Ее волосы цвета пшеницы доставали ей до пояса. С тех пор, как ее привезли в Хуэльгастель, фигура ее заметно округлилась. Она уже не выглядела ребенком; ее грудь налилась, талия утончилась. Она становилась красивой девушкой и получала огромное удовольствие, одеваясь так, чтобы одежда подчеркивала ее внешность. Мужские взгляды провожали ее повсюду, куда бы она ни шла. Удивительнее всего, что она не знала, что такое тщеславие. Клеменсия не была честолюбива; ей никогда и в голову не приходило, что она может использовать эти взгляды в собственных интересах. Она любила одеваться роскошно потому, что ей это просто нравилось.

— Ты пойдешь со мной! — сказал Франсуа. — Я разлучаю вас. Забирай с собой все, что тебе может понадобиться.

Клеменсия часто-часто заморгала голубыми глазами.

— Что, прямо сейчас, господин?

— Да.

— Повинуюсь, монсеньёр. — Клеменсия скатала в узел дюжину халатов, сняла плащ с крючка на обратной стороне двери и всунула ноги в туфли. Проходя мимо проштрафившейся подруги, она незаметно пожала ей руку в знак поддержки.

Арлетта закусила губу. Она боялась не столько за себя, сколько за Джехана. Что же задумал сделать с ее другом этот зверь? Она стояла, скрестив опущенные руки. Но как она может помочь Джехану, если ее отец не захотел слушать никаких объяснений?

— Так, доченька. Вот тебе хлеб и вода. Давай посмотрим, не прибавится ли у тебя через недельку здравого смысла.

Дверь покоев захлопнулась. Ключ заскрежетал в замке. И Арлетта осталась одна.

Арлетта всегда с кем-нибудь делила эту комнату. Сперва с Агатой, которую она любила, затем с Клеменсией, с которой они тоже подружились. Она не привыкла к одиночеству.

Официально Клеменсия являлась личной служанкой Арлетты, но отношения девочек со временем переросли в нечто, похожее на настоящую дружбу. Они привязались друг к другу; Клеменсия стала лучшей подружкой Арлетты. О, ей будет очень ее не хватать. Неужели отец собирался навсегда лишить ее общения с Клеменсией. Подумав об этом, Арлетта упала на постель и обхватила голову руками.

У нее болела душа за Джехана, но как ни старалась, она не могла придумать способ выручить его. Ее отец сказал, что понял все по их лицам. «Может быть, — думала Арлетта, — все-таки удастся объяснить ему, что между нею и Джеханом не было ничего лишнего». Ее отец был человеком строгим и прямолинейным, но Арлетта помнила, что он хорошо относился к отцу Джехана, Хамону ле Мойну. Сенешаль графа Роберта был старым слугой де Ронсье, уважаемым и заслуживающим доверия человеком. Это, и еще то, что Джехан никогда на уклонялся от своей очереди нести службу, должно было сыграть ему на пользу. Арлетта подумала, что должна помолиться за Джехана, но пока ей было не до этого.

Она подняла голову и глубоко вздохнула.

— Граф Этьен Фавелл, — пробормотала она. Отец проговорился, назвал имя ее суженого. Оно ничего не говорило Арлетте, и она совсем не представляла себе, каков его обладатель. — Граф Этьен Фавелл. — Итак, отец решил сделать ее графиней? Он даст ей большое приданое и выдаст за графа…

Арлетта не хотела быть графиней, наплевать ей на приданое. Все, что ей сейчас было надо — это чтобы Джехана не полосовали кнутом, а Клеменсии разрешили вернуться в спальню. Расстроенная, она сняла с ног ботинки и развязала тесемки халата. Сбросив его на камышовый пол, нырнула в остывшую постель и свернулась под одеялом в маленький клубочек.

— Пожалуйста, Господи, не делай меня графиней. И оставь мне друзей моих.

Но даже молясь, Арлетта знала, что честь рода и ее долг требовали, чтобы она подчинилась отцовской воле и вышла за этого графа. Прежде думай о долге, а уж потом — о себе.

В пятнадцати милях от замка, если считать по прямой, дочь местного фермера, Анна, ждала в дольмене встречи с молодым горожанином, который приходился Арлетте де Ронсье дальним родственником. Дольмен — культовый памятник прошедших веков — был таинственным каменным сооружением, и, если верить преданиям, считался древним еще в те времена, когда Иисус ходил по земле Галилейской. Эти осколки минувших времен еще встречались в окрестностях рыбацкой деревушки Локмариакер, расположенной на западном берегу того перешейка, благодаря которому образовался залив Морбихан. С дольменами был связан пестрый рой народных преданий о забытых языческих обрядах, о поклонении Солнцу и человеческих жертвоприношениях, поэтому местные крестьяне-бретонцы старались держаться от них подальше.

Снаружи дольмен выглядел как большой овальный камень, когда-то установленный прямо на землю, но с течением времени ушедший в нее более чем на треть. Ступеньки, видневшиеся рядом с камнем, вели вглубь, во влажную, заплесневелую пещеру — скорее, просто провал в земле. Это было зловещее, негостеприимное место, и сама Анна до последнего времени никогда не отваживалась проникать в дольмен, ибо в ее простой душе крестьянской девушки крепко сидел страх перед неизвестным. Однако сейчас ее чувства к этому юноше оказались сильнее, и она сумела преодолеть свой инстинктивный страх. С собой у нее был железный фонарь со слюдяными оконцами. Она поставила его на земляной пол.

Юношу звали Раймонд Хереви. Они с Анной были одногодки, обоим исполнилось по четырнадцать лет. Он жил по другую сторону залива в Ванне — процветающем торговом порту. Анна была знакома с ним совсем недавно, со дня Святого Гильды, когда отец взял ее с собой на ярмарку, проходившую рядом с монастырем этого святого, у Руйса. Внимание Раймонда льстило крестьянской девушке, но она его почти не знала и поэтому не была уверена, что из их встреч выйдет что-то путное. Затягивая шнурки шерстяного капюшона и пряча руки в широких складках плаща, Анна решила подождать еще немного.

Прошло несколько минут, и где-то поблизости раздался шорох.

— Анна? Анна, ты здесь?

Узнав голос Раймонда, Анна взяла фонарь и сделала несколько осторожных шагов к ступенькам. Фонарь она подняла над головой.

— Здесь. Я здесь.

Раймонд, закутанный в толстый плащ, спустился по ступеням.

— Здравствуй, Анна.

— Здравствуй. — Теперь, когда Раймонд был рядом, Анна почувствовала себя неловко. — Я… Я не была уверена, что ты придешь, — начала оправдываться она, — Ванн так далеко от нас. И я никогда не была там. Отец брал меня только на ярмарку у святого Гильды. А до этого я никогда не покидала Локмариакер.

Раймонд поплотнее запахнул плащ, чтобы согреться.

— Я перебрался через залив в рыбацкой лодке. — Он подошел к ней поближе. — Пока плыли, мороз пробрал меня до костей. Анна…

— И не удивительно. Я сама вся замерзла, — ответила девушка. Она пыталась рассмотреть глаза Раймонда, которые, как она помнила, были зеленые, как озимые всходы, пробивающиеся через тяжелую черную почву. Они очень нравились ей. Когда он взял ее за руку, она робко улыбнулась ему.

— Ты еще красивее, когда краснеешь, — прошептал он.

— Откуда ты знаешь, что я краснею? Тут так темно…

— Я неплохо вижу и в темноте. — Раймонд снял плащ и расстелил его на земле. — Иди сюда, темноглазая и черноволосая, посидим и поболтаем…

— А как же ты?.. Сам же сказал, что тебе холодно…

— Меня согреешь ты.

— Мастер Раймонд…

С бесконечной осторожностью Раймонд увлек Анну на свой плащ, и протесты замерли на ее губах. Она не могла бояться его — ведь он был так вежлив и обходителен. Крепко держа ее за локоть одной рукой, другой он обвил ее талию, наклонился и потерся носом о ее щеку.

— Обними меня. Я хочу, чтобы ты меня обняла.

Он коснулся губами щеки девушки, очень медленно и осторожно, чтобы не испугать ее. Но когда его ладонь охватила тугую грудь, Анна слабо запротестовала. Анна сама льнула к Раймонду Хереви, но она была невинна, и все происходящее оказалось для нее слишком неожиданным. Как только она шевельнула плечами, Раймонд тут же отпустил ее и выпрямился.

— Все в порядке, Анна. — Его голос был теплым и успокаивающим. — Не нужно бояться.