– Конечно! Конечно! – заикаясь, проговорила я, смущенная и рассерженная тем, что мне самой не пришло в голову такое очевидное решение. – Я могу еще чем-то помочь?

Полететь на луну на бумажном самолетике? Упасть на колени и поцеловать место, на котором ты стоишь?

– Просто передайте. – Он улыбнулся, на этот раз широкой улыбкой, осветившей все его лицо так, что в глазах у него заплясали веселые огоньки, а на щеках появились ямочки. При виде этой улыбки каждая нормальная женщина должна была бы тут же отбросить подушку, сорвать с себя трусики, упасть на пол и закричать: «Ну же! Возьми меня сейчас же, или потеряешь навсегда!» Разумеется, я говорю о нормальных женщинах, а не о себе. Я просто пофантазировала на эту тему несколько секунд, отчего меня затошнило еще сильнее.

– Просто скажите ей, что сегодня вечером я буду, хорошо? Я забыл подтвердить. – Он перестал улыбаться и оглядел меня с ног до головы, после чего добавил: – Вот и все – пока что. Увидимся позже. – С этими словами он повернулся и ушел.

Возможно, я пофантазирую о нем потом. Когда мне станет лучше.

– Я так мучилась от похмелья, что даже не спросила, кто он такой! Просто невероятно! – печально призналась я Беверли, описывая ей этот инцидент, когда спустя несколько часов она вернулась из колледжа.

Бев засмеялась:

– Это Джеймс. И я очень зла на него, потому что он испортил мне весь сюрприз.

– Какой сюрприз?

– Я же говорила ему, что это будет сюрприз, вечеринка для тебя.

– Для меня? – Я вспыхнула, чувствуя себя ребенком, которого взяли на пикник, хотя он этого и не заслужил. – Почему?

– А почему бы и нет? Это тебе полезно – немного развеселиться, пообщаться с людьми. Будут несколько моих друзей.

– А Джеймс один из твоих «друзей»? – многозначительно поинтересовалась я.

– Если ты спрашиваешь, спала ли я с ним, то да, конечно спала, но много лет назад, а потом мы расстались. Хоть это было и нелегко! – Она захихикала. – Ну, ты себе представляешь!

Я постаралась как можно безразличнее пожать плечами. Представляю? Хочу ли я представлять себе это? И что будет, если я начну себе представлять эти глаза, эту улыбку и срывание трусиков…

– Ну конечно же, он тебе понравился – это у тебя на лице написано! – радостно сообщила Бев. – Он просто великолепен. Считает себя даром божьим для любой женщины… не без оснований, конечно… Джеймс колоссальный любовник.

Я вообще не задумывалась обо всем этом, пока готовилась к вечеринке Беверли. Ничего подобного не приходило мне в голову, когда я красила ресницы остатками туши, вытряхивала на себя последние капли духов и рылась в чемодане в поисках нижнего белья, которое не выглядело бы так, словно принадлежит толстой матроне среднего возраста, страдающей от стресса. Хотя, возможно, я возвращалась к эпизоду у порога раз или два, или, может быть, несколько десятков раз – ну максимум пятьдесят. Я пыталась выкинуть из воспоминаний похмелье и сделать в воображении еще несколько шагов, чтобы он уже не глядел на меня своими лучистыми глазами, а втолкнул в дом, отшвырнул подушку в одну сторону, трусики в другую и…

– Тебя к телефону, Элли! – закричала Бев снизу. – Это Виктория.

– Ты даже не позвонила сказать, что доехала, – обиженно пробурчала Виктория.

– Извини. Я доехала.

– С машиной все в порядке?

Ну да, конечно. Теперь ясно, в чем дело.

– Нет. Я ее разбила. Я устроила гонки с симпатичным молодым человеком в красной «фиесте»…

– Очень смешно, мам.

– И мы вместе пообедали в кафе, а потом опять устроили гонки…

– Мама!

Она меня не слушала. Если бы я рассказала ей, что болтала с самым красивым мужчиной на свете, стоя на пороге в одних трусиках, она бы только вздохнула: «Ма-ма!» – тоном, который исключает наличие сексуальной привлекательности у кого бы то ни было старше тридцати.

– А сегодня утром на пороге дома я болтала… – начала я.

– Мамочка, пожалуйста. Я звоню не для того, чтобы узнать последние сплетни о соседях Беверли, – отрезала она.

Понимаете, что я имею в виду?

– Тогда в чем дело? – спросила я, встревоженная нотками беспокойства в ее голосе. – Кексик опять заболел? Бампер совсем отвалился?

– Нет. Звонила бабуля с Майорки. Она сказала, что назад не приедет. Никогда.

Видите, как это бывает? Вы можете сколько угодно притворяться, что уехали и обо всем забыли, что вы поменяли жизнь, полную тревог и забот, на возможность болтать нагишом с человеком, который так красив, что просто страшно становится, но то, от чего вы бежите, никуда не денется и все равно настигнет вас. Оно придет за вами, с легкостью преодолев весь путь от этой чертовой Майорки до Лондона, и от Лондона до Корнуолла.

– Она сделала это нарочно, чтобы позлить меня, – простонала я, уткнувшись в свою чашку с кофе.

– Зачем?

От Беверли не было никакого толку. Мне нужен был человек, который сочувствовал бы мне, потому что весь окружающий мир, и особенно моя мать, были против меня. Рациональные доводы меня не интересовали.

– И что плохого, если она останется на Майорке? Мне казалось, ты должна обрадоваться.

– Обрадоваться? Обрадоваться?! – взорвалась я. – Обрадоваться тому, что она окончательно спятила и физически совсем плоха? Обрадоваться, что она сбежала с каким-то… с каким-то… Тедом, который хочет приобрести британский бар в Пальме?

– По крайней мере, он готов работать, – заметила сестра, подливая себе еще кофе.

– Это ничего не меняет. – Я покорно вздохнула, представив, что сейчас мне придется подниматься по лестнице и заново укладывать вещи, которые я уже начала распаковывать. – Мне придется поехать туда.

– Чего?

Должно быть, примерно так Бев обращается к своим самым нерадивым студентам. Руки в боки, укоризненный взгляд сквозь очки. Даже мне стало не по себе, а я ведь всего-навсего ее сестра.

– Мне придется поехать туда, – повторила я. – И все уладить.

– Только послушай, что ты говоришь! – рявкнула Беверли, и она была столь явно рассержена, что я от удивления уронила ложку. – Тебе придется поехать на Майорку и все утрясти, вот как? Да что с тобой делается? Тебе мамино счастье спокойно спать не дает? – Повисшая тишина напомнила мне звук «банг», который издает резинка, если ее как следует натянуть. Перед тем как лопнуть, она вибрирует так, что воздух вокруг нее звенит от напряжения.

– Да что ты об этом знаешь? – прошипела я. – Когда и что ты делала для мамы?

Банг!

– Я посылала ей цветы. Я звонила ей. Я беспокоилась о ней.

Резинка еще немного натянулась. Банг, банг…

– Ах вот как, ты беспокоилась? Думаешь, звонить раз в неделю и посылать цветы время от времени – значит беспокоиться? А ты не пробовала часами сидеть в больнице и ждать, пока она выскажет врачам все свои бесконечные жалобы? А как бы тебе понравилось, если бы она завела манеру являться к тебе домой в любое время дня и ночи, требовать, чтобы для нее приготовили обед, и ругать на все корки каждое твое действие!

Хлоп!!!

– Ты все время обижаешься и злишься! – выкрикнула Беверли.

– А ты невероятно ленива! Ты никогда пальцем не пошевелила, чтобы помочь!

– Она никогда не давала мне помогать! Это же ты ее любимая доченька. Бог знает почему, ты ведь ни на что не способна, кроме как хныкать и жаловаться…

– Послушала бы я тебя, если бы ты была на моем месте.

– Ты все время так себя жалеешь!

– Привет! Я слишком рано?

Первый из гостей устал стучаться в дверь и просунул голову в кухонное окно. И конечно же, это был Джеймс.

Вот так всегда.

Беверли унеслась в ванную, а мне не оставалось ничего другого, кроме как впустить его. При этом на мне было ненамного больше одежды, чем утром на пороге. Конечно, нижнее белье я надеть успела, но оно, хотя и было черным и кружевным, не могло скрыть моего возраста, лишнего веса и, самое главное, отсутствия верхней одежды, более соответствующей случаю, чем полотенце, наспех обернутое вокруг торса.