– А ты подумала о том, – это уже ведьме, – что их папаша наверняка носится теперь по подземным ходам, застигая врасплох и пожирая вот этих самых, что побольше? Это ведь гораздо проще, чем ловить мелких пауков поодиночке.
– Ну, тут уж как повезет, девушка, – отрезала Желтушница. – Подвиг – это всегда наполовину риск, иначе по-настоящему великим его не назовешь. Верно ли, что ближайший храм – это святилище Тощей Фермы?
– Да, – ответила Мав.
– Тогда подтверди еще кое-что, дорогуша. Река Тощей Фермы, как мне говорили, это порядочный поток в сажень – другую глубиной на всем своем протяжении? А причиной тому значительная величина озера Тощей Фермы, которое находится в северной долине и питает реку через ручей, тоже довольно полноводный?
– И это тоже верно, ведьма.
– И может быть, чтобы покончить с этим, ты мне скажешь, действительно ли святилище Тощей Фермы стоит сравнительно недалеко от леса, который тянется по берегу реки?
– Да, пара десятков саженей до леса, думаю, будет…
– Великолепно, хотя в точности моей рекогносцировки я и не сомневалась. Нунция, посмотри в карту, наш новый маршрут уже должен быть там. Тощая Ферма в следующей долине к северу отсюда, так что если мы возьмем ноги в руки, то окажемся у леса перед святилищем за пару часов до заката.
Мы и впрямь «взяли ноги в руки» и бежали, пока солнце не встало в зените, а потом без остановки неслись, пока дневное светило не начало клониться к западу. Долина Тощей Фермы, куда мы ворвались после полудня, поразила нас безлюдьем. Только у дальней гряды холмов, отделявших одну долину от другой, в поле за рекой виднелась крохотная человеческая фигурка: кто-то косил сено. Кто бы это ни был, мужчина или женщина, вид его показался мне слегка безумным, движения замедленными, словно разум не выдержал напряжения прошедшей ночи и покинул былого владельца…
Вечером того же дня у Верхнего Моста – деревушки по обоим берегам реки Тощей Фермы, – подбегая к переправе, мы заметили горстку людей внизу, у маленькой пристани, где были привязаны три или четыре гондолы с грузом шерсти и сыра. Пережитый ужас сказывался в каждом движении этих людей. По тому, как они ковыляли, было видно, что картины страшной смерти родных и любимых все еще стоят перед их глазами.
Госпожа Лагадамия уже поведала в своем отчете о том, какую ярость разжигало в ней зрелище деревень, которые жили в постоянном страхе перед паучьим нашествием, скованные невидимой тиранией ужаса. Такой же гнев испытал и я при виде деревни Верхний Мост. Какими бы опасностями и неудобствами ни грозило мое негаданное попадание в ряды добровольцев, не стану притворяться, будто совсем не испытывал от этого удовольствия.
Сразу за переправой дорога поворачивала на север и дальше шла по берегу реки. Вдоль левой обочины сплошной стеной стоял лес, справа деревья чередовались с травянистыми склонами.
До заката оставалось не больше двух часов, когда на одной из травянистых прогалин нашим глазам открылось неожиданно впечатляющее святилище: восьмигранный купол из черного тесаного камня более чем достаточных для провинциальной церкви размеров. Вид его не предвещал ничего хорошего, и мне не терпелось обследовать его внутри и снаружи, пока светло.
Но моим намерениям не суждено было осуществиться. Нас немедленно заставили взяться за работу в лесу напротив храма.
– Надо прорубить просеку от дороги до самой кромки воды, – объяснила ведьма, – а из поваленных деревьев сделать плот. Начинайте снизу и двигайтесь к дороге, так вас не увидят до самой темноты, а к тому времени вы должны быть готовы.
Задача эта, учитывая оставшееся до заката время, казалась настолько невыполнимой, что мы, не споря, немедленно принялись за дело. Ведьма тем временем отправилась наверх, в разведку.
Что работенка нам досталась противная и изматывающая, мы поняли с самого начала. Прежде чем валить деревья, приходилось, орудуя мечами, вырубать подлесок, а иначе некуда было и встать. Но когда первый десяток лесных гигантов лег на землю, мы обрубили с них сучья и связали веревками и лозой стволы, стало просторнее, дела пошли на лад, и скоро уже наши топоры* уверенно вгрызались в древесину.
Ближе к закату ведьма вернулась и приказала Бантрилу и Шинну бросить топоры: ей нужна была помощь, чтобы вытапливать над низеньким костерком клейкий желтоватый сок из древесных веток. Сама она тем временем сплела из веток и прутьев что-то вроде стенки большой корзины, которую начала обмазывать добытой смолой. Скоро липкая масса покрывала ее изделие толстым слоем.
Чем ниже опускалось солнце и длиннее становились тени, тем больше мы уподоблялись машинам для рубки леса. Раз за разом поднимались топоры, железо вгрызалось в стволы, деревья рушились в шепоте ветвей, земля вздрагивала под ногами… и вдруг – совершенно неожиданно, как нам показалось, – там, где только что возвышались макушки последних поваленных гигантов, над нашими головами зажглись звезды, и мы очутились на дороге, а позади нас до самого берега реки протянулся безлесный коридор.
Тем временем ведьма с помощниками закончила плот. Это была массивная платформа из четырех десятков стволов, связанных и перетянутых крест-накрест, а на ближнем к реке краю лежала плетеная рама с закрепленным на ней чучелом.
Когда ведьма собрала нас вокруг плота, восходящая луна как раз посеребрила восточный край неба.
– Отлично, мои доблестные солдаты, отлично! Вы работали прямо как черти, и, по правде сказать, за вашу прыть я вас и выбрала! Но прежде чем настанет сладкий миг кровопролития, придется выполнить еще одну задачу. Нужно перенести вот этот плот к самому порогу святилища А-Рака.
Причина сладкоречия, столь нехарактерного для нашей спутницы, кажется, прояснилась: нам вшестером предстояло перетащить сорок связанных вместе бревен через все пеньки, которые загромождали оставленную нами просеку, а затем проволочить их еще шагов сто по довольно крутому, покрытому травой склону! Невозможно, у нас просто не хватит сил, сколько бы наша ведьма нам ни льстила.
Мы хором запротестовали, но скоро успокоились, потому что на этот раз Желтушница согласилась поднапрячь свои скудные магические ресурсы и доставить илот к вратам святилища без нашей помощи (как всем известно, Подвиг Имянаречения считается действительным лишь при условии строжайшей экономии колдовских средств). Но прежде чем заняться плотом, ведьма повела меня к храму, где мне предстояло прорепетировать свою роль наживки для дичи, за которой мы охотились. Или, лучше сказать, ведьма подвела меня настолько близко к храму, насколько мы осмелились подойти. «Потому что, если мы подойдем по-настоящему близко, твой запах вора выманит его наружу слишком рано», – уверила меня она. И все же под сгущающимся покровом ночи мы приблизились почти к самой зияющей дыре входа в святилище, сквозь которую можно было разглядеть его дымное в красном свете факелов нутро, и, клянусь, это зрелище пробудило во мне если не благочестивое почтение перед культом, то по крайней мере трепет перед ужасными существами, которым он был посвящен.
Мы как могли спрятались, и ведьма стала натаскивать меня в опасном сценарии, разработанном специально для того, чтобы завлечь монстра в ловушку. Надо отдать ей должное, воображение у нее было незаурядное. В общем-то, с ее планом я согласился полностью, уточнив лишь способ исполнения некоторых деталей, которые она жизнерадостно мне выложила, и отметив, что, хотя я и в самом деле замечательно ловок, некоторые из ее инструкций предполагают наличие проворства поистине нечеловеческого, и если я попытаюсь исполнить их в точности, то наверняка погибну.
Она была столь же расположена выслушивать критические замечания по поводу собственных пожеланий, как и любая другая ведьма, то есть, попросту говоря, ни в малейшей степени, но, когда я пригрозил, что вообще ничего не буду делать, приняла мои поправки.
Весь обратный путь Желтушница, как обычно, раздраженно бормотала вполголоса что-то язвительное. Когда мы собрались вокруг плота в дальнем конце просеки, россыпь звезд уже покрывала небо, хотя веер холодного лунного блеска еще не раскрылся над горизонтом. В полном молчании мы разглядывали святилище на вершине холма.
