Еще из Рокамадура были высланы гонцы с известием о гибели графа. Через двое суток в Ля Фортресс прибыли епископы Кагора и Перигора в своих агатово-черных клобуках и митрах. Их сопровождали около полудюжины во всем им покорных прелатов. После их прибытия состоялись похороны. Словно вороны собрались вокруг падали.

Гвионн стоял в почетном карауле, когда гроб графа был опущен в глубокую бархатистую тьму семейного склепа Фавеллов. Гробница была высечена в известняковой скале, на которой стоял замок. Множество извилистых проходов вели к маленьким запечатанным комнатушкам под полом часовни; во время осады там устраивали тайники для укрытия людей или сокровищ.

Тут и будет место последнего упокоения графа Этьена Фавелла.

Во время совершения погребального ритуала вдова стояла с горестно опущенной головой, а после службы ее вывел из часовни за руку сам епископ Кагорский.

Гвионну все еще не представилось случая остаться с нею с глазу на глаз, но позже до него дошел слух, что Арлетта провела несколько часов с епископом наедине, причем на время разговора дверь горницы была заперта изнутри на ключ. Было более чем вероятно, что скоро состоится публичное объявление о беременности графини, и его сделает сам епископ.

Пополудни в горницу пригласили Гвионна.

Леди Клеменсия занималась шитьем на высоком сиденье у окна, выходящего на реку, а Арлетта сидела за столиком перед свитком пергамента. Она сосредоточенно затачивала перо, морщась от напряжения.

Гвионн не отрывая глаз смотрел на нее, совсем забыв о неурядицах в личной жизни. Он совсем запамятовал, что Арлетта умеет писать, и зрелище женщины с пером в руках показалось ему чрезвычайно странным. Он заглянул в письмо, которое начиналось так:

«Дражайшая Элеанор, Ваша любящая падчерица взывает Вас возрыдать и возликовать вместе с нею…»

Арлетта подняла от написанного свою головку и улыбнулась ему снисходительной улыбкой хозяйки богатого поместья.

— О, сэр Гвионн! У меня есть к вам одно поручение.

Леклерк учтиво поклонился.

— Я всецело в вашем распоряжении, моя госпожа.

— Я насчет Изельды. Думаю, вы заметили, что моя кобыла сильно постарела за годы моего заключения.

— Я делал все что мог, заботясь о ней.

Она снова одарила его улыбкой.

— Как же, мне это отлично известно, сэр Гвионн. Я сама все видела, и благодарю вас за службу. Но факт остается фактом, она не столь резва, как восемь лет назад. Я не держу мысли сдать ее скупщикам лошадей, но теперь мне по статусу полагается кобылка помоложе. Попрытче, порезвей. Если придется пустить лошадей в галоп, Изельда сильно отстанет от жеребцов свиты, а графам и графиням полагается скакать впереди. Она неплохая лошадка, но слишком стара, чтобы использовать ее каждый день.

Гвионн произвел в уме быстрый подсчет. В Иванов день начнется охотничий сезон; если Арлетта собирается поохотиться, значит, она не беременна.

Но тут вмешалась леди Клеменсия, тотчас же прояснив ситуацию.

— Арлетта! — воскликнула она, строго нахмурившись, что придало ее милому добродушному личику комичное выражение: — Ты же не собираешься охотиться этим летом? Разве можно рисковать в твоем состоянии?

Потом она в ужасе всплеснула руками, и щеки ее быстро залились краской.

— О, дорогая, прости меня! Лучше бы я молчала. Еще никто ничего не знает, не так ли?

— Успокойся, Клеменсия, — рассмеявшись, промолвила графиня. — Не стоит волноваться. Мы с епископом договорились сделать официальное сообщение сегодня после вечерней службы. — У меня есть причины радоваться, что сэр Гвионн, пусть и случайно, узнал об этом чуть раньше других.

Взгляды Арлетты и ее молодого вассала встретились, и ее голубые глаза вспыхнули. Тотчас он понял, на что хотела намекнуть Арлетта; может быть, даже они заранее договорились, чтобы милая, но более темпераментная и непосредственная, чем ее госпожа, Клеменсия заговорила об охоте, и умышленно выдала ее действительное положение. Хотя кто их знает…

Так или иначе, она сообщает ему, что беременна, и ребенок от него.

С улыбкой глядя в ее открытое, удовлетворенное лицо, в глаза, которые словно умоляли его разделить ее радость, он взвесил все за и против. Арлетта думала, что знает о нем все, но разве это было так? Что будет она делать, если ей станет известно, что его цель — месть, что отмщение стало смыслом его жизни еще до того, как он узнал о ее существовании? Наконец-то отпрыск проклятого рода де Ронсье в его руках. Теперь он мог отомстить. Все, что ему оставалось сделать, это сказать два слова, и Арлетта будет у его ног.

В его силах было погубить ее.

Но если он нанесет удар, это отразится на его ребенке. Втором ребенке.

Странно, но эта мысль впервые пришла ему в голову. Пытаясь предугадать развитие событий, Гвионн многократно прикидывал бессонными ночами возможные варианты, но ни разу не задумался над судьбой ребенка, которого Арлетта может зачать от него. Его мечта сбылась, но он никогда не думал, насколько все изменится после того, как все это произойдет.

Возможно, его месть будет более действенной, если он оставит все на волю судьбы — позволит ей выносить и родить его дитя, выдав его за дитя графа. Да, это была бы любопытная альтернатива: в таком случае его сын — если это будет сын — унаследовал бы все владения Фавеллов. И изо всех планов мести, рождавшихся в голове Леклерка, этот план, не наносивший вреда лично Арлетте, сейчас представлялся ему наиболее подходящим. Удивленный тем, как все складно получилось, он вдруг поверил, что было не так уж и глупо с его стороны влюбиться в избитую и обожженную графиню в худшие дни ее жизни. Едва ли он мог добиться большего другими способами.

Грубо говоря, дилемма, стоящая перед ним, выглядела следующим образом: либо нанести смертельный удар Арлетте Фавелл и разрушить судьбу своего второго ребенка, либо вступить с нею в сговор ради блага этого ребенка.

Завораживающая мысль осенила его. Если феодальные суды оправдают Франсуа де Ронсье от подозрений в измене, ребенок мог бы со временем прибавить к землям Фавеллов и земли де Ронсье… С этим нельзя было не считаться. Если позволить событиям развиваться естественным путем, можно было бы устроить так, чтобы внук злодейски умерщвленного Жана Сен-Клера вступил в законные права наследования всем графством де Ронсье.

И это будет справедливо.

— Позвольте мне первым поздравить вас, госпожа, — сказал он.

Глаза Арлетты потеплели. Она инстинктивно потянулась к нему, но, краем глаза заметив реакцию леди Клеменсии, застыла на полпути. Взгляд ее стал мягче, исполнился неги — так на него смотрела Анна в первый, самый счастливый год их любви. Гвионн не сомневался, что не будь здесь Клеменсии, графиня де Ронсье упала бы в его объятия.

Вот еще о чем стоило подумать. Если Арлетта Фавелл и в самом деле любит его — а взгляд ее позволял ответить на этот вопрос положительно, — представлялось вполне возможным, что ее можно будет убедить выйти за него замуж, несмотря на всю разницу в их социальном положении. Тогда все будет принадлежать ему. Действуя таким образом, он сможет передать все владения своему ребенку из рук в руки. Он снова одарил графиню очаровательной улыбкой — о, он мастерски умел это делать, опираясь на свой немалый опыт в любовных делах.

— Благодарю вас, сэр Гвионн, — Арлетта понизила голос до еле слышного шепота. — Я и в самом деле вызвала вас к себе, чтобы сообщить об этом до официального оглашения.

Она снова заговорила в полный голос:

— Так вы согласны помочь мне выбрать новую лошадь?

Леди Клеменсия воткнула иголку в недошитое покрывало.

— Арлетта, тебе не следует думать об охоте в этот сезон, — сказала она. — Была бы моя воля, я бы просто запретила тебе это.

— Успокойся, успокойся, дорогая подруга, в этом году и речи об охоте быть не может. Я просто прошу сэра Гвионна оказать мне содействие в выборе кобылки помоложе, ведь он знает толк в лошадях. А пока он мог бы объездить ее для меня к следующему году.