— Это волшебное имя, а ты у меня — волшебная девочка. Мое чудо, — говорила ей Анна.

— Но никого больше так не зовут! — сердито отвечала дочь.

— Потому что ты не такая, как другие. Ты особенная, — настаивала Анна.

— Я не хочу быть особенной. Я хочу быть собой! — кричала Фандита.

В семь лет она объявила, что ее имя Фанни, и потребовала, чтобы родители называли ее именно так.

Фандита возненавидела их дом на барже в Амстердаме, как только узнала, что другие девочки живут в домах с садом, посыпанными гравием дорожками и ухоженными клумбами. Анна боялась признаться себе, что именно эта ненависть Фандиты к их дому и простой жизни и стала причиной разрыва с Грегом. Переезд в Стокгольм, в «настоящий» дом, был для Анны последней попыткой спасти отношения с дочерью. Но она уже понимала, что не нужна Фандите.

В Стокгольме они жили как чужие, и Фандита переехала в общежитие, как только представился такой шанс. Она изучала экономику в Швеции и в Америке, и сейчас заканчивала какой-то важный проект. Анне никак не удавалось вникнуть в суть того, что Фандита изучала, и та сказала, что в этом нет ничего удивительного — ведь она как личность никогда мать не интересовала. После этого разговора Анна не спала неделю, мучаясь вопросом: неужели в словах дочери есть доля правды?

Теперь они сидели за столом и ели наскоро приготовленные бутерброды. Анна спрятала бутылку вина и выставила на стол пиво. Фандита бросила критический взгляд на гору немытой посуды в раковине. Анна залюбовалась ее светлыми кудряшками, такими же как у Грега, и карими глазами, как у самой Анны. «У меня такая красивая дочь, — подумала она. — Вот только одеваться ей стоит более женственно».

Она спросила про учебу, но Фандита оборвала ее, сказав, что нет нужды притворяться. Пришлось сменить тему и заговорить о своем отце, дедушке Фандиты, и о том, как ему плохо. Выражение лица девушки смягчилось, и она обещала навестить его. Глядя на дочь, Анна еще раз подумала, что вернулась в Швецию только для того, чтобы видеть ее почаще.

— А чем теперь занимаешься ты? — неожиданно резко спросила Фандита, и Анне вдруг захотелось ответить, что она открыла агентство, которое занимается заказными убийствами, и ее первой жертвой станет злобный господин Карлстен из дома напротив: «Мы его отравим, потому что мы не садисты и не хотим, чтобы он долго мучился». Но Анна подавила это желание и рассказала о «Гребне Клеопатры» по-другому: что оно будет помогать людям решать их проблемы.

Фандита слушала ее с неожиданным интересом.

— Ага, так значит, ты у нас решила на старости лет открыть свое дело, мама. Не ожидала от тебя такого. Неужели ты сможешь работать в коллективе и доводить проекты до конца? Что ж, лучше поздно, чем никогда.

— Я много где работала, и пока что никто на меня не жаловался, — обиделась Анна. — Если тебя не устраивает мой стиль жизни, так тому и быть. Живи, как тебе нравится. Но тебе не помешало бы проявлять к собственной матери хоть немного уважения.

Слова посыпались из нее, словно разбитое стекло, острыми колючими осколками. Она хотела бы взять их обратно, но было уже поздно. Фандита вспыхнула, как тогда на вечеринке на барже, когда Грег вставил себе перо между ягодиц и исполнял танец дождя. Все — и дети и взрослые, пришли в восторг и просили его повторить танец снова. Но для Фандиты это стало очередным доказательством того, что ей достались неправильные родители, которые выставляют ее на всеобщее посмешище. И несмотря на то, что Грег сам придумал этот танец, виновата во всем, по мнению Фандиты, была, конечно же, Анна.

— Уважение! — расхохоталась она. — Я скорее назвала бы это толерантностью. Если человек ведет такую жизнь, как ты, он может рассчитывать только на толерантность! Терпимость!

— Что ты хочешь этим сказать?

Фандита склонилась к ней через стол. Она была в скромной белой блузке, на шее — тонкая золотая цепочка с сердечком. Анна посмотрела на украшение и подумала, что оно совсем детское, а потом вспомнила: это же ее собственная цепочка, которую когда-то подарил отец, а она передарила Фандите, когда той исполнилось десять. Анне захотелось выпить. Плевать, что подумает дочь.

А та сердито продолжала:

— Ты когда-нибудь думала, каково это — быть твоей дочерью? Дочерью женщины, которая говорит, думает и делает и носит все, что хочет, и плюет на все правила? Которая ведет себя как ребенок, орет и все пачкает и ломает? И при этом все ею восхищаются! А ведь я мечтала быть такой, как ты! Я не боюсь в этом признаться. Ты словно наркотик, которого я никогда не пробовала, хотя ты, я уверена, перепробовала все. Какой смысл курить, пить, прогуливать уроки или одеваться иначе, чем другие, если ты только обрадовалась бы, сделай я это. Зачем…

— Я не принимала наркотики, Фанди… Фанни. И не курю. Выпиваю иногда, признаюсь, но не перехожу границ, и ты никогда не видела меня пьяной. Я живу с чистой совестью, Фанни. Я никогда никого не использовала и не обманывала и ничего не крала. Я просто шла своей дорогой, но мне не приходило в голову заставлять тебя делать то, что тебе не нравится. Я хочу только одного — чтобы ты тоже нашла свою дорогу в жизни и была счастлива. Вот почему…

Анна замолчала. Она хотела сказать больше, но не решилась. «Вот почему я здесь», — хотела она добавить. Обвинять других в своих ошибках, как обвиняла ее собственная мать, призывая в свидетели Бога и дьявола, — было не в ее правилах. Анна еще в детстве поклялась, что ни за что не станет такой, как мама, и будет отвечать за свои поступки. Она переехала в Стокгольм ради Фандиты, но это было ее решение, никто ее не принуждал. И Фандита тут не при чем.

— Какой путь ты выберешь? — спросила она осторожно. — Ты же знаешь, я приму любое твое решение, лишь бы ты была счастлива. Я знаю, что ты обо мне думаешь, но искренне считаю, что люди имеют право жить так, как им хочется, и никто не должен осуждать их или препятствовать им в этом. Главное — чтобы они уважали друг друга и никому не причиняли зла. Чего ты ждешь от жизни, Фанни?

Она действительно хотела это знать. Фандита аккуратно положила бутерброд обратно в тарелку.

— Я хочу быть обыкновенной, — сказала она. — Самым обычным человеком. Знаю, для тебя немыслимо быть такой, как все. Но именно этого я и хочу. Мне не надо слыть суперкрасивой, суперумной, суперзнаменитой или суперспешной. Я не стремлюсь привлекать к себе внимание. Я хочу иметь нормальную работу и семью: мужа и детей. Мне нужен самый обычный дом в обычном городе. И знаешь почему? Я не хочу остаться одна. Я хочу встречаться с обычными друзьями в обычных кафе и болтать об обычных вещах, потому что у обычных людей нет необычных проблем, мама, а если у человека необычные проблемы, то у него нет друзей. Люди, подобные тебе — всегда одиноки… А я не хочу остаться одна!

Анна не ожидала такого поворота. Она не видела в словах дочери никакой логики. Ей хотелось улыбнуться, но она сдержалась, зная, что это приведет Фандиту в бешенство.

— Обычной? Но, Фанни, ты так молода…

— И?.. — Фанни подняла на нее глаза, и Анна увидела калейдоскоп оттенков в ее огромных карих глазах. Она невольно представила, как такой узор смотрелся бы на шоколадном торте, и ужаснулась: как можно думать о шоколадных тортах в тот момент, когда дочь призналась, что не хочет ни в чем быть похожей на нее.

— И… — заговорила Фандита, — я сама так решила. Я знаю, что мне нужно. У меня будут друзья, которых у тебя никогда не было, и я…

— У меня есть Мари и Фредерик.

— Да, Мари и Фредерик. И все.

«Еще Грег», — добавила про себя Анна и, поддавшись порыву, достала спрятанную бутылку и налила себе вина. Фандита с презрением взглянула на вино, но потом, к удивлению Анны, потянулась за бокалом и налила себе тоже.

— Тост за умеренность, мама!

— Ты за этим пришла сегодня? Чтобы сказать мне, что мечтаешь стать совершенно обычным человеком? Каким я никогда не была?

— Нет, вообще-то нет. Я пришла сообщить, что планирую навестить папу. Я провожу сравнительный анализ экономики Швеции и Нидерландов, и мне нужны кое-какие данные. Папа сказал, что я могу жить на барже. Может, я и приму его предложение. На какое-то время. Я хотела, чтобы ты знала.