Анна расстилала одеяло и плащи и кляла себя, называя дурой. Ей не следовало бы испытывать таких чувств и тем более вступать с ним в такие отношения. Их разделяло столько всего, что они не могли рассчитывать на общее будущее. А в будущем без него Анна не могла видеть ничего, кроме боли.

Пусть Раймонд — бастард, но он был свободным человеком. Он мог идти, куда хотел и жениться, на ком хотел. А Анна была вилланкой, крепостной. Она была прикреплена к земле, на которой работал ее отец. Она была собственностью владельца усадьбы, Бертрама Бланделла, и не могла шагу ступить без его позволения. А сэр Бертрам никогда не позволял своим крепостным жениться и выходить замуж в чужие земли, если только их родители не выплачивали ему в качестве отступного большую сумму; и так пришлось сделать родителям Анны, когда ее сестра вышла замуж за своего каменщика. Родители Анны не могли бы собрать еще один выкуп, потому что первая выплата пригнула их к земле настолько, что они до сих пор не могли оправиться. Анна не винила сэра Бертрама. Если бы каждый землевладелец позволял своим крепостным идти куда им заблагорассудится, кто бы тогда остался работать на земле?

Раймонд не будет выкупать ее у господина. Зачем Раймонду Хереви жениться на крепостной, если он может с таким же успехом взять в жены свободную женщину. Анна знала, что настанет такой день, когда Раймонд встанет с одеяла, попрощается и уйдет из ее жизни. Какими бы страстными любовниками они ни были, Раймонд повернется спиной к Анне, крестьянской дочери, а себе найдет свободную женщину и женится на ней. Ну, может, иногда он и вспомнит об Анне. Даже улыбнется приятным воспоминаниям.

Анна сидела на импровизированной постели и думала об их последней встрече в день Благовещения. То, что он рассказал ей тогда, было намного занимательнее, чем любые истории странствующих менестрелей.

Она поняла не все из того, что рассказал ей Раймонд, но в общих чертах ей все было ясно. Раймонд сказал, что черный монах, проповедовавший в соборе, натравил толпу на его сестру. Из взволнованного повествования Раймонда Анна уловила, что он видел, как бедняжка бежала по улицам, преследуемая сворой собак, и еле-еле успела добежать до калитки родного дома. Вся их семья едва спаслась, так как горожане, разгоряченные церковной проповедью, собирались их казнить, забросав камнями.

— Видишь, милая Анна, — сказал тогда Раймонд, — как достается моей семье. Никто так не ласков ко мне, как ты. Уважаемые люди презирают нас, а новый граф де Ронсье хочет от нас избавиться. Он нанимает монахов-бенедиктинцев проповедовать против нашей семьи и возбуждать паству. Однажды толпа уже набросилась на нас. Я думаю, что после того, что случилось с Гуэнн, мама захочет уехать из Ванна.

Анна знала, что Гуэнн звали сестру Раймонда, но другое имя было ей незнакомо.

— Граф де Ронсье? Кто это?

Раймонд жестко рассмеялся.

— Это властный помещик и землевладелец, который только что унаследовал большой кусок Бретани к востоку от Ванна.

Старый роговой фонарик бросал тусклый свет, но Анна видела, как гнев и беспокойство прорезали глубокие морщины на лбу Раймонда. Она поднялась и нежно разгладила их ладонью.

— Почему же этот могучий господин так ненавидит твою семью?

— Мы родственники. Его мать и моя бабушка — сестры. Бабушка — старшая из двух сестер. Это ей должна была достаться усадьба де Вирсов, а не Мари де Ронсье.

— И этот граф де Ронсье боится, что потеряет свою землю, которая перейдет к вам?

— Та попала прямо в цель.

— Когда же ты узнал это, Раймонд?

— Только сегодня. Я узнал о нашем родстве с графом после того, как мне объяснили его роль в происшествии с Гуэнн.

— Почему же граф нанес удар только сегодня?

— Что?

— Ну ладно, я верю, что ты ничего не знал о нем, но сам он, вероятно, знал о вас все эти годы? Почему же он ждал до сегодняшнего дня?

— Я думаю, что раньше ему мешал отец, старый граф Роберт. Некогда он был обручен с Изабель — моей бабушкой. Граф Роберт был человеком чести, он остановил бы руку сына. Но его сын — совсем другой. Теперь, когда старый граф скончался, молодой граф Франсуа почувствовал себя свободным от любых ограничений. И этот негодяй начал с того, что до смерти перепугал мою сестру, невинное дитя, которая в жизни никого и пальцем не тронула.

Анна содрогнулась.

— Я плохо разбираюсь во всем этом, Раймонд, но разговоры о вражде и преследованиях очень напугали меня. О, мой Раймонд, — Анна сцепила руки, — я так боюсь за тебя. Прошу, будь осторожен.

И Раймонд пообещал быть поосторожнее. Потом он привлек Анну к себе и целовал ее до тех пор, пока она не забыла к о больших господах, и о толпах черни, и о служителях Господних.

Анна знала, что она небезразлична Раймонду, и он доверяет ей; ведь он открыл перед ней свою душу. Она знала, что Раймонд Хереви не был одним из тех молодых людей, хорошо известных Анне, которые не могли пропустить ни одной юбки, чтобы не вцепиться в нее. Но в этом молодом человеке был некий внутренний стержень, сущность которого составляли здравый смысл и логика. Когда он смотрит на нее, думала Анна, он видит в ней всего лишь смазливую вилланку, крепостную, обществом которой он, возможно, наслаждался, но, тем не менее, всего лишь крепостную. Раймонд не позволит себе ничего большего, чем недолгая влюбленность. Она никогда не перейдет в настоящую любовь.

Мысль об этом заставила Анну очнуться, но она уже ничего не могла с собой поделать. Это было как падение с высокой скалы: если ты соскользнул с вершины обрыва, уже нельзя не падать вниз.

Девушка встряхнула головой, чтобы отогнать невеселые мысли. Где же Раймонд? Он всегда запаздывал. Возможно, сегодня он совсем не придет. Может быть, ему больше не нужна та нежность, которую Анна могла подарить ему? Или граф де Ронсье сделал что-то еще более ужасное? Уж не ранен ли он?

Анна продолжала ждать.

Часы проходили, ее нетерпение сменилось страхом за себя и за Раймонда. «О Боже, — молилась она, — спаси и сохрани Раймонда. Пусть он любит меня. И пусть я не понесу. О Боже, спаси и сохрани Раймонда, пусть он любит меня…» Она знала, что не может дольше ждать. На следующее утро ей надо идти в поле и делать работу, которая обломает ее ногти и сделает руки черными и шероховатыми. Ей придется встать вместе с солнцем, иначе отец спросит, в чем дело. Анна содрогалась от одной только мысли о том, что отец узнает, что она впустила в себя мужчину, который никогда не женится на ней. Одна ее половина желала ребенка от Раймонда, чтобы у нее навсегда осталась его частичка, которую можно любить и обожать. Но Анна знала, что если она родит, отец прибьет ее.

— О Раймонд! — вздыхала она. — Где же ты?

Анна возвратилась к дольмену и на следующую ночь с теми же двумя плащами и одеялом — а вдруг он перепутал дни недели. Но Раймонд не появился и этой ночью. Она начала подумывать, не послать ли ему записку — но это был крайне опасный шаг. Она точно не знала, где жил ее возлюбленный, но помнила, что его дом располагался где-то неподалеку от собора в Ванне. Ей было известно его полное имя, так что письмо вполне могло бы найти адресата. Она должна узнать, что с ним произошло.

Но нет, она не могла послать письмо. Анна не умела ни читать, ни писать, а если бы попросила об этом священника, тот определенно заподозрил бы что-то неладное и мог рассказать ее родителям о содержании письма. А они, конечно же, решат, что ее милый ей не пара. Должен же быть еще какой-то способ узнать, что с ним…

Анна отправилась на работу с тяжелым сердцем. Она так и не придумала, как послать Раймонду весточку. Если бы он захотел увидеться с ней, то пришел бы. А если он не хочет этого, тогда никакие ее послания не заманят его в подземелье дольмена. Анна желала, чтобы он приходил к ней по доброй воле, или пусть не приходит вообще.

Время шло. Анна жила словно в тумане. Безразлично принимая события текущего дня, она скрывала ото всех, и в первую очередь от родителей, свою тревогу за судьбу Раймонда и свою печаль.