Ностальгия по режиму заставила меня запастись наручниками — теперь я приковывала нарушителей порядка к батарее, и газовым пистолетом — я пользовалась им в качестве дезодоранта, чтобы перебить выхлопы алкоголя, идущие из самых недр моих студентов. В таком ключе наше сотрудничество со студентами стало более продуктивным, что позволило мне на время ответа отвлечься и немного подумать о высоком.

— Великая китайская стена была построена, чтобы по ней ходить… — вещала девочка, претендующая на красный диплом. — И ездить. В Монголию. Правильно?

— Нет, — отрезала я. — Продолжайте.

Итак, сегодня у меня школа и Людочка. Я назначила ей свидание прямо у двери в класс Луизианы и теперь очень надеялась, что наш совместный демарш не только попортит учительнице кровь, но и даст мне возможность разобраться в роли Люды Кривенцовой в жизни Володи Прядко.

— Вас же к телефону, — заныла студентка. — Вас к телефону. Вон лаборант стоит. Мне продолжать, пока вас не будет? Про стену?..

— Ты веришь в любовь? — спросил меня Миша, которому явно нечего было делать на работе.

Ну что ему сказать? Что я смотрю передачу «Секретные материалы», но от этого моя вера в инопланетян никак не отдаляется от детсадовской? То есть теоретически я, конечно, верю, но рук не пожимала, в раскосые глазки не заглядывала, на тарелке не гостила. Это же дело серьезное. Как говорила моя мама: «Пока не помацаешь, не поверишь». А тут любовь.

— Ты хочешь отдать за меня жизнь? — спросила я, считая этот вопрос лакмусовой бумажкой для проверки любви на профпригодность.

— А что, уже пора?

Он задал вопрос так буднично, словно собирался покупать проездной или обзаводиться страховым полисом.

— Пора, — объявила я.

В крайнем случае Мишу и можно будет использовать для убиения Луизианы Федоровны.

— Но у меня же дети, Ирочка не работает. Как же? — всерьез забеспокоился Миша, и сердце мое почти затрепетало: его намерения были вполне серьезны.

— Я о них позабочусь!

— Когда? — обреченно спросил Миша.

— Да живи, что за глупости! — огрызнулась я, понимая, что мой рейтинг в категории «лучшая невеста года» продолжает оставаться опасно высоким. — Пока, я на работе.

— Скажи мне что-нибудь еще, — заканючил Потапов, напоминая мне ухажера из детского сада, который не выговаривал почти ни одной буквы, а потому предпочитал, чтобы я болтала весь тихий час напролет, а он бы только слушал. Все мы родом из детства — с тех пор мой рот практически не закрывается, хотя мои новые партнеры научились выговаривать не только буквы, но и кое-какие слова.

— Надя, я тебе мешаю?

— Помогаешь! Слушай, может быть, ты хочешь забрать свои вещи? Так они у меня в сумке.

Танечка-лаборантка оживилась и настроилась записывать адрес конспиративной квартиры с тем, чтобы продать его в конкурирующее издание.

— Значит, что-то обо мне напоминает? — обрадовался Миша. — Я хочу пригласить тебя в гости. В нашу старую квартиру. В конце недели мои уезжают на дачу.

— Мои, твои, наши… Миша, ты в уме ли?

— Ты же видишь, то есть слышишь, что нет… И что плохого, скажи, что плохого я делаю? Где написано, что это нельзя? Говорят, что сейчас адепты церкви перенесли прелюбодеяние на самое последнее место среди смертных грехов. Потому что оно уже и не совсем грех. Любовь вообще не грех.

— Держи себя в руках, Миша, не поддавайся! — попросила я, знающая, чем заканчиваются разговоры об адептах церкви. — Я, может быть, соглашусь, но только без всяких приставаний и с разрешения мужа.

— Это что-то новое, — хмыкнул Миша. — А после занятий ты куда?

— В школу. Мне надо привести в порядок одни очень пошлые мозги.

— Луизиана? Ты ее тоже знаешь? Надо же, — усмехнулся Миша, еще не усвоивший правило, согласно которому все люди нашего города спят под одним одеялом. И стоит только кому-то немного потянуть его на себя, как с другой стороны обязательно высунется чье-то не самое приглядное место. — Я еще позвоню. Все, что ты скажешь сейчас, бесполезно. Считай, что это просто моя история.

А мне он нравится. Хороший подход, взрослый. Интересно, какое руководство по обольщению женщин стало его настольной книгой? Я просто не верила в то, что мужчина может дойти до таких высот собственным умом. Дейл Карнеги? Джудит Патрик? Или, может быть, Энгельс со своим бессмертным творением «Происхождение семьи, частной собственности и государства»?

Чувствуя себя желанной и любимой, я обычно делаю две вещи: творю добро (поэтому я поставила студентке «четыре» — ведь она же, во всяком случае, смогла произнести трудное выражение «Великая китайская стена») и ловлю такси. Таким образом я перехожу из разряда дорогих в категорию очень дорогих. Так что к школе я подъехала как фон-барон, профессиональным взглядом осмотрела подрастающее поколение. Мои потенциальные студенты были еще краше нынешних. Во всяком случае, мазюкались они просто энциклопедически. Сопровождаемая завистливыми взглядами старшеклассниц, я вошла в школу. Я вся светилась изнутри, а за макияж и походку могла бы отхватить первое место на конкурсе Мисс Вселенная. Не уверена, что эти дылды хотя бы когда-нибудь будут в состоянии повторить этот несмертельный номер.

Дверь в класс Луизианы была закрыта. Несмотря на перемену и жуткий весенний гвалт, который свидетельствовал о том, что у нашего общества еще есть будущее, во всяком случае, человеческий материал для него. Неужели она не отпустила своих младших школьников, чтобы в случае чего прикрыться ими как заложниками? Что ж, от этой фашистки можно ожидать всякого! Я постучала и решительно дернула дверь. Она оказалась незапертой и в открытом виде представила моему взору Луизиану, уговаривающую родителей. Причем родителей Анькиных одноклассников. Кажется, Люда провела неплохую подготовительную работу. Только вместо себя она почему-то прислала Геннадия. Не дожидаясь, пока меня заметят и выгонят, я быстро села за первую парту.

— Что хотите со мной делайте, но это мои дети, и я не собираюсь с ними расставаться, — гордо заявила Луизиана и утерла несуществующую слезу батистовым платочком, из тех, которые ей дарили на Восьмое марта мы же, родители первоклассников.

— В первую очередь это наши дети, — строго сказала молодая мама в красивых очках. — А вы мешаете им входить во взрослую жизнь, постоянно вторгаетесь в учебный процесс. Это возмутительно.

— Любовь не ведает стыда, — заметил чей-то дедушка, находящийся в состоянии непозволительных для его возраста грез. Как говорят, седина в голову — бес в ребро, но дедушке на вид всего-то шестьдесят. — Любовь не ведает стыда, но это не повод для насилия.

— Что? Я? Когда? — возмутилась Луизиана. — Это неслыханно. Если ваш мальчик не понимает, какой он национальности, и не может правильно ответить на психотесты, я не виновата.

— А что, вы любите детей согласно пятой графе? — спросил дедушка, выбывший из состояния грез. — Мы, родители, требуем, что бы вы прекратили ваше издевательство на общественных началах! Давайте проголосуем и пойдем к директору!

— Вы уже проводили практические занятия по сексуальному воспитанию? — спросила я; честное слово, было просто интересно, стоит ли контролировать эротический канал собственного телевизора.

— Что? Какое безобразие! — сказал Геннадий и стукнул кулаком по парте. — Да как вы смеете? — злобно выкрикнул потенциальный свекр моей дочери.

— А как смеете вы? Дети ведь не в лесу растут! Они мне доверяют и все обо всех вас знают! Я их люблю, и нечего мне угрожать. Сегодня у меня был день, посвященный ликам любви.

Этот выпад Луизианы был, пожалуй, самым колоритным. Во-первых, она любила сразу тридцать человек, даже мне с моим большим сердцем не всегда удавались такие штучки. Во-вторых, она не брезговала, а главное — не боялась «знать все и обо всех». По нынешним временам, такая информация обычно стоила людям по меньшей мере эмиграции. В-третьих, она была явно озабочена путями дальнейшего развития своей любви к нашим детям.