— Таня, мы с вами встретились не только в связи с этим, — сказал Потехин. — Нам бы также хотелось услышать, кто вам подарил вот эти сапоги.

— Виктор, — без запинки ответила Татьяна. — Позавчера принес откуда-то. Говорит, случайно купил в комиссионке.

— Вам придется предоставить эти сапоги в распоряжение следствия, — сказал Потехин, заполнявший протокол допроса.

— Тогда разрешите мне съездить домой переобуться?

— Я провожу вас, — поднялся Баварский. — У нас есть машина.

Потерпевшая, которой среди других предъявили эти сапоги, без колебаний опознала их.

По первоначальному плану задержание Когана предполагалось произвести по месту его жительства. Когда же было достоверно установлено, что Коган дома ночует редко, что его тоже не единожды видели в квартире Каргополова, план операции изменился. Специальная группа блокировала дом, где был прописан Коган, другая, в состав которой входили Потехин и Баварский, во второй половине дня выехала на Черноморский бульвар.

«Волга» и «газик» остановились неподалеку от последнего подъезда девятиэтажного дома.

— Будем брать? — Баварский наблюдал за каждым движением Когана, входившего в телефонную будку.

Потехин согласился: в плане задержания была предусмотрена и эта ситуация.

Коган кончал набирать нужный номер, когда ему на плечо легла тяжелая рука.

— Вам придется пройти с нами.

— Что здесь происходит? — он попытался сбросить с плеча руку, но это ему не удалось. — Кто вы такие?

— Уголовный розыск, — сказал Баварский. — Нам придется надеть вам наручники.

— Вот как?

Коган пытался сопротивляться. Его под руки отвели в «газик», в котором находились два милиционера.

— Что дальше? — спросил оперативный работник.

— Пойдем в квартиру, — Баварский обдумывал, как лучше это осуществить.

— Не советую, — предупредил Коган, — вас превратят в мясо. У них там автомат.

Злая шутка, или действительно те, кто в квартире, серьезно вооружены? Окна квартиры, расположенной на первом этаже, были зашторены и темны. Никаких признаков жизни.

— Пойдем? — оперативный работник выжидательно смотрел на Баварского.

Они постучали:

— Милиция!

Дверь открылась. В прихожей было темно, как и во всей квартире. Баварский пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Вспыхнул свет. Около зашторенного окна сидели на стульях трое. Хлыстова и Киселева Баварский узнал сразу — они были в ресторане в день рождения Когана. Третий, очевидно, хозяин квартиры — Каргополов.

Мебели в квартире мало: несколько стульев, стол, сервант с посудой, две раскладушки, платяной шкаф. Разные вещи: иконы, дароносицы, подсвечники, церковные книги, кресты — свалены на полу. Как на складе, где еще не успели разложить по полкам и стеллажам поступивший товар.

— Ни с места! — скомандовал Баварский, не забывший о предупреждении Когана.

Троица не шелохнулась. Молодых людей тут же обыскали. Никакого оружия у них не оказалось. Коган захотел попугать.

Потехин устроился за столом и принялся описывать вещи, сваленные в квартире.

На следующее утро обыск произвели и в квартире Когана. Он жил напротив станции метро «Сокольники», в деревянном двухэтажном многонаселенном доме. Занимал комнату метров двенадцать.

Облезлая железная кровать, потемневший от времени стол, притиснутый к углу, два стула. Стены вместо обоев оклеены фотоснимками обнаженных девиц и выдержками из иностранных журналов скабрезного содержания. На подоконнике, под кроватью и под столом опорожненные винные и пивные бутылки.

Закончив все формальности, предусмотренные законом, Потехин и Баварский устроили короткое совещание. Теперь необходимо было разыскать и задержать Женьку со шрамом на носу и решить, с кого начинать допрос.

Интуиция и многолетний опыт подсказали Баварскому, что Коган, с первого взгляда производивший впечатление сильной личности, не устоит перед логикой фактов. Есть в его внутреннем облике какая-то тупая прямолинейность, толкающая его на поступки, которые редко совершают люди хитрые и осторожные.

— Логика фактов? — задумчиво сказал Потехин. — Не начать ли нам с Каргополова, чтобы эта самая логика приобрела еще большую неотразимость.

— Пожалуй, ты прав, — отозвался Баварский. — Но прежде нам нужен Женька. Им-то я и займусь.

Этот человек с необычной приметой обитал где-то в районе Рижского вокзала Москвы. Адрес, хотя и неточный, в какой-то мере облегчал поиск.

В местном отделении милиции, куда обратился Баварский, ему назвали четырех Евгениев, по приметам похожих на того, который его интересовал.

— Постойте, — вспомнил один из работников отделения, — я, кажется, где-то видел парня со шрамом на носу. Ну да, это определенно он… Обратитесь на Рижский вокзал. Его фамилия вроде Евтюшин. Человек он дерзкий.

Баварский и старший инспектор уголовного розыска майор А. И. Солопов, которому поручили принять непосредственное участие в задержании Евтюшина, двигались по железнодорожным путям к участку, где работал Женька со своими напарниками.

Вдали замаячили три неясные фигуры. Чем ближе подходили к ним Баварский и Солопов, тем крепче становилось у них убеждение, что один из этой троицы Евтюшин. На ногах они держались нетвердо, в руках у них были ломы. Баварский и Солопов переглянулись и решили на улице не задерживать: силы неравные.

— Пойдем-ка к мастеру участка, — сориентировался Баварский.

Убедившись, что покачивающиеся фигуры растаяли вдали, Солопов и Баварский повернули назад и, перешагивая через шпалы, заспешили в контору мастера.

— Евтюшин? — переспросил тот и провел пальцем по носу. — Есть такой. Я его сейчас приглашу сюда.

Как только Евтюшин переступил порог конторки мастера, на его руках защелкнулись наручники: риск в обращении с ним ничем не оправдывался. Евтюшин был высок и плотен. Нос наискось пересекал шрам.

Евтюшина посадили в «Волгу» и с ветерком доставили в камеру предварительного заключения. По дороге он успел рассказать, что нос ему порезал Коган, когда он, то есть Евтюшин, стал было отказываться от участия в преступлениях.

— Этот пес Коган убрал бы меня, — сказал Евтюшин. — А жить-то хочется.

— Он что, главарь? — поинтересовался Солопов.

— Главарь? — Евтюшин с презрением скривил губы. — Головой у нас был Хлыстов.

…Основные участники преступных посягательств на памятники древнерусского искусства и личное имущество граждан были изолированы, и расследование переместилось в несколько иную плоскость.

Потехин тщательно готовился к допросам. Снова и снова листая материалы уголовного дела, он размышлял, какую избрать тактику. У него, как и у всякого специалиста, выработались свои профессиональные навыки и приемы распознавать человека, к каким бы ухищрениям тот ни прибегал, в какие бы одежды ни рядился.

Облик Когана, Евтюшина и Киселева был ему ясен. У него укрепилось убеждение, что они исполнители чьих-то преступных замыслов, исполнители ловкие и хладнокровные. А почему Каргополов оказался в компании этих людей? Что его толкнуло в болото преступлений? Что он собой представляет? Каргополов никогда прежде не конфликтовал с законом. Учился в институте, был женат. Родители — обеспеченные люди. Они помогли ему приобрести кооперативную квартиру. На стяжателя он не похож. Может, слабоволен? А если его окрутили, скомпрометировали, запугали?

Течение мыслей Потехина было прервано приходом Баварского. Среди нескольких томов уголовного дела он увидел книжку Рембо. Перехватив его взгляд, Потехин сказал:

— Тебя ожидает благодарность.

— Очередная шутка?

— Завтра я встречаюсь с владельцем этой книжки.

— Почему завтра? Ты что, Хлыстова отпустил?

Потехин, довольный произведенным эффектом, рассмеялся:

— И не думал. Книжка стихов Рембо никогда не принадлежала Хлыстову. Она случайно утеряна жителем деревни Гребнево.

— Кого сегодня будем допрашивать? — спросил Баварский.

— На мой взгляд, — Потехин положил руку на раскрытый том уголовного дела, — надо начинать с Каргополова. Мне не совсем понятно, каким образом этот человек с развитым, в общем-то, интеллектом оказался в одной компании с Коганом, Евтюшиным, Киселевым и Хлыстовым. Непонятно.