Манди смотрела на него, испытывая потрясение и страх при виде этого крошечного, разъяренного существа, недавно появившегося из ее тела. И в то же время это было чувство узнавания. То, что было дано единственным контактом прежде, теперь было доступно для всех других чувств, и она была тронута.
Повитуха затянула шнур и стала массировать живот Манди, чтобы вызвать послед. Ее помощница взяла младенца, обернула его нагретым льняным полотенцем и показала его матери. Манди подняла навстречу руки и свернула их вокруг небольшого тельца. У него были густые черные волосы и крошечные, совершенно сформированные ручки, пальчики которых в миниатюре в точности повторяли форму пальцев Александра. Слезы брызнули из ее глаз, и она сдержала рыдание от желания видеть Александра здесь.
— Я кричала, когда рожала Жиля, — убежденно сказала Элайн. — Наверное, все женщины так делают. Малыши настолько маленькие и уязвимые, и они изменяют вашу жизнь навсегда.
Младенец прекратил кричать и теперь лежал спокойно в руках Манди. Его глаза были открыты, и они смотрели на нее торжественно, как будто он знал все обстоятельства ее жизни и как он появился на свет.
Элайн наклонилась.
— Похоже, у него будут такие же темные глаза, как и волосы, — пробормотала она глубокомысленно, но не продолжила свои подозрения, поскольку была прервана повитухой, объясняющей Манди, как надо вытолкнуть послед.
— Как он должен быть назван? — спросила Элайн вместо этого. — Отец Вител хотел бы это знать для крещения.
Манди бросила на нее упрямый взгляд.
— Пусть его назовут по имени его святого, как я говорила прежде, — ответила она и посмотрела в окно, где солнце почти село, а по небу цвета глубокого индиго проплывал краешек яркого золота. — Это — канун святого Флориана. Пусть это будет его имя.
Александр нашел Харви в конюшне аббатства ухаживающим за вьючной лошадью с воспалившимся сухожилием. Льняная сорочка и наплечник монаха-новичка скрыли крупные кости брата, на его талии был только пояс из грубой веревки, на котором висели маленький кожаный мешочек и нож в ножнах. Харви устроился на табурете, с согнутой спиной, втирая жидкую мазь в ногу животного, и успокаивал лошадь, бормоча при этом что-то на примитивной латыни. Запах мази, острый и масляный, разносился в воздухе.
Александр прислонился к дверному косяку и прочистил горло.
— Это что же, Харви, теперь ты брат не только своим кровным родичам, не так ли? — спросил он, пытаясь за шуткой скрыть противоречивые эмоции, пробужденные в нем видом Харви, одетого в монастырскую одежду.
Харви был полностью поглощен своим делом и прямо подскочил на табурете, пытаясь встать перед посетителем.
— Алекс! — Широкая улыбка расплылась по его лицу. Он вытер тряпкой руки и, добравшись до своей палки, выпрямился. — Алекс, мальчик мой, я молился о том, чтобы ты приехал!
Он сделал два хромающих, неровных шага, и не больше, поскольку Александр двумя большими шагами пересек расстояние, разделяющее их, и обнял брата. Объятие было пылким, эмоциональным и затем прервалось, поскольку Харви почти потерял равновесие. Его руки вцепились в плечи Александра, и Александр подхватил его.
— Я все же не такой устойчивый, — сказал Харви с сожалением, пока выпрямлялся, и сделал осторожный шаг назад так, чтобы рассмотреть Александра от макушки до пальцев ног. — Ты напоминаешь ухоженного молодого жеребца, бодающего двери конюшни.
— Это комплимент?
— Нет, только то, что видят мои глаза.
Харви отошел подальше, чтобы вымыть руки в ковше воды.
— Здесь, — он махнул, — открой этот водовод для меня.
Александр поднял ковш с непринужденной покорностью.
— И ты смотришься замечательно в облике монаха-новичка, — парировал он, пока наливал воду из ведра в ближайшую бочку и устанавливал ее на место.
Харви захромал во двор и поднял лицо к теплому майскому солнцу.
— Ты уже поговорил с братом Радульфусом?
— Нет, провожатый сказал мне, где ты, так что я направился прямо в конюшню.
— Он не сказал тебе ничего?
— Он должен был сказать?
— Нет, наверное, нет.
Александр посмотрел на брата. Это был удар — обнаружить его в одежде монаха и видеть, как ужасно его нога была повреждена переломом.
Несмотря на серьезность повреждения, Александр ожидал, что брат будет не слишком отличаться от прежнего Харви. Было тревожно видеть его в одежде послушника, смотреть на его костлявое исхудалое лицо.
— Ты вправду стал монахом? — требовательно спросил Александр.
Харви двинулся раскачивающейся походкой в направлении дома для гостей.
— Да, это так, — подтвердил он. — И прежде, чем ты спросишь, я скажу, что не братья ответственны за мое решение. Я принял его сам и за прошедшие с тех пор месяцы не переменил свое мнение.
Александр был ошеломлен.
— Ты внезапно обнаружил призвание? — спросил он недоверчиво.
— Можно и так сказать. — Харви скрестил пальцы свободной руки и поднял их вместе. — Я был близок к смерти. Я слышал ее дыхание, а потом меня отпустили. Я рассудил, что мне, должно быть, позволили жить для какой-то иной цели, чем стать покрытым язвами нищим у ворот Руана. Посмотри на меня, я больше не могу зарабатывать на жизнь мечом. Посмотри на то, что эти одежды скрывают. — У входа в гостевой дом он остановился на дорожке и поднял наплечник и одежду.
Потрясенный, Александр посмотрел на выточенный деревянный обрубок, прикрепленный кожаными ремнями к верхней части ноги Харви.
— Выбор был — это или смерть, — сказал Харви мрачно. — Сначала я хотел умереть, но Радульфус убедил меня в другом. Я доволен, что он сделал… В основном.
— И из-за этого… Боже милосердный, ты захотел стать священником? — Александр не мог скрыть дрожь отвращения в своем голосе.
Харви сжал губы.
— Это была одна из причин, но не та, которая заставила меня принять решение. Ты отказался от монастыря, но это не подразумевает, что я должен отклонить это тоже.
Харви опустил одежду и вступил в гостевой дом.
Теперь, когда Александр знал, что Харви потерял ногу, его пристальный взгляд неодолимо тянулся к деревянному обрубку.
— Так что было твоей главной причиной? — спросил он, не в силах преодолеть враждебность тона.
Харви примостился на уютной скамье между окнами. Солнечный свет падал на пол и отражался на плитках, окружающих центральный очаг, где лежали готовые бревна, еще не зажженные.
— Ты не поверишь, если я скажу, — засмеялся он. — Действительно, я даже не уверен, верю ли сам себе.
— Я хочу услышать это, так или иначе.
Харви указал на дубовый буфет с вырезанными на нем шиповником и виноградными листьями.
— В той бутылке должно быть вино.
— Вам разрешают пить? — Александр бросил на него взгляд через плечо и подошел, чтобы наполнить два кубка.
— Для лекарственных целей — да, — ответил серьезно Харви. — В первые дни они напаивали меня похлеще брата Руссо.
Александр принес два кубка к нише и сел рядом с Харви.
— Скажи мне, — попросил он.
Харви посмотрел на темную поверхность вина.
— Это было твое письмо, которое наставило меня на путь, — там ты написал о брате Алкмунде, повышенном в должность приора в Кранвелле.
— Почему это заставило тебя пожелать принять тонзуру? — спросил Александр, совершенно расстроившись. — Это лишь показывает продажность духовенства.
— Они не все продажные, — возразил Харви. — Здесь я столкнулся только с добротой и поддержкой. Лучший способ удалять гниль — изнутри. Я больше не могу сражаться с мечом и копьем, но однажды я смогу хорошо его отделать, очень хорошо. Теперь я учусь, чтобы бороться другим оружием, и затем выгоню приора Алкмунда из Кранвелла и увижу его лишенным духовного сана.
Александр был почти готов рассмеяться в лицо брату, но сжигающее предопределение остановило его, так же точно, как и мысли, пришедшие на смену первоначальной реакции. На первый взгляд, Харви не был создан из материала, из которого сделана монашеская братия. Он не имел никакого образования, и его натура была проста и прямолинейна. Он также имел весьма сомнительный жизненный опыт, но это было только на первый взгляд. Простой и прямолинейный, он не хотел отставать в интеллекте или амбиции. Несмотря на свое предвзятое отношение к духовенству, Александр знал, что существовали движения, чтобы избавиться от язв мирских, которые пожирали целостность церкви. Харви мог быть не просто кандидатурой, призванной освежить замшелые соломенные тюфяки, — и его слабости могли бы стать преимуществом ничуть не меньше, чем постная ученость.
