Но время текло, и руки сами полезли в карман, вытащили послание.

Почерк узнал сразу. Из тысячи узнал бы.

«Любимый мой, я много лет уже пишу это письмо, но не решаюсь послать…»

Лешка проморгался, быть такого не может, Рита назвала его «любимым»?

Безумие.

И тут время остановилось. От волнения дрожали ладони, а взгляд раз за разом перескакивал со строчки на строчку, пытаясь охватить все сразу. Подобного он не ожидал. С каждым прочитанным словом страшная правда выходила из тени. Дни, месяцы, годы лжи вместо полноценного счастья быть вместе.

Мастера самообмана — вот кто они с Ритой. Да, если б он знал это раньше! Ни на секунду не выпустил бы эту глупую из объятий, был бы рядом всегда и повсюду.

До чего нужно быть безумной, чтобы так исковеркать себе жизнь? Безрассудство во всем, и плевать, кого перемелет его жерновами — вот ее девиз. А он?

Больше читать не мог, всего трясло, словно в лихорадке. Вязкая трясина мыслей затягивала все глубже, отрывая от реальности. Сам не заметил, как уложил парашют.

Рядом уже размахивал гигантскими лопастями вертолет. Он так и манил подняться ввысь, уж там все просто. Есть жизнь и смерть. Простенький выбор…

От гула закладывало уши. Огромные лопасти вращались с безумной скоростью, унося группу спортсменов все выше. Тысяча метров — достаточно для хорошего прыжка на точность. Золотая высота.

Лешка глянул в окно. Серые рваные тучи уже затягивали небо, предвещая непогоду, но кого волнуют серые тучи на небе, когда внутри черно, как в непроглядной бездне. Письмо во внутреннем кармане комбинезона, казалось, горело огнем, прожигая дыру в теле. Ее последние слова, горсть отчаянных фраз, прошлись по душе плетью.

«Рита, за что, почему?» — вопил рассудок. Безумная девчонка, а он ведь был свято уверен, что любовь безответна… Как же она заигралась.

Сердце болело. Громко бухало в груди, словно хотело вырваться и дотянуться до жалкого клочка бумаги. Прочесть не глазами, а душой, стать частью каждого слова.

Другие спортсмены радостно ждали прыжка. Им хотелось вкусить адреналина, очередной раз доказать высоте свое могущество и смелость. «Прокатиться на облаках» — легкомысленно шутили они. Не нужно крутить сложные фигуры, только оттолкнуться от борта и вниз. Полная свобода. Раскрыть крыло и подчинить себе ветер — могущество для избранных.

Ферзь невесело хмыкнул. Могущество… проклятие, ослепившее двоих. Они с Ладьей, как последние грешники, столько лет упивались этой властью и плевали на все. Короткие интрижки и горькое похмелье, шеренги мужчин и женщин между двумя любящими разделяли их все больше, но оба не предавали этому значения. Летали в эйфории от собственной свободы, и вот итог. Она ушла.

Раньше он догадывался, что авария могла произойти не случайно, даже говорил об этом вслух, но не верил… Разве могла бесшабашная, заносчивая Ритка убить себя? Нет! Она скорей даст в зубы любому, кто усомнится в ее стойкости и воле. Боец до конца, страстная и пылкая во всем. Спорт, гнев или секс — не видела разницы и отдавалась по полной. Он ненавидел и любил ее за это. Зеркальное отражение его самого, такие не сдаются, но все оказалось ложью, коварной иллюзией. Не было железной девчонки, никогда не было. Была обычная любящая женщина, ранимая и слабая. Даже собственную жизнь она не вынесла. Приняла решение и ушла.

А он?

— Готовы? — крикнул выпускающий.

Махнув рукой, первый спортсмен покинул борт.

Лешка еще раз проверил все ремни, но не помогло. В памяти воскресло красивое лицо любимой женщины, руки сами расстегнули костюм и достали письмо. Строчки хаотически плыли перед глазами, терзая измученную душу.

«…Леша, любимый. Как бы я хотела сказать тебе это в лицо. Признаться в сокровенном, но ты не поверишь. Я виновата во всем и плачу за ошибки каждый миг своей проклятой жизни. Видеть тебя, слышать — самое большое счастье, но мы разучились быть честными. Постоянные игры, холод и грязь. Я так больше не могу. Я хочу быть с тобой. Всегда рядом, всегда твоей.

Быть слабой женщиной, а не тряпкой, что стелется под первого встречного. Хочу слышать вновь твое „люблю“ и плакать от радости. Я ведь умею плакать, ты, наверное, и не знал… За последние годы я превратилась в настоящую плаксу, позорище…

…Ты в миллион раз лучше меня, я знаю… Мой добрый, искренний и чуткий любимый. Мы слишком долго прятались за собственными колючками, боясь довериться вновь.

Для таких, как я, в аду наверняка есть отдельное местечко погорячее. Туда мне и дорога, поскорее бы».

Глаза слезились.

— Воронов, чего сидишь? — перекрикивая шум вертолета, рявкнул выпускающий. — Пошел!

Через пару секунд Ферзь уже стоял у борта.

На глазах маска, за пазухой письмо, а внутри пустота.

Вертолет с командой был уже в воздухе, когда Карина присоединилась к Кузьмичу. Тот, как всегда, отказался идти в поле, чтобы встречать спортсменов. Уже пять лет на любых соревнованиях он лишь издали в бинокль наблюдал за событиями. Впрочем, на суеверного инструктора никто не обижался. Что нужно заметить, он заметит и так.

С небольшим интервалом между собой парашютисты стали покидать борт.

— Ну как там? — спросила помощница. Бинокль Глеба был в доме. — Наши уже все в небе?

— Судя по комбинезонам, да. И Шеф, и Лешка, — Кузьмич внимательно всмотрелся в даль. — Черт. Что за ерунда?

— Там что-то не так? — девушка всполошилась, вспоминая сегодняшний сон.

— Ничего хорошего… — злобно пробурчал мужчина. — Похоже на отказ основного парашюта, но почему запаска не сработала… Какого черта он медлит?

Высоко в серо-голубом небе кто-то отчаянно боролся за жизнь. Спустя несколько коротких секунд после обычного свободного падения, основной парашют спортсмена не раскрылся. Заволновались все, от судей возле матов до обычных наблюдателей. Парень продолжал падать, и счет шел на секунды.

— Господи, только не это… — Карина вся сжалась от ужаса. — Глеб… Только не Глеб…

Старик схватился за сердце, чуть не выпустив из рук бинокль. Как такое могло быть? Его воспитанники — одни из лучших спортсменов.

— Кто это? — зажав рот рукой, чтобы не зарыдать, спросила девушка.

Кузьмич молчал, вглядывался ввысь и тяжело дышал. Сейчас ему не было важно кто, все они были любимыми детьми, его мальчишками и девчонками. И нет ничего ужаснее, чем видеть их беспомощность. Второй раз он уже точно подобное не переживет.

— Открылся! — радостно вскрикнула девушка, когда спортсмен смог все-таки выбросить запасной парашют.

— Черт знает что! — инструктор рывком поднялся с места. Настоящее проклятие! Запасное крыло все никак не могло наполниться воздухом, и кучей тряпья летело вслед за человеком. — Закрутка… О, Господи… Лешка…

— Это не Глеб? — чувствуя себя последним предателем, переспросила Карина. — Это точно не Глеб?

— Точно, — хрипло ответил старик. Если после отделения он и мог их спутать, то в полете всегда точно знал, кто есть кто. Такие уже все разные, его самые лучшие мальчики!

Карина облегченно выдохнула. Впору презирать себя за подобную радость, но сердцу не прикажешь. Если бы что-то случилось с Булавиным, она бы не перенесла.

Пытаясь выровнять купол, спортсмен бешено орудовал стропами и вращался. На кону стояли бесценные метры, отделявшие его от верной гибели.

— Давай же парень! — шептал Кузьмич. — Наполни его…

Словно в ответ на эту тихую просьбу, купол раскрылся полностью, но земля была уже слишком близко. Прошло несколько коротких секунд, и быстрое планирование перешло в посадку. От ужаса Карина закрыла глаза. Смотреть страшно. Он ведь так старался успеть, так боролся… Еще бы три-четыре секунды, пара сотен бесценных метров… Даже здесь, на окраине поля, был слышен вопль толпы. По спине прошелся холодок.

— Иди-ка ты в дом, девочка, — не своим голосом прошептал инструктор. — Я узнаю, что и как, а ты лучше не высовывайся. Не надо тебе на такое смотреть… А вот я должен быть там… Со своим мальчиком.