— Прекрасно, Элеанор. — Он сел. — Что со мной было?

Жена одарила его своей лучистой улыбкой.

— Я собиралась спросить тебя о том же, господин. Сэр Хамон и сокольничий принесли тебя в спальню на носилках. Сказали, что с тобой на соколятне случился удар.

Франсуа крякнул и резким движением откинул с ног одеяло.

— Сэр Хамон принес мне плохие новости об одном дельце, которое, как я думал, уже окончательно решилось в мою пользу. Я помню, что рассвирепел. А дальше… пустота.

Мягкая женская ручка обняла графа за шею и увлекла назад на подушки.

— Ты должен полежать хотя бы до вечера, милый. Я опасаюсь, что ты унаследовал слабое сердце своего отца.

— Это у меня-то слабое сердце? Разрази меня гром! Ну-ка, пусти, Элеанор, я встану.

Но его жена иногда становилась весьма настойчивой особой, действуя при этом очень мягко.

— Нет уж, господин мой. Свалился, так лежи. Ты заболел от огорчения, и теперь тебе надо отдохнуть. Полежи и поразмысли о вечном. Не обидел ли ты кого несправедливо? Я распоряжусь, чтобы тебе подали ужин в постель.

— Сатана и преисподняя! Элеанор, не смотри на меня, как на калеку.

— Господин, тебе надо отдохнуть.

— С утра меня, кажется, звали Франсуа, — поправил он ее.

Еще одна лучезарная улыбка.

— Ляг и усни, мой Франсуа. Послушай совета своей любящей жены.

Граф зевнул. Он очень устал, а сейчас ему предлагали полежать и подумать. Он не стал противиться, когда жена укутала его одеялом, подоткнув его со всех сторон.

Известие о том, что после ночного погрома законный сын Жана Сен-Клера остался жив, оказалось для Франсуа немалым ударом. И что еще хуже — у этого несмышленыша нашелся достойный союзник и защитник в лице сэра Грегора Вимарка, и дело довели уже до герцога. В растерянности он почесал себе под мышкой.

— В эту игру должны сыграть двое, — пробормотал он себе под нос.

— Какие двое, господин? О чем ты?

Он посмотрел на склонившуюся к нему жену.

— Во-первых, я, Франсуа. А во-вторых… Элеанор, я правильно помню, что молодой Беннер что-то такое рассказывал о большом турнире, который устраивает в следующем месяце его высочество король Франции?

— Помнится, что-то такое было, господин. Где-то в окрестностях Парижа.

— Кажется, он сказал, что герцог Джеффри тоже примет в нем участие?

— Конечно. Какой турнир обходится без него?

Франсуа удовлетворенно улыбнулся.

— Тогда и я поеду. Возьму Беннера и дюжину мужчин покрепче. Это будет нечто вроде паломничества.

— Паломничество всегда идет на пользу христианам, господин мой. Ты чересчур много занимаешься хозяйством. На это у нас есть сенешаль. Именно это, без сомнения, и сделало тебя больным.

Граф кивнул и глубже зарылся в подушки. Ему никогда не нравилось то обстоятельство, что он принес клятву Джеффри Плантагенету. Было бы неплохо вручить герцогу грамотку насчет нелепых претензий Филиппа Сен-Клера на земли де Вирсов. Если у герцога хватит ума поступить в соответствии с местными традициями, то честь ему и хвала. Если же нет… В этом случае он обратится к самому королю, прямо на турнире. Он поклялся в верности королю Франции, и пока еще не изменял ему, вот пусть его высочество проявит щедрость и наградит графа за это. Ему всего-то и надо — получить благоприятное решение на спорные земли.

А если герцог Джеффри упрется на своих статутах о первородстве?

— Кошку можно ободрать тремя разными способами, — вспомнил он часто используемую простолюдинами пословицу, машинально произнеся ее вслух.

Элеанор нахмурила брови.

— Франсуа, я вижу, ты что-то задумал? Мне не нравится выражение твоих глаз. Какую еще кошку ты собрался обдирать?

Белая рука жены легла на одеяло. Франсуа взял ее в свои ладони.

— Слыхала ты, графиня, про Божье откровение?

— Думаешь с помощью Господа уладить дело, которое так взволновало тебя?

— Точно так, женушка. Теперь-то я знаю наверняка, как утереть им всем нос.

Теперь ему казалось, что спор насчет земель де Вирсов уже решен, в его, разумеется, пользу. А поездка на турнир просто скрепит сделку печатью, раз и навсегда.

Ветер и сильный прибой вынесли лодочку с «Дракона» прямо в устье Жиронды.

Маневрируя, чтобы приблизиться к берегу, Гвионн несколько часов боролся с бурей, покуда мышцы его рук и плеч не воспалились и не распухли. Они продвигались в нужном направлении невыносимо медленно, ибо ему приходилось отвоевывать каждый дюйм. Враждебное море не хотело отпускать их.

Лодка понемногу наполнялась водой.

Арлетта очнулась. Она застонала, откашлялась и села. Холод сводил ее узкие плечи судорогой, но она держалась молодцом.

— Тебе помочь? — спросила она.

— У нас только пара весел, — устало ответил Гвионн. — Попробуй отчерпывать воду.

Без дальнейших слов, она взяла ведро, привязанное на корме ялика, и с усердием принялась выполнять задание. Ее мокрые волосы прилипли к спине сорочки.

Гвионн маневрировал, боясь напороться на один из известняковых рифов.

— Смотри-ка! — указала девушка. — На верхушке утеса я вижу крест: это колокольня, а рядом какие-то постройки! Если удастся тут причалить, нам помогут французские монахи.

Гвионн что-то прохрипел в ответ и стал грести еще настойчивее, чтобы направить их суденышко к более пологому участку берега. Ближайшие утесы выглядели неприступными, но далее на восток виднелось нечто вроде покрытого галькой пляжа.

— Продолжай вычерпывать, — скомандовал он.

Арлетта подчинилась. Немного спустя дно их лодки зацепило за камни.

Со вздохом облегчения Леклерк бросил весла и спрыгнул на мелководье. Подтащив челнок к самой суше, он помог выбраться своей спутнице. Оба они почти лишились сил и нуждались в поддержке. Выбравшись на берег, они растянулись на гравии один подле другого.

Арлетта пришла в себя первой. Дождь все не прекращался. Отерев лицо рукавом, она забросила волосы за спину.

— Нас заметили. Кто-то бежит сюда, — сказала она, посмотрев в ту сторону, где виднелись стены монастыря.

— Что? — Гвионн вгляделся сквозь косые струи дождя вдаль, и его лицо искривила презрительная усмешка, когда он рассмотрел черную рясу и куколь монаха-бенедиктинца, который, словно краб, бочком пробирался по прибрежным камням. Леклерк недолюбливал черных монахов. Сплюнув, он смачно выругался.

— В чем дело? — отозвалась Арлетта. — Тебе опять плохо?

— Нет, пустяки, — сказал Гвионн, припомнив, что и среди монахов попадаются неплохие люди. То, что графу Франсуа удалось подкупить одного из них, еще не означало, что все они перемазаны адским дегтем. — Голова закружилась. Уже прошло.

Монах подбежал и опустился возле них на колени. Он посмотрел на девушку и отвел глаза, увидев полуобнаженную Арлетту, в одной мокрой, перепачканной землей прозрачной сорочке. Отпрянув, словно от змеи, он расстегнул свой плащ и набросил ей на плечи.

— Благодарение Господу, вы живы!

— Более-менее, — хмуро ответил Леклерк. Он повел плечами и усмехнулся.

— Мы видели вас из церкви, — продолжал монах. — Я молился, чтобы святая Радегонда помогла вам благополучно достичь берега.

— Где мы находимся? — спросила Арлетта.

— Это Талмонт. — Бенедиктинец показал в направлении монастырского подворья, приютившегося на верхушке утеса. — Наш храм освящен во имя святой Радегонды — покровительницы всех страждущих и нуждающихся в спасении, терпящих бедствие на водах. Я пришел за вами, чтобы проводить в монастырь. Там вы сможете укрыться от непогоды. Меня зовут брат Годфри. А кто вы?

Арлетта устыдилась своего расцарапанного в кровь лица и того, что перед лицом духовного звания она стояла в одной тонкой сорочке, прикрытая чужим плащом. Она поплотнее запахнула полы и ответила, высоко подняв голову:

— Я — леди Арлетта де Ронсье, а это — Гвионн Леклерк, эсквайр из моей свиты. Мы плыли на корабле моего отца в Аквитанию, к моему будущему мужу, когда нас застала эта ужасная буря.