вместе с тем, её последующие попытки восстановить прежнее положение неизбежно носили характер антиримского восстания. Следовательно, полагал Антипатр, спасено то, что вообще можно спасти. А нереалистическая политика Аристобула только повысила в глазах римлян значение его самого и его семьи.
После завершения этих дел Помпей, узнав о гибели своего могущественного врага царя Понтийского царства Митридата, прервал начатый было поход на столицу набатеев Петру и направился в Рим, оставив в завоеванной Сирии своему преемнику Скавру два легиона. Для участия в предстоявшем ему грандиозном третьем в его жизни триумфе (61 г. до н.э.) он приказал взять Аристобула и двух его сыновей — Александра и Антигона, а также двух его дочерей.
Конечно, Помпей и в самом фантастическом сне не мог предполагать последствия превращения крошечного иудейского царства в маленькую и бедную провинцию Римской державы. Как и все знатные римляне, он со снисходительным презрением относился к религии иудеев, считая её варварским суеверием. Это отношение вполне точно выражено словами современника Помпея, всего лишь через четыре года после его триумфа, знаменитого оратора Цицерона (100–43 гг. до н.э.). В своей судебной речи в защиту Луция Валерия Флакка (59 г. до н.э.) он хвалит Гнея Помпея за то, что тот ничего не тронул в Иерусалимском Храме. При этом он не думает, «что его остановило благоговение перед религией иудеев, притом религией врагов, скорее это было чувство чести». Он завершает свой пассаж об иудеях убедительным для образа мыслей гражданина Великого Рима доводом: «…сейчас это племя, взявшись за оружие, яснее прежнего показало что (оно) думает о нашей державе; а сколь мало дорожат этим племенем бессмертные боги — уже доказано: оно побеждено, обложено данью, обращено в рабство»{68}. О том, насколько устойчиво было такое мнение, свидетельствует то, что уже через много лет оно более развёрнуто будет высказано в произведении христианского апологета III в. Минуция Феликса: «Одинокое и жалкое племя иудеев почитало своего единственного бога и только в своей среде, но при этом открыто, в храмах, с алтарями и жертвоприношениями и обрядами, а у того было так мало силы и могущества, что римляне взяли его в плен вместе с его собственным народом»{69}.
Однако тот же Цицерон, один из самых выдающихся политических деятелей тогдашнего Рима, знаменитый философ и оратор, уже в другой своей речи «О консульских провинциях», произнесенной всего лишь через три года, в 56 году до н.э. полагает нужным указать, что покорённые иудеи уже уверенно обосновались в самой столице мира — Рима. Их влияние стало настолько велико, что в народном собрании, где происходило обсуждение данного вопроса, он откровенно признаётся: «Я буду говорить вполголоса, чтобы лишь судьям было слышно; ведь нет недостатка в тех, кто настраивает иудеев против меня, как и против любого достойного мужа». Более того, весьма показательно и содержание судебного дела. Вот как его излагает в этой речи сам Цицерон: «Когда от имени иудеев стали ежегодно из Италии вывозить золото в Гиерусалиму (Иерусалим), Флакк (его подзащитный, пропретор провинции Азия. — В. В.) издал указ, запрещающий и такой вывоз из Азии». Речь несомненно идёт о пожертвованиях в пользу Иерусалимского Храма, представляемого тогда, отметим, Гирканом, ближайшим сотрудником которого был Антипатр. Цицерон явно считает эту меру экономически оправданной. Но далее следует поразительное признание: «Оставаясь привержены нашей твёрдости, мы должны были воспрепятствовать этому варварскому суеверию, а не роняя достоинства, — поставить государство выше иудейской толпы, бушующей порой в народных собраниях»{70} (выделено мной. — В. В.).
