Через два дня в семейных покоях над замковым залом графиня Мари де Ронсье разговаривала с сыном.

— Скажи мне, Франсуа, — графиня попутно выбирала материал для очередного зимнего плаща, поэтому несколько рулонов различных тканей лежали на дощатых козлах посреди помещения. Каждый из них был немного размотан, чтобы графиня могла пощупать образцы руками. — Сколько еще ты собираешься держать эту гадкую девчонку взаперти? Может быть, с нее уже достаточно?

Сорок восемь прожитых лет тяжким бременем лежали на ее плечах. Волосы, выбивавшиеся из-под покрывала, были так же белы, как и ее шейный платок. Она была щуплого и сухощавого телосложения, глубокие горькие морщины — наследие брака по расчету, — разбегались от плотно сжатых губ. Кончик длинного крючковатого носа свисал вниз. Руки графини, костистые и хрупкие с виду, торчали из рукавов халата словно сухие ветки. Кольца с драгоценными камнями, закрепленными в своих гнездах тоненькими лапками, она надевала и снимала с большим трудом — мешали болезненно распухшие суставы пальцев. Кожа на тыльной стороне ладоней была испещрена старческими пятнами.

Возле графини, помогая ей перебирать рулоны, суетилась Лена. Каждый раз, когда Франсуа бросал в ее сторону беглый взгляд, служанка вспыхивала розовым румянцем.

Графиня пощупала отрез синего шелка и поморщилась.

— Грубее власяницы, — вынесла она решение. — Носить это можно разве что в покаянную неделю. — Подойдя к следующему образцу, она потянула ткань на себя.

Поверх халата графиня носила меховую накидку, спускавшуюся ниже колен. Мари де Ронсье, внешне всегда слабая и хрупкая, и сегодня выглядела так, словно легкий порыв ветра мог унести ее, словно сухой лист. Но внешность графини могла ввести в заблуждение только поверхностного наблюдателя. Тот, кто удосужился бы повнимательнее вглядеться в ее темные строгие глаза, обнаружил бы, что от их проницательного взгляда никто и ничто укрыться не может, а их обладательница далеко не так безобидна, как кажется.

— Франсуа, мы говорили об Арлетте, — напомнила она.

— Я собирался держать ее взаперти до сегодняшнего вечера, — ответил Франсуа, лениво ощупывая вслед за матерью конец рулона желтой материи. — Я думал сходить к ней после вечери, чтобы лично убедиться, что она стала более сговорчивой. Впрочем, можно и продлить ее заключение на сегодняшнюю ночь. Я ожидаю со дня на день прибытия посланца графа Фавелла и хочу быть уверен, что до его приезда она больше ничего не выкинет. — Его пальцы поглаживали желтую ткань. Он подмигнул Лене, но слова его были обращены к матери. — На ощупь вот это кажется самым теплым, матушка, — сказал он.

Мари де Ронсье сунула свой ястребиный нос в отрез, на котором остановил свой выбор ее сын.

— Горчичного цвета? С моей-то кожей? Нет, Франсуа, боюсь, это мне не подойдет. — Она поглядела на Лену и сухо добавила:

— Эта расцветка для молодой девушки, а не для меня. Возможно, вот эта ткань цвета лесного папоротника подойдет мне больше. Хотя, по-моему, в мои лета должно одеваться в серое…

— Нет, матушка. Сшей плащ из зеленого, если тебе нравится.

— Кстати, Франсуа, насчет Арлетты…

— Что, матушка?

— Разреши мне поговорить с ней. Возможно, как женщина, я быстрее сумею найти с ней общий язык. Хотя Клеменсии и Элеанор удалось добиться весьма многого — наша дурнушка даже научилась вышивке от Клеменсии и Закону Божьему от отца Йоссе, — но, как я сейчас понимаю, мы все-таки упустили некоторые важные моменты в ее воспитании.

Графиня Мари понимала, что не уделяла внучке должного внимания. Она была женщиной практичной, ведение замкового хозяйства доставляло ей удовольствие, но, в отличие от мужа, в котором она души не чаяла, графиня очень скупо и неумело проявляла свои чувства. К тому же Мари никогда не понимала, зачем тепло относиться к внучке — все равно когда-нибудь, выйдя замуж, Арлетта оставит родной дом. Но теперь, когда этот день приблизился, графиня начала осознавать что-то вроде личной ответственности за судьбу девочки. К этому добавлялось сознание того, что отныне положение Арлетты будет влиять на благополучие всей семьи.

На лице Франсуа де Ронсье появилась ухмылка.

— Важные моменты? Это какие же, матушка?

— Я знаю, что ты застал ее в конюшне с Джеханом ле Мойном, — промолвила Мари, — но даю руку на отсечение, что их встреча была совершенно целомудренна.

— Да я и сам это знаю, матушка, но Арлетта не должна давать повода для сплетен, особенно теперь, когда должна стать графиней Фавелл.

— Ты знаешь, Франсуа, что твоя дочь способна по-настоящему привязаться только к животным. Ей и в голову не придет, что кто-то может неправильно истолковать ее встречи с сыном Хамона.

— Надо, чтобы приходило, — отозвался Франсуа. — Отец Йоссе не раз говорил мне, что моя дочка не по годам разумна…

Мари слегка усмехнулась.

— Она очень наивна, но я уверена, что не все еще потеряно. Позволь мне побеседовать с ней. Я хочу сходить к ней сразу после того, как выберу что-нибудь подходящее. — Она кивнула служанке. — Лена, убери ткани. Все, кроме вот этой зеленой. Раскроем займемся утром. И отыщи мои ножницы.

— Да, госпожа графиня, — Лена вскочила на ноги. Когда она проходила мимо, Франсуа быстро и почти незаметно провел ладонью по ее ягодицам. Лена сдавленно хихикнула.

Мари де Ронсье не упустила ни жеста, ни звука, но поджала губы и сделала вид, что ничего не заметила.

— О бабушка! Никак не ожидала увидеть вас здесь, — воскликнула затворница, когда дверь отворилась и на пороге показалась графиня Мари, слегка задыхаясь от долгого подъема по крутым лестницам. В первый раз с начала ее заточения к Арлетте поднялся не слуга, а кто-то из ее родных, и Арлетта была уверена, что это означало окончание наказания. Бросившись к постели, девочка расправила покрывало, потому что в комнате не было другого места, куда бабушка могла бы сесть, если не считать табурета, стоящего у стола. Он появился в хозяйстве Арлетты после прибытия в Хуэльгастель Клеменсии. Но табурет был слишком высок и неустойчив для пожилой дамы. — Садитесь, садитесь, бабушка!

Графиня ответила легкой улыбкой, почти не заметной на тонких бледных губах.

— Благодарю тебя, дитя. — Пройдя по тростниковому коврику, она уселась на постель, а Арлетта нерешительно подошла и остановилась перед ней, бессознательно наматывая на палец конец своего шелкового пояса. — Арлетта, твой отец рассказал мне о твоем поведении…

— Я ничего плохого не сделала! Джехан…

Графиня уставилась на внучку строгими черными глазами.

— Арлетта, ты очень невыдержанна. Потрудись держать язык за зубами до тех пор, пока я не закончу.

— Извините меня, бабушка.

— Так-то лучше. Послушай, дитя, твой отец вынашивает относительно тебя большие планы, и ты должна быть достойной своего высокого предназначения. Он ведет переговоры о твоем браке с графом Этьеном Фавеллом.

Графиня замолчала, и Арлетта решила, что пауза сделана для того, чтобы она могла ответить.

— Я знаю, бабушка.

— Судя по голосу, ты таишь обиду. Но разве ты не осознаешь, дитя мое, какая великая честь тебе оказана?

— Осознаю, бабушка, но…

— Тогда ты должна воздерживаться от каких-либо бесед в конюшнях с молодыми людьми, особенно после вечернего сигнала колокола.

Еще одна пауза.

— Мы не делали ничего плохого, — настаивала Арлетта, и, набравшись смелости, вдруг выпалила: — Джехан и я никакие не любовники, если это то, из-за чего вы все так шумите и беспокоитесь.

Мари осторожно взяла внучку за руку и с удовлетворением отметила, какая у нее чистая и упругая кожа и прямые точеные пальчики.

— Ручка молодой барышни, — проговорила она.

— Что, бабушка?

— Арлетта, я знаю, что вы с Джеханом невинны. Так же, как знают это твой отец и Элеанор. Но мы не зря беспокоимся о твоем поведении. Ты уже взрослая, вступила в брачный возраст, и тебе нужно следить за некоторыми сторонами своего поведения. — Графиня вздохнула. — Я виню только себя. Твоя мать умерла, когда ты была совсем маленькая, и мне надо было взять под свой контроль твое воспитание. Но я, к сожалению, перепоручила тебя отцу и Элеанор, которые слишком полагались на Агату, а потом и на Клеменсию. К тому же в последнее время ты проводила слишком много времени с патером Йоссе. Он обучал тебя не для венца, а для монастыря. Мне надо было вовремя вмешаться…