Взглянув мельком на Анну, он внезапно заметил в её глазах одобрение. Она едва заметно кивнула. Однако, ожидая замешательства со стороны де Норвиля, он вдруг почувствовал смятение и тревогу, когда тот лишь обменялся улыбками с королем и канцлером Дюпра.

— Повторяю, сир: этот де Лальер — превосходный актер… Но подходящее ли здесь время и место, чтобы?..

Король беззаботно махнул рукой:

— Почему бы и нет? Забава слишком хороша, чтобы её прекратить.

— Тогда, с вашего позволения, — обратился де Норвиль к Блезу, — я задам вам ещё один вопрос… Вы ведь беззаветно преданы маркизу де Волю?

— Да, конечно.

— По-моему, вы его крестник?

— Да.

— И воспитывались в его доме?

— Я имел эту честь.

— Тогда можно предположить, что его сердце открыто для вас, что вы знаете его близко?

Блез гордо поднял голову:

— Монсеньор всегда обходится со мною, как с сыном.

— Великолепно! — произнес де Норвиль, покосившись на короля. — Мы делаем успехи. Впервые за сегодняшний день мсье де Лальер согласился сказать правду…

Его следующая фраза обрушилась на Блеза, словно удар кинжала:

— Ну, значит, если вы так близки с маркизом, то должны знать о его симпатиях к коннетаблю де Бурбону?

— Я знаю, что ничего такого не было и в помине. Смехотворная мысль! Подобно любому французу, он восхищался герцогом в прежние дни, до этих несчастий.

— Возможно, подобно вашему капитану Баярду, который не так давно посвятил в рыцари младшего сына герцога.

— Подобно тому, как он имел честь посвятить в рыцари его величество, — горячо парировал Блез. — Клянусь крестом Господним, если вы пытаетесь забросать вашим навозом господина Баярда и маркиза де Воля…

Де Норвиль прервал его:

— Не надо красивых фраз, друг мой. Мы имеем дело с фактами, а не с риторическими фигурами. Отвечайте на мои вопросы. Вы сопровождали маркиза в его миссии в Швейцарию до Роана. Вы находились с ним в Мулене ночью двадцать пятого июля?

— Конечно. И что же из этого?

— А вот что. Будучи так близки к нему, вы не могли не знать, что маркиз тайно посетил монсеньора де Бурбона в ту ночь и оставался у него более часа.

— Он не делал этого. Он не покидал гостиницу.

— Увы! — Де Норвиль покачал головой. — Этот сударь снова отклоняется с пути истины… Он не может держаться правды так долго. Или, вероятно, лгал монсеньор де Бурбон, хотя я не вижу для этого причин. Герцог определенно заверил меня, что мсье де Воль обещал ему сочувствие и тайную поддержку. Маркиз сожалел, что должен притворяться перед его величеством, — например, требовать немедленного ареста герцога. Но он достаточно хорошо знал, что король в бесконечной доброте своей не желал тогда предпринимать такого шага. И маркиз советовал монсеньору де Бурбону бежать из Франции — каковому совету он и последовал.

— Господи Боже! — задохнулся Блез. — Конечно же, ваше величество не поверит голословным утверждениям этого человека в таком деле!

— Я допрошу об этом де Воля, когда он приедет, — сказал Франциск. — Продолжайте, господин де Норвиль.

— Этот арестант способен отрицать все, что угодно, но он не сможет не признать, что вечером двадцать шестого июля маркиз раскрыл мне и группе мятежников, собравшихся в Лальере, все, что известно королю касательно заговора, и планы его подавления.

Нельзя было придумать более изощренного хода. Де Норвиль пункт за пунктом воспроизвел все, что говорил маркиз, и в его передаче эти слова выглядели достаточно страшно. Смелую тактику де Сюрси, который старался подрубить самые корни заговора, Норвиль представил как выдачу важных государственных тайн.

Блез не мог отрицать эти утверждения — разве только попытаться смягчить участь маркиза, настаивая на другом истолковании. И чем дольше он слушал, тем сильнее нарастало в нем чувство ужаса.

До сих пор его заботила собственная судьба, несправедливость по отношению к себе самому. Теперь стала ясна цель вопросов, которые ему задавали в тюрьме. Коварные планы де Норвиля простирались гораздо дальше личной гибели Блеза. Это была лишь случайная деталь куда более крупной игры. Маркиз под угрозой, и даже Баярд!

Кто же следующий? Какова конечная цель де Норвиля? Эта мысль отрезвляла. Она погасила пламя гнева, но зато внезапно утвердила его решимость, укрепила отчаянное желание любым путем отвратить угрозу, нависшую не только над ним самим, но и над двумя людьми, которых он любил.

Подготовленный таким образом ко всему, он уже не удивился, услышав, что, зная о тайной измене маркиза, он, естественно, сообщил ему о прибытии Русселя в Женеву, что именно де Сюрси распорядился создать видимость преследования, дабы оправдаться перед королем, и что маркиз дал очередное доказательство своей измены, назначив Блеза для этой миссии, несмотря на королевское предупреждение насчет него.

Блез прибег к иронии:

— Полагаю, что монсеньор де Воль приказал мне убить Симона де Монжу, хотя мы так легко могли создать эту самую видимость, о которой вы говорите, позволив герцогу Савойскому закрыть проход…

И снова у де Норвиля нашелся готовый ответ:

— Я уверен, что маркиз предвидел вероятность вмешательства герцога, как и то, что такое простое оправдание едва ли будет принято королем.

— Несомненно, он предсказал также и шутку, которую сыграют со мною в Нантюа, и приказал мне идти по следу миледи Руссель.

— Нет, но позвольте мне сделать вам комплимент за то, с каким проворством и находчивостью вы использовали такую простую хитрость для оправдания неудачи. Я согласен с его величеством, что дело пахло плохо, но вы все-таки могли бы ещё выпутаться, если бы не я.

Блез обратился к королю:

— Ваше величество, не сочтете ли возможным вызвать в Лион моего отца, Антуана де Лальера? Он — отъявленный мой враг, но человек чести. Он мог бы доказать, что этот человек лжет, причем в стольких пунктах, что не хватит времени на их перечисление.

Франциск зевнул. Он уже заскучал от этого допроса, отвлекся и последние несколько минут с восхищением разглядывал Анну Руссель.

— Совершенно невозможно, — сказал он. — Когда был конфискован Лальер, вашего отца отправили вместе с другими бурбонскими мятежниками в заключение в Лош — слишком далеко, чтобы доставить его сюда в удобное время, даже если бы это и послужило нашей цели. Его допросят там или в Париже… Благодаря этому дворянину, — Франциск кивком указал на де Норвиля, — нам известно о нем многое.

Лальер конфискован!.. В воображении Блеза промелькнула картина разграбленного замка. А мать и сестра — что случилось с ними?

— С нас довольно, — продолжал между тем король. — Конечно, вы не можете пожаловаться, что мы судили вас несправедливо и не позволили защитить себя. Никто и никогда не упрекнет меня в несправедливости, даже к предателям… Господин канцлер, — он взглянул на Дюпра, — я предпочел бы, чтобы вы кратко подытожили факты и сделали нам одолжение, изложив свое суждение по этому делу.

Жирные щеки канцлера удовлетворенно затряслись:

— По моему скромному мнению, сир, дело выглядит следующим образом. Предположим, что господин де Норвиль предпочел не выдвигать вообще никаких обвинений; в этом случае подсудимый все же виновен в грубом пренебрежении своим долгом, в непростительной неудаче при исполнении приказов, ему отданных. И поскольку, как солдат, он должен быть судим не по гражданским, а по военным законам, вашему величеству следует вынести ему смертный приговор. Другие люди, и получше него, были казнены за гораздо меньшие провинности. Во дни правления короля Людовика, одиннадцатого носителя этого имени…

Как юрист, Дюпра не мог обойтись без упоминания прецедентов. И начал излагать их — один за другим.

Вспомнив школьную уловку, которой научился много лет назад, Блез быстрым шепотом сказал де ла Барру, шевеля лишь уголком рта:

— Моя мать — найди её и привези в Лион. Она может свидетельствовать против этого сукина сына. Вероятно, она ещё где-то поблизости от Лальера. Понял?