Я понял, что этим придется заниматься мне. Из всех следователей отделения в это время я был меньше всех загружен. К тому же дело было моего профиля. Именно поэтому Сергей Александрович и привел капитана сразу ко мне.

Оренбургские товарищи поработали неплохо. Киселева ими была изобличена, вина ее доказана. Но в полном ли объеме? Над этим вопросом еще следовало думать и работать. Тем более, что преступная деятельность Шапошниковой и стоявших за ней хапуг и расхитителей оставалась неподнятой целиной.

Составив подробный план дальнейшего расследования дела, мы с Николаем Завалием вылетели в Оренбург. В Серпухове группу по установлению источника хищения и лиц, его совершающих, возглавил Сергей Александрович Рагузов.

В Оренбурге мы пробыли неделю. Киселева подтвердила и нам, что состояла в преступной связи с Шапошниковой. Но кто и откуда ей поставлял товар, не знает. Она расчеты производила только с Шапошниковой. Мы верили ей и не верили.

В то время мы еще не знали, что Киселева вспомнила рассказ своей воронежской подружки и характеристику, данную Раисе: «Женщина твердая, оборотистая. Никогда не выдаст». Она рассчитывала, что Раиса от знакомства с ней откажется. А так как милицией Серпухова элемент внезапности был упущен, Шапошникова успела замести следы. Доказать ее вину будет нечем.

Назвав Шапошникову своей сообщницей, Киселева надеялась заставить следователя поверить в ее искренность. Если это удастся, следователь не станет, мол, разбираться в остальных ее преступлениях, ограничится тем, что есть, при определении меры наказания суд учитывает и сумму материального ущерба, размах преступной деятельности виновного.

Но в то время мы замысла Киселевой еще не знали. Настораживало в ее показаниях то, что-уж очень охотно и подробно рассказывала она о последних двух-трех месяцах своей жизни, но очень осторожно отвечала на вопросы, касающиеся более отдаленного прошлого.

Наше недоверие еще больше окрепло после мимолетного разговора с Анной Алексеевной в оренбургской тюрьме перед тем, как отправить ее в Серпухов.

Прощаясь, я спросил Киселеву, где ее справка об освобождении из мест заключения.

— В трудовой книжке, — ответила она.

— А разве вы когда-нибудь работали?

— Да, целых семь месяцев на одном предприятии да потом еще одиннадцать на другом. И все это записано в трудовой книжке. (Преступница уже готовила для себя смягчающие вину обстоятельства.)

— Так где же эта книжка? Предъявите ее нам, — вмешался в разговор Завалий.

Киселева хотела что-то сказать, но как-то сразу стушевалась и промолчала.

Мы переглянулись. Нам стало ясно, что книжку надо искать у Шапошниковой. Киселева поняла, что, если мы найдем книжку, Раисе будет трудно отрицать знакомство и преступную связь с ней. А это в ее планы не входило.

Мы знали, что за товар переправляла в Оренбург Киселева. Им оказалась самая обыкновенная хлопчатобумажная пряжа.

В Серпухове мы как-то не до конца осмыслили сообщение об этом, полученное от оренбургского капитана. Когда же своими глазами увидели содержимое посылок, нас с Завалием охватило разочарование. Мы предполагали все что угодно, но чтобы из Серпухова в Оренбург пересылать пряжу, не шерстяную, не мохер, а обыкновенную хлопчатобумажную… Это сразу и в голове-то не укладывалось. Хлопчатобумажную пряжу за многие годы никто не пытался похищать.

Уже по пути домой мы с Завалием стали делать прикидку: кто, из какого склада или цеха мог совершить хищение пряжи. При осмотре самой пряжи мы ничего узнать не могли, так как в посылках она находилась в двухсотграммовых мотках, намотанных кустарным способом. Одна-две бобины, находившиеся внутри посылок, картонных патронов не имели. Патроны были выбиты.

Дома нас ждали приятные новости. Было установлено, что к Шапошниковой частенько заходят молодые парни со свертками, что всего их пять человек и работают они на перевалочном складе Занарской хлопчатобумажной фабрики.

Дом Раисы Шапошниковой находился недалеко от железнодорожной товарной станции. Сюда подавались под разгрузку вагоны с сырьем, поступающим в адрес фабрики. Отсюда же отгружалась готовая продукция. Занарская фабрика имела здесь свой склад.

Готовая пряжа в бобинах и початках на фабрике укладывалась в фанерные ящики, которые затем перевозились на этот склад. По мере ее накопления делали заявку на вагоны, а когда они подавались, ящики грузили и пряжа отправлялась потребителям.

Грузчики этого склада, систематически посещавшие дом Шапошниковой со свертками, и были взяты на заметку как возможные похитители пряжи.

Проверили, были ли претензии в адрес серпуховской фабрики от фабрик-потребителей на недостачу ящиков в вагонах. Претензий не оказалось.

Может быть, на склад завозились неучтенные ящики? Пропуска, накладные, показания работников пропускной системы, экспедиторов и шоферов дали исчерпывающий ответ и на этот вопрос. Ни одного факта попытки вывезти с территории фабрики хотя бы один ящик с пряжей не было. Объективных доказательств того, что пряжа похищается именно грузчиками склада и что именно ее они носят в свертках к Шапошниковой, у нас не было. А доказательства эти были крайне необходимы.

Грузчики не отрицали, что иногда заходили к Шапошниковой. Зачем? Так, то стаканчик взять, чтобы после работы бутылочку распить, то трешкой взаймы на выпивку разживиться. Свертки? Какие свертки? Может быть, и были в руках свертки. Так ведь то спецодежду домой возьмешь постирать, то обед из дома берешь, посуду домой несешь, а то и покупки какие по поручению жены делаешь.

Шапошникова, как и ожидалось, заявила категорически, что никакой Киселевой она не знает. Обыск в ее квартире ничего не дал. Обнаруженные при обыске шесть тысяч рублей и некоторые золотые изделия еще мало о чем говорили.

За помощью мы обратились к инженерам-технологам фабрики. Шаг за шагом они помогли изучить технологию производства, порядок и правила отгрузки пряжи потребителям. Однако ответа на вопрос, каким способом похищалась пряжа, пока не было.

Вскоре из Оренбурга к нам поступила изъятая там пряжа. Она была предъявлена специалистам фабрики. Осмотрев ее, они заявили, что пряжа могла быть изготовлена как на их фабрике, так и на других. Их фабрика не единственная в стране.

По закону всякое сомнение должно толковаться в пользу обвиняемых. У нас обвиняемых еще не было, а сомнения были. Мы должны были прежде всего сами знать точно, сказать и доказать в обвинительном заключении, что эта пряжа изготовлена на такой-то фабрике и похищена.

Специалисты внесли сомнение, они же его и рассеяли. В процессе беседы один из них, держа в руках бобину, предложил:

— А давайте-ка размотаем бобину. Патрон из нее выбит, но не исключено, что ярлык мотальщицы, который кладется перед намоткой на его внешнюю сторону, остался.

Мы ухватились за это предложение. Нам здорово повезло. Почти в каждой из бобин внутри, где раньше находился картонный патрон, мы находили либо клочок, либо целехонький ярлык мотальщицы. Всего несколько слов, отпечатанных типографским способом, но как много они значили для нас! Они доказывали нам, что перепроданная в Оренбург пряжа похищалась с нашей фабрики. Более того, специалисты категорически заявили, что пряжа могла быть похищена только со склада готовой продукции, который находится на товарной станции. Для этого надо только вскрыть ящик. Они же нам, сами того не подозревая, подсказали, что́ надо искать в доме Шапошниковой.

Дело в том, что початки с пряжей укладываются россыпью, а на бобины, прежде чем им занять свое место в ящике, обязательно надеваются специальные мешочки. Делается это для того, чтобы при перевозках нитка не оказывалась перебитой. На каждом мешочке обязательно стоит штамп «Занарская фабрика».

Мы вновь поехали к Шапошниковой с обыском. На этот раз нам повезло больше. В надворных постройках, в тряпье на чердаке и в щелях забора удалось обнаружить 43 мешочка со штампом «Занарская фабрика», а из-за притолоки дровяного сарая извлекли и трудовую книжку Киселевой.