Значительный теоретический и практический интерес представляет вопрос о применимости законодательных положений о неоконченном преступлении к преступлениям с двумя формами вины. Такие преступления характеризуются умышленным выполнением основного состава преступления и неосторожным отношением к последствиям, выполняющим функцию квалифицирующего признака. А поскольку в теории уголовного права и на практике общепризнанно, что приготовление к преступлению и покушение на преступление возможны только с прямым умыслом, в юридической литературе преобладает мнение о том, что приготовление и покушение невозможны применительно к преступлениям с двумя формами вины. Так, по мнению Р. И. Михеева, «поскольку квалифицирующие последствия не охватываются умыслом, преступление может квалифицироваться по ним лишь при фактическом наступлении этих последствий. Поэтому покушение на причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть потерпевшего, или на изнасилование, повлекшее тяжкие последствия, — немыслимо»[320]. Однако такое решение представляется излишне категоричным и не в полной мере отвечающим смыслу закона.

В тех преступлениях с двумя формами вины, объективная сторона которых характеризуется двумя предусмотренными в законе последствиями, второе из которых причинно обусловлено первым и имеет значение квалифицирующего признака, приготовления и покушения действительно быть не может, ибо невозможно покушаться на преступление, квалифицирующее последствие которого не охватывается умыслом виновного. При такой конструкции состава первое из указанных в законе последствий, будучи обязательным признаком объективной стороны, по конструкции состава преступления является причиной квалифицирующего последствия. При отсутствии же причины невозможно и наступление следствия, поэтому теоретически немыслимо приготовление и покушение применительно к преступлениям с двумя формами вины, имеющим конструкцию состава, классической иллюстрацией которой является ч. 4 ст. 111 УК.

Не так обстоит дело в преступлениях е двумя формами вины, объективная сторона которых характеризуется действиями, являющимися уголовно наказуемыми вне зависимости от наступления каких бы то ни было последствий, и конкретно обозначенными в диспозиции последствиями, играющими роль квалифицирующего признака. В преступлениях такой конструкции квалифицирующие последствия причинно связаны с общественно опасными действиями, составляющими единственный обязательный признак объективной стороны основного состава. И такие действия могут послужить причиной наступления квалифицирующих последствий не только в случаях доведения их до конца, но и при частичном их выполнении.

Например, при попытке изнасилования виновный применяет такие по интенсивности методы физического насилия, которые сами по себе, независимо от совершения или несовершения насильственного полового акта, являются причиной наступления квалифицирующих последствий в виде, например, тяжкого вреда здоровью потерпевшей или иных тяжких последствий.

Разумеется, приготовительные действия не могут послужить причиной наступления квалифицирующих последствий, поэтому приготовление к совершению преступления, характеризующегося двумя формами вины, принципиально невозможно, независимо от конструкции состава такого преступления.

Что же касается покушения на совершение преступлений с двумя формами вины, то оно возможно, если основной состав преступления сконструирован по типу формальных и даже частичное выполнение действий, образующих объективную сторону такого преступления, может причинно обусловить наступление квалифицирующего последствия. При таких обстоятельствах тяжкие последствия причиняются не полным совершением изнасилования, а умышленными действиями, образующими покушение на изнасилование, и психическое отношение к ним вполне может характеризоваться неосторожной виной. Во всех подобных случаях можно говорить о покушении на преступление путем совершения умышленных действий, повлекших квалифицирующие последствия, то есть о причинении по неосторожности, например, смерти потерпевших или иных тяжких последствий, насильственными действиями, совершенными при неудавшейся попытке совершить похищение человека, изнасилование, захват заложника и т. п.

Соучастие в преступлении представляет собой одну из наиболее важных и сложных проблем уголовного права. Существенным аспектом данной проблемы является исследование субъективного содержания деятельности соучастников, пределов вменения в зависимости от объема вины и вопросов квалификации по субъективной стороне.

Отечественная уголовно-правовая наука прошла достаточно долгий этап обсуждения вопроса о возможности соучастия по неосторожности и в целом пришла к отрицательному ответу на него. А с принятием в 1958 г. Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик была утрачена нормативная основа для подобных дискуссий, поскольку соучастие было легально определено как «умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении преступления».

Действующее уголовное законодательство определяет соучастие как умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления (ст. 32 УК), подчеркивая и умышленный характер действий (бездействия) соучастников, и умышленный характер сообща совершаемого преступления. Это определение исключает постановку вопроса о возможности соучастия по неосторожности, поэтому наука уголовного права признает соучастие именно умышленной деятельностью, но о видах умысла при соучастии учеными высказываются различные мнения. Многие из них допускают возможность соучастия в преступлении с обоими видами умысла[321], но в последние годы более широкое распространение получает мнение о том, что при соучастии возможен только прямой умысел[322]. Отдельные ученые занимают в этом вопросе недостаточно последовательную позицию. Так, Ф. Г. Бурчак пишет: «Вопрос о характере умышленной вины исполнителя преступления, совершаемого в соучастии, и о характере умысла подстрекателя и пособника нужно решать исходя из общего понимания института соучастия. Выше уже подчеркивалось, что соучастников объединяет общность цели, их намерений. Такая общность возможна только в преступлениях, совершаемых с прямым умыслом. Из этого следует, что и соучастие возможно только в преступлениях, совершаемых с прямым умыслом»[323]. Приведенное рассуждение по существу не вызывает возражений, хотя из правильной исходной посылки о том, что содержание умысла соучастников обязательно должно отражать сущность самого института соучастия, автор не сделал логически последовательного шага к конструированию формулы умысла применительно к соучастию, то есть формулы, в которой отражалась бы специфическая сущность данного института. А не сделав этого шага, Ф. Г. Бурчак вступил в противоречие со своей исходной посылкой, допустив возможность подстрекательства с косвенным умыслом в отдельных, сравнительно редких случаях, когда «подстрекатель видит свой интерес только в том, чтобы исполнитель совершил общественно опасное деяние, к общественно же опасным последствиям он относится безразлично»[324].

Оригинальную и достаточно противоречивую позицию в вопросе о видах умысла при соучастии занял А. П. Козлов. Формулируя общие правила квалификации соучастия, одно из них он изложил следующим образом: «На наш взгляд, требует ссылки на ст. 33 УК и поведение соучастника, действующего с косвенным умыслом, поскольку необходимым признаком преступной группы является наличие только прямого умысла, отсюда косвенный умысел может составлять лишь элементарное соучастие с соответствующей квалификацией. При возможном признании неосторожного соучастия и оно должно быть отнесено к элементарному соучастию с квалификацией со ссылкой на ст. 33 УК»[325].