Антонова, у которой остановилась Анюта, была почти ровесницей Сонечке. Но Александра Васильевна — куда серьезнее, разумнее. И Барамзин не боялся на нее положиться: она была ему опорой в их трудной нелегальной работе.

Придя домой, Александра Васильевна снимала платье, накидывала бумазейный халатик, поправляла льняную косу, уложенную вокруг головы.

— Как надоели уроки с купеческими оболтусами, — возмущалась она. — Объясняешь теорему Пифагора, а у них в голове гимназисточки… Но чем-то жить надо! В школу меня не допускают — неблагонадежная.

Сегодня Антонова заждалась Мишеневу.

— Наконец-то явилась! — обрадованно воскликнула она. — Куда, думаю, запропастилась?

— Да с Сонечкой все, — отозвалась Анюта.

Антонова знала неуравновешенность Богословской и побаивалась, как бы не повредила делу. Благородная ее готовность помочь могла принести осложнения или провал.

— Она о деле моем ничего не знает… — поспешила успокоить Александру Васильевну Мишенева.

Когда ужинали, Анюта начала расспрашивать о рабочих Ново-Волжского стального завода. Месяц назад они избили в общественном саду околоточного за то, что тот сорвал траурную ленту с венка. Об этом ей рассказывала Богословская.

Картина похорон политического ссыльного Грачева выглядела страшно. Александра Васильевна с болью вспоминала о развернувшейся трагедии на Московской площади и кладбище. Товарищи и знакомые покойного медленно шли за гробом. Процессия двигалась через площадь. На гробу лежал венок, обвитый красной лентой с надписью: «От товарищей». Вдруг процессию нагнали околоточные. Пристав, который был во главе, потребовал снять ленту.

От следовавших за гробом отделился молодой человек, подошел к приставу и попросил дать объяснение, чем вызвано оскорбляющее память покойного незаконное требование.

— Тоже мне законник выискался! — не стерпел выходки молодого человека пристав. — Мы знаем, кто вы такие и в чем тут дело!

— Объясните толком.

— Не позволю разносить красную заразу по городу. Приказываю снять ленту!

— Это произвол! — вскипел юноша. — Кощунство!

Послышались возмущенные голоса:

— Насилие!

— Не смеете этого делать!

Взбешенный пристав забежал вперед катафалка, схватил под уздцы лошадей и не своим голосом крикнул:

— Снять!

Подскочил усатый околоточный, грубо сорвал ленту, смял ее и передал старшему. Тот, тяжело дыша, указал рукой на молодого человека:

— Взять зачинщика!

Александра Васильевна лишь умолчала, что это был ее жених.

Когда похоронная процессия достигла кладбища, ее встретили конные казаки. Угрюмые и грозные, с устрашающими плетками в руках, они окружили могилу. Гражданская панихида была сорвана…

Анюта прижалась к Александре Васильевне. За окном было совсем черно.

Из окна второго этажа виднелась Волга. Куда-то спешил в огнях пассажирский пароход. Он казался игрушечным на свинцовом фоне реки. В синем небе мигали зыбкие звезды. Сумерки совсем сгустились.

— Сегодня получена новая партия литературы, — сказала Александра Васильевна. — Значит, скоро в путь. Договорились, отправишься пароходом до Самары. Там встретят наши, помогут пересесть на поезд.

С прогулки возвратилась бабушка Фрося с Галочкой.

— Всласть находились, аж ноги гудят, — заговорила она от порога. — Сидите без огня. Аль не страшно?

— Так лучше, — беззаботно отозвалась Александра Васильевна.

Подала голос Галочка. Анюта приняла дочурку от бабушки Фроси, нежно зашептала:

— Скоро с папочкой встретимся, с папочкой…

Александра Васильевна прошла к столу, зажгла керосиновую лампу, и бледноватый свет наполнил комнату..

А накануне, вечерним часом, из дома Александры Васильевны вышла бабушка Фрося с Галочкой. Это была переодетая Анюта. В городском саду она дождалась Соню Богословскую. Подруга проводила ее на извозчике до речной пристани, помогла сесть на пароход. «Аптекарские товары» уже были отправлены Антоновой в Самару для пересылки их в Уфу.

Герасим благополучно доехал поездом, до границы. Теперь надо было перебраться через реку Збруч, приток Днестра, вздувшуюся после ливневых дождей. Возле ажурного железного моста, вскинутого высоко над быстрой рекой, они с проводником напоролись на пограничную стражу и едва успели скрыться в зарослях прибрежного кустарника. Пришлось всю холодную ночь просидеть под деревом в низине и наблюдать за кострами, горевшими у сторожевых будок и постов.

То раздирающе стонала выпь, то надрывно кричала сова. Обострившийся слух улавливал каждый звук — бульканье лягушек, мышиный писк, отдаленный хруст ветки под лапами крадущегося зверя, шорох крыльев нечаянно вспугнутой с гнездовья птицы.

Проводник, неразговорчивый крепкий мужчина средних лет, сидел, положа руки на подогнутые острые колени. Он чувствовал себя спокойно, привычно в этой обстановке…

В Каменец-Подольске, где Герасиму была назначена явка, до недавнего времени отлично работал техник Смолин. Его пункт переправы из-за границы «Искры» считался лучшим в Западном крае. Да и сам Каменец-Подольск, губернский центр, стоявший на развилке (одна железная дорога проходила в сотне верст от города, другая — в тридцати), был удобен для транспортировки литературы и перехода агентов «Искры» за границу. В него можно было попасть, как в барскую усадьбу, только на лошадях. Хотинский тракт вел на перевоз через Днестр, где на другом берегу находилась пограничная переправа. Через Днестр ходил паром.

Казалось, удобнее Каменец-Подольска и перевалочного пункта не найти. Однако же Смолина выследили и арестовали. Это был уралец — Николай Кудрин. Герасим слышал о нем в Женеве добрые отзывы. Кудрин встречался с Плехановым и Лениным, работал в редакции «Искры» и журнала «Заря». Его снова выслали в далекий Нижне-Колымск. Путь неизбежный при провале каждого, кто связан с революционным делом.

Герасим не был трусом, но испытывал гадкое ощущение боязни провала. Его страшили не арест, не суд, не ссылка в отдаленные места Сибири. Другого он от закона и власти не ждал. Его пугало больше — невыполнение задания. Он знал, что его ждут товарищи там, в Уфе, а в Женеве надеются на благополучное возвращение. Потому негоже так нелепо попадать в руки жандармерии. Маленькое и нужное звено в общей цепи, старательно создаваемой Лениным, не должно нарушиться… Но вот провалился же здесь, в Каменец-Подольске, на этой самой границе, техник Смолин…