— Кто та девочка, с которой вы говорили?
Александр нехотя разлепил глаза. Горячая ванна и напряженный, почти как схватка на ристалище, поединок на простынях, наполнили его тело блаженной слабостью. Пуховый матрац под ним был мягок, как облачко, а кровать в милой, хорошо проветренной спальне городского дома — просторна и удобна. Хоть навсегда оставайся.
— Какая девочка? — спросил он, зевая.
Его фиолетовоглазая спутница наклонилась к нему и провела пальчиком по контуру его губ. Распущенные светло-золотистые локоны растеклись по ее обнаженной груди, доставая до стройного бедра. Чуть подогнув уложенную поверх него ногу, блондинка нежно погладила коленкой по его паху.
— Ну та, в сером платье, которой вы передали захваченного в начале схватки коня.
— А, эта… — Александр забросил руки за голову и посмотрел на нее. Звали ее Сара, четыре месяца как вдова виноторговца, который был на сорок лет старше. Она была энергична, самоуверенна и ненасытна, как львица, — все это никак не способствовало долголетию мужа. Учитывая, что по окончании турнира предстояло выбирать между пьянкой с другими рыцарями у лагерного костра и возвращением в город с Сарой, возвращением, предполагавшим купание в горячей бадье и ее пылкое гостеприимство, — выбор оказался однозначным.
— Да, эта.
Она принялась нежно покусывать его грудь, а потом приподнялась, изогнулась и стала медленно и нежно скользить по его ноге. Александр чувствовал легкую щекотку жестковатых волос низа ее живота и влажность поцелуя сокрытых губ. Его тело начало пробуждаться и набирать силы.
— Она — дочь рыцаря, нашего напарника, — ответил Александр, пожимая плечами.
— Но вы хорошо ее знаете?
— Да… Как сестру.
— У нее хорошенькое личико, — промурлыкала Сара.
Золотистые волосы Сары скользили по его животу в такт нежным, трепещущим касаниям губ и ласке языка. Александр закрыл глаза и тихонько застонал.
— Никогда не замечал, — обронил он сдавленным голосом и прогнулся в пояснице.
— Тогда вы или слепец, или лжец, — сказала она со смешком, сменив увлекательную работу рта на горячую влажность упругих ножек, дарованных природой. — А мое лицо красиво? — Она сидела сверху почти неподвижно, дразня его нежным сжатием внутренних мышц. Если бы это проделывали с ним впервые, он бы взорвался, но теперь он куда лучше умел управлять собой и сдерживался, только немного задыхался.
— Леди, вы прекрасны, как солнце!
Она чуть склонила голову и посмотрела на него с лукавой улыбкой в глазах и на устах. Затем перестала играть мышцами в глубине женского естества, приложила его руки к чашевидным грудям и попросила, почти приказала:
— Ну так покажите, что во мне так нравится; коснитесь меня, поклоняйтесь мне…
Последующее действие было и наиболее эротичным из всех пережитых ранее, и чрезвычайно познавательным. Он учился не брать удовольствие по Богом отпущенному праву, а давать, и обнаружил, что это замечательно усиливает сексуальный отзвук в собственном теле.
Наконец она снова начала двигаться, шевеля бедрами в медленном, но неустанном ритме. Сквозь туман наплывающего экстаза Александр задавался вопросом, кто преподал ей уроки этого восхитительного мучения. Она говорила о муже, освободившем ее своей смертью, как о старике «без стали в ножнах». Она лет на десять старше; наверняка у нее было немало любовников, подаривших опыт; но у него есть «сталь», и сейчас она превосходно заполняла «ножны». Наверное, об этом можно будет когда-нибудь сложить песню, но сейчас невозможно думать о лирике. Единственным словом стало «быстрее», и руки его, сжимающие ее круглые белые ягодицы, стали столь же первобытны, как напряжение и биение их тел…
Сара соскользнула с кровати и изящно проследовала к бутылкам, стоящим на полке. Пышные светлые волосы ниспадали ниже стройной талии. Александр лежал с полуопущенными веками, ощущая истому и удовлетворение; взгляд его был оценивающе ленив.
Она возвратилась в кровать, держа в руках по кубку.
— Надеюсь, вам это понравится, — сказала она, изящно выгибая выщипанную бровь. — Она прекрасно укрепляет перед грядущими подвигами.
— За хорошую смазку меча, — усмехнулся Александр, поднимаясь на локте.
Она хихикнула и игриво шлепнула его по бедру.
Но по небу растеклось не вино; сырой резкий запах и острый вкус можжевеловки. Александр с трудом удержался, чтобы не выплюнуть, и отставил кубок.
— Вам это не нравится? — разочарованно спросила она.
— Это же джин. — Напиток жег горло, захотелось встать и прополоскать рот. — К сожалению, от одного запаха я разболеваюсь.
Она посмотрела на него над венцом своего кубка и сказала игриво:
— Так вы же просто так не захотите еще раз поцеловать меня.
Он посмотрел на вышитое покрывало; усталость пройдет, а удовлетворения должно хватить надолго.
— Ах, леди, не знаю, что и сказать, чтобы не показаться грубияном. Давайте ограничимся знанием, что я испытываю неприязнь именно к этому напитку.
— О, расскажите мне, в чем дело.
Он коротко посмотрел на нее и откинулся на подушку.
— Я однажды стащил полную фляжку джина и нахлестался так, что три дня не мог очнуться. А потом меня выпороли за воровство.
— О, — сказала она, загораясь пониманием. — Так вот откуда рубцы, которые я почувствовала на вашей спине.
Александр вовсе не стремился продемонстрировать плечи или даже руки, на которых оставались неизгладимые знаки, и обронил, надеясь отговорить Сару:
— Это было давным-давно.
Но Сару было не так-то просто отговорить. Блеснув глазами, она отставила кубок, встала рядышком на колени, так что острия грудей выглядывали из обрамления пышных золотистых волос.
— Кто-то очень любил поиграть плетью. — И ее руки заскользили по плечам, нащупывая самые верхние шрамы.
Александра и привлекали, и отталкивали сладкие интонации, прорезавшиеся в ее взволнованном голосе.
— Вам это не следует знать, леди, — ответил он, отстраняя ее руки.
— Но я бы хотела…
Александр разыскал рубашку и быстро надел. Игра зашла слишком далеко, гладишь, через минуту перестанет быть игрою.
Снаружи — а был еще светлый вечер, — донесся стук кованых копыт по утрамбованной земле внутреннего дворика. Кто-то небрежно посвистел, а затем в ставни резко стукнул небольшой камешек.
— Сара! Сара! Отворяй! — прокричал грубый голос.
— Принесла нелегкая! — тихо вскрикнула Сара и, спрыгнув с кровати, замерла у закрытых ставень.
Еще один камешек ударился в дерево — уже посильнее, — и упал оземь.
— Сара! Ты что, девка, не слышишь? Открывай!
— Кто это? — спросил Александр, надевая все остальное. Расслабленная леность сменилась дрожью напряжения.
— Гаон, капитан стражи. Он иногда заглядывает, чтобы… удостовериться, что со мною все в порядке, — ответила она и обронила еще одно проклятие.
— Ну так и скажите, что все в порядке.
Она бросила через плечо колючий взгляд и прикрикнула бесцеремонно:
— Не валяй дурака. Одевайся побыстрее. — И, накинув ночную рубашку, распахнула ставни и выглянула. — О, Гаон, я не ожидала вас в столь поздний час!
В ее тоне был не только упрек, но и туманный намек на продолжительную близкую связь.
Ошеломленный, Александр стал одеваться еще быстрее, смутно осознавая, что попал в ситуацию, о которой не раз и не два распевал в похабных куплетах у лагерного костра.
Мужчина за окном сказал нечто неразборчивое, но Сара, видимо, поняла и ответила воркующим смешком. Затем она прикрыла ставни и вернулась в комнату.
Александр, надевая башмаки, спросил:
— Ваш любовник?
С прекрасной сноровкой она поправила разбросанные подушки и расправила смятые простыни.
— Один из них.
— Один из них? — переспросил Александр, еще не избавленный от иллюзий о супружеской верности, вдовьем трауре и так далее.
— Как не брать, что Бог дает? — со смешком ответила она. — Мой-то муженек в свое время не упускал возможности поваляться на сеновале с кем ни попадя… Да и Гаон, и вы — точно так же. Так почему мне надо лишать себя того, что нравится?
