Ко всему прочему добавилась еще и жара. За двадцать минут ожидания он упарился так, что возненавидел собственный галстук и пиджак. Глеб уже готов был вернуться в прохладный салон машины, когда из дверей больницы вышла девушка.

Сердце в груди екнуло и забилось быстрей. Ошибки быть не могло, это Карина.

Пока он раздумывал, криволапый бульдог изо всех сил дернул поводок и, чуть не вывихнув ему руку, ринулся в сторону девушки. Радостный собачий лай был слышен, наверняка, за несколько кварталов, и только хозяин пса остался на месте, не в силах сделать даже шаг. Очарованно смотрел, как Карина обнимает и чешет его пса, незаметно утирая слезы, как бешено радуется Дольф, облизывая руки, лицо и все, до чего может дотянуться.

— Карина, — он все-таки ее окликнул.

Получилось тихо, хрипло, словно не своим голосом, но она услышала. Волнение, страх и тоска — все разом отразилось в зеленых глазах. Еще секунда, и он бы сорвался, наплевав на собственное мнение, в котором так старательно убеждал себя все эти дни. Вот она, его женщина, похудевшая, изможденная, с заплаканными глазами, такая родная и такая… любимая…

Ноги сами понесли навстречу. Поздно. Она сбежала и в этот раз. Вначале медленно, затем все быстрее, цепляясь острыми каблучками за плитку, натыкаясь на прохожих, бежала от него и собственной несбыточной мечты. Даже секунда промедления опасна, ведь так сладок соблазн вернуться в мир, где можно засыпать и просыпаться рядом, обнимать и целовать, видеть каждый день и не надеяться на большее. Нет.

Она сказала: «Пока»,

Он долго смотрел ей вслед,

Для неё прошла ночь,

Для него три тысячи лет.

За это время десяток империй

Расцвёл и рухнул во мрак,

Но некоторые женятся,

А некоторые так.

«Некоторые Женятся» гр. «Аквариум»

Чайник кипел уже двадцать минут, еще недолго, и по маленькой кухне разнесся бы запах паленого. Причем это был бы не первый чайник, прогоревший по вине забывчивой хозяйки и ее настойчивого гостя. Хорошо котлеты разогреваться никто не поставил.

Довольный собой мужчина, с чувством выполненного долга, повалился на бок. Дышал он неровно, впрочем, как и растрепанная женщина рядом.

— Ну вот, почему ты никогда меня не слушаешь? — возмутилась дама. — Откуда в наш век такие неандертальские представления, что женщина непременно должна быть снизу?

— Насть, помолчи ты хоть минуту. Дай в себя придти, — грудь тяжело вздымалась, а с шеи на подушку ручейками стекал пот.

— А я, между прочим, помощь предлагала, — лукаво улыбнулась женщина, целуя любовника в горячее плечо.

— Я предпочитаю помереть от инфаркта на женщине, а не под нею!

— Иван! — она расхохоталась. Достался же ей такой неугомонный дамский угодник. — Я каждый раз на финише телефон скорой вспоминаю.

— Если бы ты поменьше о скорой думала, гляди, и мне марафонца не пришлось бы изображать!

Оба виновато глянули друг на друга и рассмеялись. Знали ведь один другого уже много долгих лет, всякое бывало, а вот как до кровати дело доходит, так здравый смысл всегда куда-то улетучивается. Ни дать ни взять озорные подростки.

Женщина поднялась первой и скромно набросила халат. Мужчина, любуясь, подсматривал за ней да поглаживал пышные усы. Его глаза довольно блестели, обшаривая взглядом милые сердцу пышные формы любовницы.

— Эх, Настасья, — он потянулся в кровати. — Чего ж ты такая упрямая?

— Иван, если ты опять про ЗАГС, то я, как всегда, против, — нежно целуя его в губы, ответила женщина. — Ну, какие из нас с тобой муж и жена? У меня маленький, но интересный бизнес, а ты неделями торчишь за городом, в клубе.

— Насть, но я ж не всегда там буду торчать… — Кузьмич изобразил несчастный вид.

— Ты и не всегда? Да скорей тебя оттуда ногами вперед вынесут, чем сам уйдешь, — женщина от сглазу поплевала через плечо. — Все, хватит валяться! Чайник, небось, опять сгорел…

— И чего ты его только ставишь каждый раз, — прокряхтел мужчина, но с кровати поднялся. — Я котлеты чаем не запиваю.

— А кто каждый раз чашки на стол ставит? — она удивленно округлила глаза.

— Так это ж сигнал!

— Тьфу на тебя! — засмеялась Настасья Павловна. — Спортсменам своим сигналы раздавай, а я чайники покупать замучилась. Одни растраты.

Через полчаса оба с аппетитом уплетали на кухне рубленые котлеты. «И как только они не приелись за много лет?» — каждый раз спрашивала хозяйка, глядя на довольного гостя. Тот же бодро тянулся за все новой и новой порцией, не забывая нахваливать кухарку. Словно важный ритуал, как чашки и кипящий без толку чайник, все повторялось бесчисленное количество раз, но не надоедало. Было в этом что-то большее, чем просто ужин, и пусть не муж и не жена, но в такие минуты ближе на целом свете никого не было.

— Эх, Настасья, — Кузьмич доел последний кусочек и похлопал себя по пузу. — Чего ж мы с тобой так поздно встретились? Сейчас бы внуков нянчили, и котлеты были бы чаще.

— Да… — протянула женщина. — Внуков хочется. Ради них я даже работу бросила бы и к тебе за город переехать согласилась бы. Чем ни деревня?

— Какую мне малину Булавин испортил… — цокнул языком Кузьмич.

— Как он сейчас, Ромео наш?

— Нормально. Весь в делах. Парашют себе новый заказал, американский, очень дорогой, машину сменил. Та, говорит, Дольфа возить неудобная.

— Иван, ну что ты за человек? Я у тебя про другое спрашиваю!

— Насть, так не поменялось ничего за эти две недели. Ну, скинул он пару кило, молчит постоянно, — Кузьмич махнул рукой. — Ты же сама его знаешь!

— Значит, ушел в глухую оборону.

— Хорошо хоть не по бабам, — усмехнулся Кузьмич. — Хотя…

Мужчина задумчиво почесал подбородок.

— Говори уже! — не выдержала Анастасия Павловна. — Что «хотя»?

— Он сегодня на свадьбу к деловому партнеру укатил, — из-за этой свадьбы Кузьмич и сам волновался. Видел как-то, что представляют из себя подобные празднества у богатеньких. Толпы наряженных девиц с хищными глазами и море алкоголя. — Там сама атмосфера способствует загулу.

— Плохо, — всполошилась женщина. — Очень плохо!

— Угу! Только мы с тобой тут ничего не поделаем. Карина, кстати, где?

— Не знаю, — призналась Анастасия Павловна, убирая со стола грязную посуду.

Она действительно не знала, где сейчас девушка. Дома ее уже две недели нет, телефон не отвечает, а родители не признаются, куда дели дочь. Как сквозь землю провалилась.

Кузьмич притянул к себе женщину и зарылся носом в вырез халата.

— Он ведь, дурак наш, любит ее очень…

— Знаю, Иван, знаю… Оттого за них и больно.

Женщина заботливо потрепала любовника по голове. Нелегко это, когда милые сердцу люди своими страхами и сомнением калечат себе жизнь. Победителей нет, одни проигравшие. И ведь за них ничего не исправишь, слишком личное это дело, любовь.

В больнице в это время подходил к концу тихий час. В соседних больших палатах уже слышен был гомон людей и трескотня старого телевизора. Там редко кто спал в обед, но Лешку эта участь минула. С первого же дня, стараниями инструктора и Булавина его разместили в настоящих одноместных апартаментах. Индивидуальная палата повышенной комфортности, особый уход и тишина — все условия для выздоровления.

Спалось здесь, как дома, а уж сны какие снились! Вот и сегодня в обед сновидения порадовали хорошей порцией эротики. Блондинки и брюнетки всех мастей ласкали его тело и нашептывали какие-то глупости. Видимо, психика после нескольких месяцев одиночества, ужаса падения и травмы больше не желала цепляться за прошлое.

— Проснись, Лешенька, — услышал он сладкий голосок над ухом. Сон тут же, как рукой сняло.

Он резко раскрыл глаза и ахнул. Пожалуй, фантазия во сне была скромнее ожидавшей его реальности. Взгляд мгновенно сфокусировался на пышном бюсте, нескромно выглядывающем из расстегнутого халата.