Остановив лошадь, они помогли девушке сесть в телегу.

Каспар Круминь обрадовался этой встрече. Он знал, что Анежка работает и живет вместе с Восилене, и надеялся кое-что разведать о ней у Анежки...

Показалось Долгое, и каждый из них подумал о предстоящих встречах. Захара Рудака в правлении не нашли, и Каспар Круминь остался доволен этим.

— Поехали на строительство, — с необычной поспешностью предложил Каспар. — Видно, он там...

Колеса застучали по каменистой дороге, и долговские хаты с цветами на окнах начали убегать назад. У Анежки часто и тревожно стучало сердце. Вот и последняя хата села скрылась за бугром, показался барак с желтой крышей. Анежка неожиданно для себя испытывала такое чувство, словно возвращалась домой. Это удивило ее. Даже рокот бульдозера, к которому она долго не могла привыкнуть, не раздражал, а радовал ее. Глазами искала она Алеся, с которым ей хотелось как можно скорее поговорить.

Однако больше всех повезло Каспару Круминю. Когда они подъезжали к столовой, их весело приветствовала Восилене.

— Целый обоз председателей колхозов! — смеялась сна. — Анежка, я ж по тебе соскучилась!

— Конечно, нас ты не ожидала! — укорил Юозас Мешкялис.

— Вас ждать — глаза проглядишь... А приехали — милости просим...

— Ну, если так, то принимайте! — вставил свое слово Каспар Круминь.

— А где Рудак? — спросил Мешкялис.-

— Там! — махнула рукой Восилене в направлении котлована.

— Так я пошел к нему, — кинул уже на ходу Мешкялис.

— И я с вами, Юозас! — крикнула Анежка и побежала догонять его.

Она надеялась там найти Алеся.

Каспар и не ожидал, что все так удачно сложится. Но, оставшись с Восилене наедине, растерялся. Он топтался около воза, пока Восилене не позвала его:

— Идите в дом... Что вы крутитесь около телеги, как черт возле церковного старосты?

— Спасибо за комплимент! — усмехнулся Каспар. «Все пойдет на лад, побольше смелости», — подбадривал он себя.

Восилене привела Каспара в маленькую комнатку, где они жили вместе с Анежкой. «Сразу видны женские руки», — заметил Каспар. Кровати аккуратно застланы белыми покрывалами, в изголовьях — взбитые подушки с загнутыми уголками, на окнах — занавески, на белой скатерти стола — глиняный горшочек с цветами...

— Садитесь, — пригласила Восилене. — Может, хотите попить с дороги? — И она поставила бутылку квасу.

— Это можно, — согласился Каспар.

Пить ему не хотелось, но и отказаться он не посмел.

Он тянул время, чтобы подыскать слова для начала разговора, и, вероятно, успешно справился бы с этой задачей, если бы не побаивался острого языка Восилене. К тому же он вдруг почувствовал себя неловко в этой чистенькой и прибранной комнатке.

Каспар посмотрел на свой неуклюжий костюм, тяжелые сапоги и застеснялся еще больше.

Выручила его сама Восилене.

— Как ваши дети? — спросила она с искренним сочувствием.

— Спасибо, здоровы, — ответил он, радуясь, что разговор переходит к тому, ради чего он сюда приехал. — Только сами знаете, плохо им, некому досмотреть.

— А что ж вы не подумаете об этом?

— Что ж тут придумаешь…

— Ну, не маленький, сами знаете.

Каспар вздохнул и решился:

— Если уж зашла об этом речь, то я осмелюсь просить вас стать хозяйкой в моем доме...

Он подошел к ней и взял ее за руку, но Восилене мягко высвободила руку.

— Что вы, Каспар? Это вы серьезно?

— Серьезно...

— Нет, как же это так — ни с того ни с сего? — удивилась она.

— Почему это ни с того ни с сего? А если я об этом давно думаю? — признался он и сел, опустив голову.

Восилене, несмотря на свой боевой и решительный характер, растерялась. Она давно знала и глубоко уважала Каспара, но даже подумать не могла о том, что произошло. К тому же все было так внезапно.

— Вот не думала, что вы такой шутник, Каспар! — смущенно улыбнулась она, избегая ответа.

Каспар хотел сказать, что он, конечно, не молод и не умеет говорить, но что он не раз об этом думал, словом, хотел сказать многое, но скрипнула дверь и вошли Рудак с Мешкялисом.

— Ишь ты, недурно устроился! — выпалил Рудак,

Каспар боялся одного, что Восилене расскажет председателям колхозов все, что здесь происходило, приняв его предложение за шутку. Но она промолчала, и это обрадовало его.

Мешкялис развивал свои мысли о постройке Дома агрикультуры. Все знали, что, загоревшись какой-нибудь новой идеей, он лез, как трактор, напролом, пока не израсходует горючее. Каспар подготовил едкое замечание относительно того, что для выставки его льна хватит и амбара, но воздержался, не рискуя обострять разговор в этих условиях. Что касается Рудака, то, как говорится, на костер вдохновения пергалевского председателя он лил воду сомнения.

— Да справимся ли мы? — рассуждал он. — Все сразу — и станцию и дом... Как думаешь, Каспар?

— Да что ты его спрашиваешь? Он мне за дорогу всю душу измотал. По сравнению со станцией этот дом стоит копейки...

— То-то и оно... Копейку побережешь — рубль найдешь, — не сдавался Рудак.

— Товарищ Рудак, меня даже злость берет, — наседал Мешкялис. — Ты, видно, у Самусевича этому научился! Ведь все одним заходом и сделаем. Прикинь: лес будет, кирпич на месте, гонта хватит тоже, мастера под рукой, собирать не надо. А какое большое дело сделаем!

— Это я знаю, — не сдавался Рудак. — Да боюсь того, что на трудодень у нас и копейки не останется...

— Ну, подумаешь, один год денег не получите! — легко отмахнулся Мешкялис.

— Нет, этого я один решать не буду... Тут советоваться надо...

— Против этого ничего не скажешь, — согласился Каспар и посмотрел на Восилене, словно желая узнать, насколько интересует весь этот спор ее. Встретив ее умный и спокойный взгляд, он почувствовал себя совсем хорошо.

— Я думал, сегодня все и решим, за тем и мчался сломя голову... Ну что ж, можно еще посоветоваться, а теперь поехали! — предложил Мешкялис Круминю.

И хотя Каспару хотелось остаться, чтобы продолжить начатый разговор с Восилене, он покорно согласился. Все вышли на улицу. Когда лошадь тронулась, Каспар оглянулся на окна столовой, но никого не увидел.

Начинало смеркаться. Голые деревья у дороги, казалось, дрожали от холода перед наступающей ночью. Нигде ни души. Только на строительстве, на высоком столбе, светился фонарь, похожий на месяц в тумане. А когда подъехали к берегу озера, Каспару показалось, что на тропинке виднеется пара.

— Кто бы это?

Мешкялис, прищурившись, вгляделся в сумрак и уверенно заявил:

— Начальник наш... с Анежкой.

— Видать, дела не шуточные! — сказал Каспар. — Всему свой час! — прибавил он, думая о том, что делается в его собственной душе.

Уже около двух часов ходили Алесь и Анежка. Побывали они на месте своего первого свидания, ходили под самую Малиновку, а теперь возвращались в Долгое. Алесь уговаривал Анежку зайти к нему домой, но она отнекивалась, ссылаясь на то, что стыдится его матери. О многом переговорили они за это время, но одно особенно тревожило Алеся, и он в который раз переспрашивал девушку:

— Так ты сама слышала?

— Сама... Так же, как сейчас тебя слышу.

— Как называл он его?

— Езуп... Я возвращалась из Дравы с лекарством для матери, — не в первый раз повторяла девушка, прижимаясь к Алесю, — присела у часовенки около леса. Вдруг слышу разговор. Я перепугалась. Обычно никого в часовне не бывает... Узнаю голос Паречкуса. «Езуп», — говорит он. И тогда я стала прислушиваться.

— Что же они говорили?

— Я тебе уже сказала.

— Ну еще раз... Это очень важно, Анежка!

— Всего я разобрать не могла... От страха уши будто заложило!.. Только слышала, как Езуп настаивал, чтобы Паречкус отнес куда-то еду, потому что «сам» теперь боится выходить. Милиция кругом не спит.

— А что Паречкус?

— Он говорил: «Это ты должен сделать, Езуп! Я живу у чужих». — «У родни», — сказал Езуп. «Подумаешь, родня — десятая вода на киселе», — засмеялся Паречкус.