Хасиб кивнул, приложив руку к сердцу. «О да, воистину, с ней следует вести себя куда осторожнее, чем даже с разъяренной коброй… Или доброй дюжиной разъяренных кобр… Не зря же она заговорила о тайне…»

– Я весь обратился в слух, прекраснейшая…

– Знай же, юный маг, пришло время, когда я должна избрать себе спутника. Ибо сколь бы велика ни была наша семья, сколь бы ни были всесильны мои братья и сестры, но спутник нашей жизни всегда избирается нами из тех, кого мы любим, хотим возвеличить и одарить воистину бесценными дарами. Я долго искала такого человека и остановила свой выбор на тебе.

– На мне?!

Все иные слова покинули Хасиба, равно как и исчез его уверенный низкий голос.

– Да, мой друг. Ибо ты молод, хорош собой, уверен в своих силах и… и знаешь, кто я такая. Этого вполне достаточно для того, чтобы стать спутником моих дней, получив от меня в дар бессмертие и честь называться мужем Царицы змей.

– О Аллах великий и милосердный… Мужем Царицы змей…

«И тем самым предать цели учителя, предать и его самого. Теперь уже не на словах, а на деле. Позволить этому мерзкому племени обзавестись наследниками!.. Недостойно, мерзко, отвратительно!»

Анаис же истолковала возглас Хасиба совсем иначе. Увы, иногда даже самые умные волшебники, великие маги и колдуньи подобны смертным мужчинам и женщинам и частенько принимают желаемое за действительное. И потому она вновь улыбнулась, теперь уже не снисходительно, а скорее покровительственно-нежно.

– Так ты согласен, юный маг?

Увы, у Хасиба не оставалось никакого выбора. Петля предательства все туже затягивалась вокруг его шеи. Он вновь мысленно поносил себя последними словами за ту ссору, после которой покинул и почтенного Саддама, и родное гнездо. Но сейчас, увы, он мог лишь мысленно себя ругать. Ибо сделав один шаг на весьма скользком пути, сейчас он уже вынужден был сделать следующий.

И потому Хасиб лишь кивнул. Он не в силах был вымолвить ни слова. Но Анаис больше ничего и не надо было – молчание юноши она истолковала именно так, как ей этого и хотелось. Теперь у нее будет спутник дней и отец будущих крошек. А значит, у древнего рода появится продолжение.

Хасиб же закрыл глаза. Более всего, чтобы не выдать нешуточного отвращения, вернувшегося к нему из его самого страшного сна. Но еще и для того, чтобы мысленно проститься со всем, что стало ему дорого в последние месяцы – с цирком и зрителями, уверенностью в собственных силах и прекрасным ощущением, что твердо стоит на собственных ногах, с нежной, как дитя, Маликой и, о Аллах всесильный, с ее бабушкой, мудрой цыганкой Карой.

«Так вот что ты имела в виду, старая гадалка! Вот что значили твои слова о том, что змеи – мое предназначение, что они пребудут со мной, должно быть, до самого конца моих дней!»

И в этот миг он почувствовал, что уста Анаис прильнули к его устам. Хасиб, не раскрывая глаз, ответил на этот поцелуй. Ему показалось, что его языка коснулся раздвоенный кончик, но то, конечно, была просто иллюзия.

Назад дороги не было. Хасиб честно пытался представить себе жизнь с Анаис. О, что она будет страстной и сладкой, он понимал прекрасно. То, что она, жена, будет потакать всем его желаниям, взамен требуя полного повиновения – не вызывало ни малейших сомнений. Как и то, что жизнь эта будет бесконечно долгой жизнью марионетки в умелых руках опытного кукловода. Оставалось теперь представить себе, как же будет выглядеть миг, когда он воссядет рядом с женой на трон Царицы змей.

И огромная комната наполнилась тихим гулом, ее окутал серовато-синий туман. Через него видны были контуры двух высоких кресел, покрытых вычурной, о нет, не просто вычурной, обильной резьбой. Черное от времени дерево блестело, навершия тронов – а это, несомненно, были они – украшали необыкновенно крупные и яркие самоцветы, а бесчисленные ковры устилали каждую ступень из тех, что вели к престолу. Под стенами стражниками застыли громадные кобры, раздув свои чудовищные клобуки. Они были и живы и не живы – глаза их блестели, и головы слегка поворачивались, осматривая все вокруг, но приподнявшиеся мускулистые тела обхватом более любой колонны оставались неподвижны.

Одного, сколько ни силился, не мог представить Хасиб – себя на троне. Увы, похоже было, что не для него приготовлены и ковры, и самоцветы, и чаши с дарами. Это удивило, но, пожалуй, и обрадовало юношу. Значит, ему не суждено воссесть туда. Но, к удивлению своему, Хасиб не видел на троне и Анаис. Он пытался представить, как разметаются по спинке ее роскошные волосы, как сильные руки водрузят на голову царский венец. Но у него ничего не выходило.

Троны все так же оставались пустыми, но теперь у их подножия все яснее виднелась хрупкая женская фигурка, из последних сил поднимающаяся на локте и протягивающая руку к чему-то, что от взора Хасиба закрывал все тот же серовато-синий туман.

Неизвестно почему, но Хасиб ясно понимал, что видение это – тоже предначертание. Что каждое из слов и движений говорит о будущем четко и недвусмысленно. Выходит, не быть Анаис бессмертной царицей!

– Увы, звезда моих дней, – прошептал Хасиб. – Мое согласие ничего не значит. У нас нет будущего, нет ни единого мига, что мы сможем провести вместе. Более того, твои дары ничего не значат – ибо ты не только не в силах подарить мне бессмертие, но даже будешь лишена его сама.

– Что?! Как ты смеешь?!

– Смею, моя прекрасная. Сейчас я увидел мысленно тот зал, где нам с тобой предстояло воссесть как супругам. Но троны оставались пусты. Ты же корчилась у их подножия в предсмертной судороге.

– Бабушка, его нигде нет. Он исчез вскоре после представления… И до сих пор его кошма пуста, а сундук так и стоит распахнутым. Вскоре начнутся сборы, но я даже не знаю, где искать нашего мага.

– Говоришь, кошма пуста, а сундук стоит распахнутым… Это плохой знак, девочка. Значит, он собирался второпях, и это было еще вчера.

– Должно быть, так и было. Но куда же мне теперь бежать?

– Я думаю, малышка, надо начать с того, чтобы осмотреть, все ли его вещи на месте.

– Зачем?!

– Если на мальчика напали воры, то мы не найдем в его сундуке ни гроша, если какой-нибудь знатный человек пригасил его дать представление дома – мы не увидим ничего из его колдовской утвари…

– Я поняла, бабушка.

– Займись этим, детка, пока я раскину на картах судьбу этого безумца.

Малика бросила на старуху всего один взгляд, но какой! Воистину, ему было бы под силу испепелить камень, и притом немаленький. Но и старая Кара была из того ж теста – она лишь усмехнулась.

И вскоре цыганка уже знала ответ. Он ей так не понравился, что засаленная колода опять легла в ее ладонь, чтобы вновь упасть картинками вверх. И вторая попытка показалась старухе столь же неудачной. А потому она в третий раз разложила карты – в самом верном и самом большом раскладе.

– Ай-яй-яй, – покачала головой старуха.

– Что случилась, бабушка? – спросила Малика.

– Рассказывай сначала ты, детка. Что ты нашла?

– И вся одежда Хасиба на месте, и вся колдовская утварь. Я не нашла лишь его плаща. Но зато нашла вот это.

И девушка вытянула ладонь, на которой устроился толстый кошель.

– Открой его, девочка.

– Но это же Хасиба!..

– Открывай смелее. Ничего не случится, если ты просто заглянешь внутрь.

Малина высыпала на ладонь золотые, и они заиграли в утреннем свете твердыми гранями.

– Значит, это были не воры и не богатей, который хотел бы посмотреть на фокусы моего прекрасного Хасиба еще раз…

– Да, девочка, не воры и не богачи… Это была женщина. Более того, женщина столь знатная и столь страшная, что даже мне, старухе, видевшей в своей жизни неизмеримо много, становится не по себе от одного лишь взгляда на карты.

Глаза Малики стали наполняться слезами.

– Да, малышка, это так. Боюсь, наш балаган никогда уже не увидит фокусника Хасиба, как не увидишь его и ты… Но он, как видишь, оставил тебе дар. Да к тому же и не один. Не плачь, моя маленькая. Жизнь столь удивительна, что нет смысла заливать ее слезами именно тогда, когда она раскрывает перед тобой новую свою страницу.