В теории уголовного права практически общепризнано, что посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК), на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК), и на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК) означает убийство либо покушение на убийство указанных лиц. Из этого вытекает, что преступление признается оконченным с момента совершения действий, непосредственно направленных на лишение потерпевшего жизни, следовательно, стадия покушения на эти преступления невозможна. Это верно во всех случаях, когда сознание виновного правильно отражает объективные свойства совершаемого деяния. Но ситуация меняется, если посягающий допускает ошибку в личности потерпевшего: желая лишить жизни, например, государственного деятеля в целях прекращения его государственной деятельности, он по ошибке принимает за него другого человека, стреляет в него и промахивается. Налицо неудавшаяся попытка посягнуть на жизнь государственного деятеля, но не реальное посягательство. Квалифицировать деяние по ст. 277 УК невозможно, поскольку жизнь государственного деятеля не находилась в реальной опасности и основам конституционного строя Российской Федерации ничто не угрожало. Но с учетом субъективной направленности деяния на этот объект преступление следует квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК, хотя с точки зрения формальной логики такая квалификация представляется не совсем обычной — покушением на покушение.
А как следует квалифицировать то же деяние, но с уточнением фактических обстоятельств: посягающий на жизнь государственного деятеля из-за ошибки в личности потерпевшего выстрелил в другого человека и убил его? По направленности умысла на определенный объект (основы конституционного строя) преступление должно квалифицироваться по ст. 277 УК. Однако, думается, и в этом случае нет оснований квалифицировать его как оконченное преступление, поскольку основам конституционного строя Российской Федерации также ничто реально не угрожало. Для приведения направленности умысла в соответствие с фактическим содержанием преступления опять же следует применить юридическую фикцию — деяние, доведенное до логического завершения, квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК.
Тщательное исследование содержания и направленности умысла, а также мотивов и целей виновного необходимо для точного отграничения покушения на одно преступление от оконченного посягательства на другой объект. В судебной практике встречаются случаи ошибочной квалификации преступления как умышленного убийства, хотя умысел виновного на лишение жизни не установлен.
X. был осужден за покушение на убийство С., которому он во время ссоры и в ответ на два удара рукой по лицу нанес удар ножом в левую половину грудной клетки, причинив проникающее ранение с повреждением левого легкого и сердечной сумки. В постановлении по этому делу Пленум Верховного Суда СССР указал, что по обстоятельствам дела можно заключить, что X. не желал лишать жизни С., с которым был в дружеских отношениях, поэтому его умысел был направлен не на убийство, а на причинение тяжких телесных повреждений[315].
В судебной практике не единичны случаи квалификации преступлений как покушения на убийство, тогда как на самом деле деяние содержит признаки особо злостного хулиганства.
За покушение на убийство был осужден В., который, будучи в нетрезвом состоянии, произвел, как указано в приговоре, выстрел из охотничьего ружья 16-го калибра в окно дома К. с целью лишения жизни последнего. Между тем Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР установила, что В. стрелял с близкого расстояния и хорошо видел потерпевшего, находившегося в освещенной комнате, но тем не менее не получившего никаких ранений. По словам подсудимого, он хотел просто попугать К., с которым у него сложились неприязненные отношения, но убивать его не хотел. При таких обстоятельствах содеянное В. следует квалифицировать как особо злостное хулиганство, а не как покушение на убийство[316].
Иногда суды квалифицируют как преступления против собственности деяния, совершенные без цели присвоения чужого имущества. М. был осужден за злостное хулиганство и покушение на открытое завладение имуществом граждан. Вечером пьяный М. из хулиганских побуждений нанес удары по голове незнакомым ему В. и А. Несколько позже он беспричинно толкнул Г., отчего она упала, а затем ударил палкой по голове X. Через некоторое время он подошел на улице к С. и потребовал у нее деньги. Получив отказ, он замахнулся на нее каким-то предметом, затем сбил на землю и нанес несколько ударов ногами.
Как видно из показаний свидетелей и обстоятельств дела, М. никаких конкретных действий по завладению имуществом С. не предпринимал, а когда с головы Т. упала на землю меховая шапка, М. ее поднял и возвратил владелице. Это свидетельствует об отсутствии корыстных мотивов в действиях М. и указывает на то, что он действовал из хулиганских побуждений. Следовательно, все действия М. квалифицируются как хулиганство и не содержат признаков покушения на открытое хищение чужого имущества[317].
Порой правоохранительные органы квалифицируют как изнасилование деяния, связанные с применением насилия, которое не служило средством подавления сопротивления потерпевшей с целью совершения с нею полового акта.
Так, П. был предан суду по обвинению в покушении на изнасилование. Ему было предъявлено обвинение в том, что, находясь в нетрезвом состоянии, он в городском парке на сопке Никольской в г. Петропавловске-Камчатском пытался изнасиловать Н., причинив ей при этом средней тяжести вред здоровью. При рассмотрении дела в суде было установлено следующее. В ресторане «Океан» он подсел к столику, за которым сидела Н. с подругой, и стал ухаживать за Н., о которой знал, что она женщина легкого поведения. После ухода из ресторана он пригласил Н. на сопку Никольскую и там намеревался вступить с нею в половое сношение. При этом он действительно домогался ее согласия, а когда не получил его, стал возмущаться тем, что Н. кокетничала с ним, согласилась на то, чтобы он оплатил ее счет в ресторане, а затем вместе с ним пошла в безлюдное место на сопке. Но и после этого Н. не согласилась на половой акт с П., и тогда последний нанес Н. несколько ударов по лицу и животу, причинив ей телесные повреждения, повлекшие расстройство здоровья свыше трех недель. После применения насилия П. не предпринимал никаких мер для достижения своего первоначального намерения. Следовательно, совершенные им в отношении Н. насильственные действия не имели целью совершения полового акта против воли потерпевшей и не могут рассматриваться как покушение на изнасилование. Поэтому народный суд г. Петропавловска-Камчатского переквалифицировал действия П. по ч. 1 ст. 109 УК РСФСР как умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью[318] (ч. 1 ст. 112 УК РФ).
При уголовно-правовой оценке действий, не доведенных до намеченного субъектом финала, необходимо иметь в виду, что намеченные лицом действия и желаемые последствия обладают свойством общественной опасности в уголовно-правовом понимании. Если же этот признак отсутствует, то стадия совершения деяния утрачивает свое значение и деяние признается не преступным в силу ч. 2 ст. 14 УК.
Например. Б. был осужден Тверским межмуниципальным судом Центрального административного района г. Москвы по ч. 3 ст. 30 и ч. 1 ст. 158 УК за то, что в торговом зале магазина самообслуживания взял шнурки ценой 18 руб. и тюбик обувного крема ценой 36 руб., вышел из торгового зала, но был задержан при выходе из магазина[319]. Московским городским судом дело было прекращено в силу малозначительности деяния (ч. 2 ст. 14 УК), поскольку деяние, даже если бы оно было доведено до конца, не обладало бы свойством общественной опасности.
