— Убирайтесь отсюда, сопляки паршивые!.. — заорал он.

На его физиономии, в том месте, куда угодил Дидиш, осталась глубокая вмятина. А по лицу Оливы текли большие слезы, и она прижимала руку к груди, куда ее так больно ущипнул капитан. Она стала спускаться по железной лестнице вниз. Дидиш последовал за ней. Он был в ярости: он чувствовал себя униженным и оскорбленным, хотя и сам не знал почему. Ему казалось, что его жестоко обманули. Тут у них над головой пролетел корморан — капитан дал ему сильный пинок под зад — и шлепнулся на палубу прямо перед ними. Олива наклонилась и подняла корморана с палубы. Она все еще плакала. Одной рукой Дидиш обнял ее за шею, другой стал убирать прилипшие белокурые пряди с ее мокрого лица. Потом он поцеловал ее в щеку нежно-нежно, как только мог. Плакать она перестала, потом посмотрела на мальчика и опустила глаза. Она прижимала к себе корморана, а Дидиш нежно обнимал ее за плечи рукой.

Анжель вышел на палубу. Корабль шел теперь в открытом море, ветер морских широт продувал его и в длину, образуя тем самым нечто вроде креста, что, впрочем, было явлением для этих мест вполне обычным, ибо судно приближалось к Папским владениям.

Анн и Бирюза заперлись в одной из своих кают, а Анжель предпочел пойти подышать свежим воздухом; но заставлять себя думать все время о чем-то другом было крайне утомительно. Анн по-прежнему прекрасно к нему относился. Самое ужасное, однако, заключалось в том, что Бирюза тоже была с ним очень мила. Оставшись в каюте наедине, они вряд ли будут говорить о нем, об Анжеле. Вряд ли они вообще будут разговаривать. Не будут же они… А может быть, и будут… Может быть, они…

Сердце его забилось сильнее, ибо мысленно он представил себе Бирюзу безо всего, такой, какой она скорее всего была там внизу в каюте с Анном, иначе зачем бы они стали запираться.

То, как она последние несколько дней смотрела на Анна, производило на Анжеля тяжелейшее впечатление. Взгляд у нее был такой же, как и у его друга, когда он целовал ее в машине: глаза с поволокой, бездонные и влажные, с веками, напоминающими мятый цветок с чуть раздавленными, пористыми, полупрозрачными лепестками.

Ветер пел под крыльями у чаек, цепляясь за все, что выступало за пределы палубы, оставляя на каждом выступе хвостик из пара, подобно облачку над Эверестом. Солнечные блики слепили солнце, отражаясь ему прямо в глаз, мерцая на поверхности переливчатого, местами белесого моря. Вокруг стоял приятный запах рагу из морской коровы и даров моря на солнечном гриле. Поршни в машинном отделении пыхтели вовсю, и корпус судна вибрировал с ними в едином порыве. Из вентиляционной трубы машинного отделения струился голубой дымок, который тут же рассеивался на ветру. Анжель наслаждался пейзажем: морская прогулка всегда умиротворяет. Нежный плеск воды, шуршание пены, бьющейся о корпус корабля, крик чаек и хлопанье их крыльев — все это завладело им, заполнило его мысли, и сердце забилось легче и быстрее, и несмотря на то, что Анн был там внизу с Бирюзой, кровь заиграла в его жилах, как шампанское.

Цвет воздуха можно было бы обозначить как нечто среднее между светло-желтым и бледно-бирюзовым. Рыбы тем временем продолжали биться о корпус судна, и Анжель, испугавшись, даже подумал о том, чтобы спуститься вниз, проверить на всякий случай, нет ли вмятин на видавшей виды железной обшивке. Но он отогнал эти мысли прочь. Образы Анна и Бирюзы теперь уже не преследовали его, как раньше, ибо у ветра был пьянящий вкус, а матовый асфальт на палубе был весь испещрен блестящими, похожими на извилистые прожилки на капризных листьях трещинками. Анжель направился к носу корабля, чтобы постоять там, облокотившись о поручни. Перегнувшись через перила, Олива и Дидиш тем временем наблюдали за тем, как снопы пены клеили седые усы форштевню на подбородок — что было не самым удачным местом для усов, Дидиш все еще обнимал Оливу за плечи, а ветерок, напевая что-то ласковое на ушко, теребил им волосы. Анжель подошел к ним и встал рядом у перил. Они заметили его присутствие; Дидиш даже посмотрел на него с подозрением, однако вскоре помягчел. На щеках Оливы еще виднелись следы высохших слез, и она временами тихонько сопела, прижав рукав к лицу.

— Ну что, нравится вам все это? — спросил Анжель.

— Нет, — ответил Дидиш. — Капитан — старый хрыч.

— А что случилось? — поинтересовался Анжель. — Он не пустил вас на мостик?

— Он обидел Оливу. Сделал ей больно, — объяснил мальчик. — Ущипнул ее вот сюда.

Олива прижала руку к груди и еще раз громко шмыгнула носом.

— До сих пор болит, — пожаловалась она.

— Старый хрыч! — сказал Анжель. Он был возмущен.

— Я дал ему рупором по морде, — заметил мальчик.

— Да-да, — сказала Олива. — Было очень смешно. — И она тихо рассмеялась.

Анжель и Дидиш рассмеялись тоже, представив себе лицо капитана.

— Если он еще будет приставать, позовите меня, — сказал Анжель. — Я ему покажу.

— Вот вы — настоящий друг, — сказал Дидиш.

— Он хотел поцеловать меня, — объяснила Олива. — От него разило красным вином.

— Вы-то, надеюсь, щипать ее не будете?.. — вдруг забеспокоился Дидиш.

От этих взрослых всего можно ждать.

— Не бойся, — уверил его Анжель. — Щипать я ее не буду и целовать тоже.

— Да нет, — сказала Олива. — Целовать — это пожалуйста, только щипаться не надо, а то больно.

— Что касается меня, то я считаю это излишним, — заявил Дидиш. — И вообще, с этой задачей я могу вполне справиться сам…

— Небось ревнуешь? — подзадорил Анжель.

— Вовсе нет.

Щеки Дидиша залились краской, и он, неудобно запрокинув голову, начал с большим вниманием рассматривать что-то, что находилось у Анжеля за спиной. Анжель рассмеялся. Он взял Оливу под мышки, поднял и расцеловал в обе щеки.

— Ну вот, — произнес он, опустив ее на палубу, — теперь, считай, мы настоящие друзья. Давай пять! — сказал он, обращаясь к Дидишу.

Тот нехотя протянул ему грязную лапу, но, посмотрев Анжелю в глаза, помягчел.

— Пользуетесь тем, что вы меня старше, но мне плевать. Все равно я целовал ее еще до вас.

— С чем тебя и поздравляю, — сказал Анжель. — У тебя хороший вкус. Целовать ее очень приятно.

— Вы тоже в Экзопотамию? — спросила Олива.

Ей очень хотелось сменить тему разговора.

— Да, — сказал Анжель. — Я там буду работать инженером.

— А отцы у нас — рабочие, — с гордостью заявила Олива.

— Вся работа на них, — добавил Дидиш. — Они говорят, что без них инженеры — пустое место.

— И они правы, — сказал Анжель.

— С нами еще едет бригадир Арлан, — подвела черту Олива.

— Страшная сволочь, — уточнил Дидиш.

— Поживем — увидим, — сказал Анжель.

— А кроме вас инженеры еще едут? — спросила Олива.

И тут Анжель вспомнил про Анна и Бирюзу там внизу в каюте, и ветер тут же посвежел, солнце зашло за облака, качка стала сильнее, и крики чаек начали неприятно резать слух.

— Едут… — с трудом выговорил он. — Мой друг здесь, на корабле. Он там, внизу…

— А как его зовут? — спросил Дидиш.

— Анн, — ответил Анжель.

— Смешное имя, — удивился Дидиш. — Собачье.

— А мне нравится, — сказала Олива.

— Имя собачье, — повторил Дидиш. — Глупо — человек с собачьим именем.

— Действительно, глупо, — отозвался Анжель.

— Хотите посмотреть на корморана? — спросила Олива.

— Нет, — сказал Анжель. — Пусть себе спит.

— Мы что-то не то сказали? — тихо спросила Олива.

— Да нет же, — сказал Анжель.

Он погладил Оливу по круглой головке и вздохнул. А там, на небе, солнце все никак не могло решиться — выглянуть из-за облаков или нет.

Уже добрых пять минут кто-то стучался в дверь Амадиса Дюдю. Сам же Амадис смотрел на часы, чтобы выяснить, насколько у него хватит терпения, и по прошествии шести минут десяти секунд выпрямился и изо всех сил дал кулаком по столу.