– Непревзойденный копейщик, – воскликнул бритоголовый, – решено раз и навсегда, господин, – непревзойденный! Меня зовут Оломбо. А это наша нунция, госпожа Лагадамия. – Мне этот Оломбо сразу приглянулся своей прямотой, а также тем, что он и не пытался скрыть удовольствие, которое получил от чужого мастерского броска.

– Я – Ниффт из Кархман-Ра.

Оломбо сердечно стиснул мою руку в своих. Лагадамия ответила на мой поклон прохладным кивком.

– Хорошо ли ты знаком с местными верованиями, Ниффт? – хитро спросила она. С каждым новым словом сущность ее характера становилась мне все яснее: одна из тех неистово честных, несгибаемых, отважных и начисто лишенных чувства юмора натур, чьи моральные суждения отличает абсолютная прозрачность. – Целью нашей миссии, – пустилась она в объяснения, – является отдаленное святилище культа А-Рака, а мы сами ничего не знаем о религии здешних жителей.

Я отнюдь не испытал облегчения, узнав, что мне предстоит снова оказаться во владениях А-Рака, однако решил, что решу эту проблему, когда она возникнет, а между тем по пути туда мне должно представиться множество шансов разведать богатства паучьего бога.

– Увы, нунция Лагадамия, я столь же невежествен в вопросах этого культа, как и вы.

– Да неужели? – и она наградила меня взглядом, в котором я прочитал намек. За кого эта женщина меня принимала? Последовала пауза, во время которой она совершенно очевидно подавила желание добавить что-то еще. – Плата, – продолжила она, – шесть мер чистого золота за пять дней пути. Согласно кодексу нунциев всеми твоими действиями распоряжаюсь я, любые отклонения от Протокола нунциев строжайше запрещены.

– Разумеется, – твердо ответил я.

Я предвидел, что без Протокола нунциев дело не обойдется, однако госпожа Лагадамия, похоже, решила заострить на нем особое внимание. Но я уже принял решение. Я должен разведать, суждено ли величественной, но зыбкой надежде, которую я питал, принести,– осмелюсь ли хотя бы мечтать об этом? – плоды, а право пути, повсеместное или почти повсеместное, которым пользовались нунции, поможет мне в моих подготовительных исследованиях.

Когда я шагал за ними следом к экипажу, какая-то суета и крики привлекли наше внимание к плоту с глиитами. Половина животных покинули его и теперь с противоестественным проворством заскакивали с пристани прямо на крышу лавки мясника. Те, что еще оставались на плоту, поднимались на задние ноги и издавали пронзительное ритмичное блеяние, до странности напоминавшее мотивчик какой-нибудь развратной песенки, а здоровяк на пару с мясником заламывали руки. Пока мы наблюдали эту картину, три глиита по очереди разразились канонадой газов, выпустив на свободу еще двух черных тварей, которые, оглушительно хлопая кожистыми крыльями, взмыли в небо, и одну многоголовую черную гадость, которая шмыгнула к реке и уплыла, помогая себе ударами похожего на плеть хвоста.

– Похоже, – отважился на дружелюбное замечание я, – что кому-то продали стадо, которое обслужили приапы, – старый трюк с суягными матками, когда покупателю всучивают якобы двух глиитов по цене одного.

– Приапами? – ледяным тоном переспросила Лагадамия.

– Мелкая сластолюбивая разновидность демонов. Они не причиняют стаду никакого вреда, и самки от них действительно беременеют, только, как правило, не телятами или ягнятами. Среди кайрнгемских скотоводов эта уловка в большом ходу. Там этим занимаются колдуны-поденщики, а здесь я бы предположил, что это дело рук какой-нибудь ведьмы, которой срочно понадобилась наличность.

Какое-то время нунция стояла точно вкопанная. Потом вдруг ею овладела лихорадочная деловитость. Она подбежала к плоту, на ходу выкрикивая приказы. В считанные секунды мы оказались на середине реки и, споро выгребая против течения, пошли наверх.

При каждом взгляде на этого нашего эфезионского наемника, трусившего бок о бок с Оломбо, я невольно скрежетала зубами от злости. И чем дольше я на него смотрела, тем смехотворнее казалась мне комедия с его наймом – ведь с самого начала было ясно, что он неизбежно окажется у меня на службе. Такой отличный копейщик! За это полезное умение мы его и взяли, хотя сразу было видно, что он негодяй, на котором клейма негде ставить.

В мошенническом искусстве располагать к себе людей ему не было равных. С шутками да прибаутками он ко всякому находил подход, за словом в карман не лез, но предпочитал послушать другого, а не выпячиваться со своими историями, однако и возможности просветить собеседника по какому-нибудь неприятному предмету никогда не упускал, напротив, всегда рад был поделиться опытом, хотя, конечно, со всей подобающей скромностью и даже самоуничижением.

Знаниями он делился щедро, взять хотя бы случай, когда Оломбо – человек восторженный, да пребудет с ним благословение, и слишком доверчивый к вкрадчивым, якобы душа нараспашку мерзавцам вроде этого Ниффта, чьи слова так похожи на правду, – когда Оломбо рассказал ему о наших плотских утехах с красотками с Масленкиного Ручья. Выслушав его, Ниффт заявил:

– Очаровательное приключение! Хотя все дело, надо полагать, в приапах. Каждый раз, когда кто-нибудь призывает приапов обрюхатить стадо, эти похотливые демоны испускают особые флюиды, которые заражают сладострастием всех, кому случится находиться неподалеку от места их лихорадочного совокупления. Кайрнгемский фольклор изобилует подобными примерами.

Внутри у меня все кипело с тех самых пор, как Ниффт впервые – еще в Большой Гавани – упомянул о приапах, попутно дав понять, что нас одурачила ведьма. Я сразу поняла, что это чистая правда. У меня точно пелена с глаз упала. Наша темпераментная «вдовушка» под черной вуалью – как можно было не увидеть, что она совершенно не та, за кого себя выдает. Ох уж эта так называемая Помпилла со своими головокружительными духами! Их-то навязчивый запах и скрыл приторный аромат дурмана, которым ведьма наверняка затуманила наши мозги. Никогда в жизни я не испытывала такого унижения: попасться на удочку ведьме, и где – на Астригалах, в самой вотчине ведовства, куда всякий здравомыслящий человек приезжает, остерегаясь как раз таких встреч.

Разумеется, оттого, что Ниффт раскрыл нам глаза на наше недавнее приключение, любви к нему у меня не прибавилось, и все же я уверена, что моя оценка его характера никак не зависела от дурной вести, которую он принес. Как ни крути, а нашу первую встречу в Храме в его пользу никак не истолкуешь. Сразу было видно, что подслушивать, подглядывать, таиться в засаде да шнырять по темным углам ему не привыкать. К тому же и соврет – не дорого возьмет: ведь сказал же он, что ничего не знает о Храме. Нет, это настоящий негодяй, да к тому же еще и не лишенный особого беспутного очарования. Мысль о том, что мой Персандер наверняка счел бы этого Ниффта совершенно неотразимым, не шла у меня из головы. Короче, он был воплощением той жизни, которую избрал мой сын, того манящего дешевым весельем мирка, девиз которого: «Игра и легкая нажива, а Завтра пусть само позаботится о себе». Наш эфезионский копейщик был гражданином государства плутов, членом братства расточителей и негодников, и материнская любовь заставляла меня ненавидеть этого человека, как будто именно он, и никто другой, сбил моего сына с пути истинного, похищал у меня месяц за месяцем драгоценную любовь Персандера, завладел его верностью, которая по праву принадлежала только мне, и честью, беречь которую я приучала его смолоду. Я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Довольно! Оставь моего сына в покое! Что проку тебе в его падении?»

Дорога привела нас на вершину первой гряды холмов. Позади осталась река Хааг, и тихая деревушка Чесальная Заводь (такой была, наверное, и Большая Гавань, пока не пробил ее час) тоже скрылась из виду. Дальше начинался спуск в долину.

Она называлась по имени речушки Маклов Ручей, которая текла по ее дну, и я решила, что надо сделать привал и отдохнуть на заросшей травой вершине, прежде чем спускаться в низинные леса. Мы сошли с дороги, пристроили нашу повозку в траве, размяли усталые руки и ноги и сели за скромную трапезу из галет и разбавленного вина. Пока мы ели, я взвешивала, что бы такое сказать Ниффту, а через него и всей команде. Но не успела я раскрыть рот, как он отрывисто спросил: