Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Здесь сказалось то, что современный исследователь охарактеризовал как «неустойчивость Амфитеатрова», проявившуюся в «его метаниях из крайности в крайность, тяготении не столько к последовательно проводимой линии, отстаиванию четко выраженных идеалов и целей, сколько к эффектному, вызывающему поступку, шумному скандалу»[901]. Позиция страдальца, которого и слева и справа окружают «рожны», видимо, должна была вызывать сочувствие. Человеку, находящемуся в ссылке, многое можно простить, но зачем же делать вид, будто не знаешь, в какой стране живешь и на какую долю здесь может рассчитывать честный журналист. Дорошевич также и не раз жаловался на тяжкую судьбу журналиста в России, но чтобы подумать даже об измене профессии, своему ремеслу — этого он допустить не мог. Считая прессу «часовым, поставленным у общественного блага», он знал, что «часовой не может уйти со своего поста, обидевшись, что его обругал какой-то субъект». Пресса «обязана охранять это общественное благо, сколько бы шальных пуль ни летало вокруг»[902]. Как и Амфитеатров, он ощущал двойственность своего положения между теми самыми «рожнами», суть которого хорошо выражена в таких словах: «Удивительно скверно чувствует себя теперешний интеллигент, стоя между старым либералом и околоточным.

И тот и другой смотрят на него с ожиданием.

— Что-то, что-то, брат, скажешь?

А он, бедняга, стоит и не дышит»[903].

Но, признаваясь в этом и себе, и читателю, жалуясь, что «мы все, журналисты, „ходим“ под статьями о клевете, диффамации и злословии в печати»[904], он упрямо продолжал твердить все о том же долге прессы перед обществом. Здесь корень его принципиальной позиции, отмеченной Чеховым, когда он обсуждал в письме к брату Михаилу возможность перехода Амфитеатрова и Дорошевича в «Новое время».

И Амфитеатров попытался вернуться к Суворину. Пробыв в Минусинске менее года, он по указу царя, где принимались во внимание заслуги его отца, протоиерея Успенского собора, получил разрешение сменить Сибирь на Вологду, а в начале 1904 года, уже окончательно прощенный, навестил в Петербурге издателя «Нового времени». Разговор вышел более чем сердечный, оба признались в любви друг к другу. Но возвращаться в «Новое время» ссыльному автору «Господ Обмановых» все-таки было не с руки. И «неустойчивый» Александр Валентинович пошел работать в претендовавшую на особый критицизм газету Алексея Суворина «Русь». Туда же, кстати, устроился и Потапенко, и некоторые другие бывшие сотрудники «России».

Судьба «России» решилась не сразу. 14 января 1902 года, т. е. на второй день после выхода номера с «Господами Обмановыми», начальник Главного управления по делам печати Шаховской распорядился, чтобы «Россия» «не появлялась на свет впредь до утверждения нового издателя-редактора». Тогда же было предложено всем периодическим изданиям «не сообщать никаких сведений о приостановке выхода в свет газеты „Россия“ и о причинах, вызвавших приостановку этого издания»[905]. И только 20 февраля на совещании министров внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода было решено «прекратить газету на основании примечания к ст.148 Устава о цензуре». Статья 148-я, которой Дорошевич посвятит немало горьких строк, говорила о «направлении, вредном как в политическом, так и в нравственном отношении»[906].

Что было бы с «Россией», не случись истории с амфитеатровскими «Господами Обмановыми»? Разногласия, раздиравшие редакцию газеты с первых месяцев ее существования, не сулили в перспективе ничего хорошего. «Россия» была сложным по своей природе метеором, промелькнувшим на газетном небосклоне. Критик Аким Волынский считал, что «при всех своих стараниях выдержать либеральный тон „Россия“ стала мало-помалу походить на прежнее „Новое время“ (имеется в виду вторая половина 70-х годов, когда суворинская газета имела достаточно либеральный характер и по этой причине пользовалась общественным успехом. — С.Б.), правда, только в литературном своем отделе — башибузукских статьях Амфитеатрова и задорной юмористике Дорошевича. С тех пор как этот последний порвал с своим сомнительным прошлым и направил свое умно-расчетливое и страшно бойкое перо на защиту разных высоких принципов, столичная публика уже не может обходиться без его писаний…»[907] Скорее всего, «невыдержанность» «России» и определила краткость ее существования. Победа «либеральной партии» во главе с Амфитеатровым и Дорошевичем была невозможна. Окончательный же перевес пытавшейся сотрудничать с властью «партии Сазонова» означал превращение издания в унылую копию традиционно-либеральных «Русских ведомостей» с некоей примесью «патриотической» развязности, характерной для «Нового времени». Сотрудничество обоих фельетонистов в таком издании выглядело бы более чем проблемным. Ситуация уже в середине декабря 1901 года выглядела проблемной и для такого внимательного наблюдателя со стороны как Чехов. «У „России“ около 45 тысяч подписчиков и розницы, и дела идут очень хорошо, — писал он 17 декабря брату Михаилу, — но в деле сидит редактор Сазонов, личность бездарная, от которого нет возможности откупиться. Если Сазонов останется, то Амфитеатрову и Дорошевичу придется уходить; своей газеты им не разрешат»[908].

Поэтому не случайны поиски обоими нового места задолго до краха газеты: Амфитеатров прощупывает почву для возможного возвращения в суворинский клан, Дорошевич заключает серьезный договор с Сытиным о сотрудничестве в «Русском слове». Откликаясь на первые тома начавшего выходить с 1905 года собрания сочинений Дорошевича, критик Ангел Богданович писал, что «к петербургскому периоду <…> принадлежат его лучшие фельетоны, упрочившие его известность как одного из самых блестящих газетных писателей»[909]. Это новое положение позволило Дорошевичу приступить к реализации вызревшего желания — созданию газеты, которая, при всех российских проблемах, прежде всего цензурных, могла бы соответствовать лучшим образцам обращенных к самой широкой публике европейских периодических изданий.

Глава VIII

ВИХРЬ («РУССКОЕ СЛОВО». 1902–1907 гг.)

В своих воспоминаниях И. Д. Сытин представляет дело так, будто Дорошевич пришел в «Русское слово» вскоре после закрытия «России». Удрученный, растерянный после неожиданного краха газеты фельетонист собирался ехать за границу, а денег не было. И вот Иван Дмитриевич дал ему десять тысяч рублей «за сахалинские очерки», благословил на трехмесячный зарубежный отдых, после возвращения из которого Дорошевич «сделался фактическим редактором „Русского слова“ и приступил к тем реформам, которые открыли перед газетой безграничные горизонты». Скорее всего, старого издателя, сочинявшего мемуары на склоне дней, спустя несколько десятилетий после описываемых событий, подвела память. Хотя он запомнил, как приезжал к Дорошевичу в Одессу в пору его работы у Навроцкого и просил помочь «поставить» газету. Но «в тот раз разговор почти ничем не кончился»[910]. Влас был плотно занят в «Одесском листке», мог разве что раз в месяц прислать фельетон, а Сытину нужен был человек для постоянной работы в его газете в Москве.

Впрочем, какие-то условия эпизодического сотрудничества Дорошевича в «Русском слове» были, вероятно, оговорены, потому что с марта 1898 года в сытинской газете стали появляться его рассказы, легенды, очерки («Убийство», «Первый поцелуй», «Севастополь», «Паломники»), в октябре был напечатан цикл художественных фельетонов «Джентльмены (Новое поколение купечества)», в котором высмеивается стремление московских купцов, по сути своей героев из пьес Островского, «соответствовать духу времени»: Петру Титычу Брускову, колотящему горничную томом Бокля, «лестно настоящего профессора споить», Федул Прохорыч Пахомов «просвещает народ», заставляя валящихся от усталости рабочих учить роли из шекспировских пьес, Сила Силыч Салазкин живет на манер английского лорда, тираня заведенными им «английскими порядками» своих домашних и подчиненных, а купец Варсонофий Никитич Ермошкин вообразил себя герцогом Мейнингенским и занимается театральными делами, «канцелярски казарменным способом насаждает искусство», добиваясь «реализма прежде всего»[911]. Насмешка над «новомодным» купечеством одновременно является и пародийным откликом на увлечение тогдашней беллетристикой «купеческими типами новейших фасонов».

вернуться

901

Рейтблат А. И. Фельетонист в роли мемуариста// Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т.1. С. 13.

вернуться

902

Оскорбление печати//Россия, 1900, № 281.

вернуться

903

Молчаливые похороны//Там же, 1899, № 242.

вернуться

904

Zitz-Redakteur’ы//Там же, 1901, № 608.

вернуться

905

РГИА, ф.777, оп.5, ед. хр.96, лл. 33–34.

вернуться

906

Там же, ф.776, оп.1, ед. хр.35, л.4.

вернуться

907

Волынский А. Книга великого гнева. С.112.

вернуться

908

Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. Письма. Т.10. С. 142.

вернуться

909

Мир Божий, 1905, № 8, отд. II. С.82.

вернуться

910

Сытин И. Д. Страницы пережитого. Современники о И. Д. Сытине. С.141.

вернуться

911

Русское слово, 1898, №№ 349, 350, 353, 356, 357, 362. Цикл вошел в книгу: Дорошевич В. М. Новые рассказы. М., 1903.

111
{"b":"268056","o":1}