Думаю, в списке самых кошмарных событий и ужасных происшествий, способных разрушить вашу жизнь, заболевший кот находится всего-навсего на втором или третьем месте. Поэтому мне трудно объяснить тем, кто тогда не был со мной знаком, почему именно болезнь кота стала главным катализатором, заставившим меня слететь с катушек. А в результате я оказалась в настоящем ночном кошмаре, какого даже не могла вообразить в худшем из… ну, из моих обычных кошмаров. Если вдуматься, это трудно было объяснить даже людям, которые знали меня лучше всех на свете, так почему же я должна требовать понимания от вас, если с вами мы даже не знакомы? Ну все равно, надеюсь, вы меня поймете.

Возможно, вы прочтете мою историю и подумаете: «Это история несчастной, жалкой, старой коровы, которая сорвалась с привязи». А может быть, так: «Вот результат того, что в шестидесятые люди получили слишком много свободы; вот итог влияния поп-культуры и морального разложения нашего общества, разрушения института брака и традиционной семьи…»

Давайте с самого начала расставим точки над «и». Я предпочитаю вариант с несчастной старой коровой. Он меня ни чуточки не оскорбляет и, по-моему, вполне точно отражает суть всей этой истории. Так что не стесняйтесь и применяйте его в любой момент, если вам покажется, что он для этого подходит.

Итак, начнем с того дня, когда заболел кот.

Был необычайно холодный апрельский день за два месяца до моего пятидесятого дня рождения. Центральное отопление не работало, но я не позволила себе расстраиваться из-за этого. Я завтракала в перчатках и смирилась с тем фактом, что инженер, занимающийся центральным отоплением, сможет что-то поправить не раньше следующего понедельника. Се ля ви. Легкая прохлада еще никому не повредила.

– Когда я была ребенком, – сказала я моей младшей дочери Люси, – у нас не было центрального отопления. Ни у кого не было.

– А еще люди жили в пещерах и одевались в шкуры диких зверей.

– И нам приходилось соскребать лед с внутренней стороны окон в спальне и поддевать теплые вещи под пижамы…

– О боже! Мы опять обсуждаем тяжкую жизнь в былые времена? – с состраданием спросила у своей сестры Виктория, совершенно не обращая на меня внимания. Она появилась на кухне в паре свитеров поверх пижамы и ловко сцапала два кусочка хлеба, выскочивших из тостера.

– Это мои тосты! – возмутилась Люси.

– Сделай себе еще.

– Мама! Скажи ей!

Я невидима, и слушать меня нет никакой необходимости, но я должна говорить девице двадцати одного года от роду, чтобы она не смела трогать тосты девицы девятнадцати лет от роду. Красота.

– Загрузите посудомойку, когда закончите, – сказала я вместо этого.

Хлопнула кошачья дверца, и на кухню галопом влетел Кексик, как будто за ним гнались все псы преисподней.

– Что, холодно на улице, да, мальчик? – спросила Виктория, садясь за стол с тостом Люси на тарелке. Масло с поджаренного хлеба капало ей на колени.

Кексик вспрыгнул на стол, постоял несколько секунд, словно раздумывая, а потом его стошнило прямо на тарелку.

Дело было не в том, что его стошнило, а в том, что рвота была странного красного цвета. И еще в том, как кот выглядел.

– Он нарочно! – проскрипела Виктория. Она вскочила со стула и отошла подальше от стола; у нее на лице был написан ужас.

– Так тебе и надо, – спокойно заметила Люси, намазывая новый тост.

Кексик лежал на боку рядом с лужицей рвоты и тяжело дышал.

– С ним что-то не так, – сообщила Виктория. – Лучше отвези его к ветеринару, мамочка.

– Может, кто-нибудь поможет мне убрать? – сухо спросила я, глядя на часы. Мне приходилось беспокоиться одновременно из-за кота и из-за работы.

Виктория снова подошла к столу, глядя на оскверненную тарелку с плохо скрываемым отвращением. Я передала ей несколько вчерашних газет, и вместе мы собрали содержимое кошачьего желудка в газетный сверток, который отправили в мусорное ведро.

– Бедный старик, – ласково сказала Виктория Кексику, который смотрел на нее несчастными глазами. Она взяла кота на руки, невзирая на протестующее рычание, и, укачивая, как ребенка, углубилась в одностороннюю беседу о том, что он, возможно, съел какую-то неподходящую лягушку или мышку. Как только я закончила протирать стол вторым по счету дезинфицирующим средством, кота опять стошнило, на этот раз на верхний свитер Виктории, хотя кое-что досталось и нижнему. Несколько ярко-оранжевых капель попало на ее новые рождественские шлепанцы с глупыми собачьими мордами, а последняя порция снова выплеснулась на стол.

– Вот черт! – ахнула Виктория, роняя кота.

– Виктория! Поосторожнее с ним.

– Поосторожнее? Да ты посмотри на меня!

– Это все смоется. Что ты стоишь, как на именинах, помоги мне убрать!

– Мама, какой смысл убирать, если он опять все загадит, как только ты закончишь?

– Мамочка, он дрожит! – прервала нас Люси, опустившись на колени рядом с Кексиком, который уже снова лег на бок и выглядел ужасно несчастным. – И он не хочет, чтобы я брала его на руки.

– Так и не трогай его! – рявкнула я. – Оставь кота в покое.

– Я достану переноску, – грустно сказала Люси. – Если, конечно, ты собираешься везти его к ветеринару.

– Мне пора на работу, – заявила Виктория, сбрасывая на пол вонючую кучу из двух своих свитеров и собачьих шлепанцев.

– А мне пора в колледж, – эхом откликнулась Люси, бросая переноску на пол рядом с безвольным телом Кексика.

Они исчезли наверху, в своих ледяных спальнях (но все-таки там было не настолько холодно, чтобы окна покрывались льдом изнутри, потому что я установила напротив их дверей электрический радиатор), и я услышала грохот их плееров, соперничающих друг с другом. Он перекрывал гудение двух придающих волосам объем фенов, сушилок лака для ногтей и бритв для ног. Я оглядела кухню. Пустая посудомоечная машина, неубранная рвота, разбросанная одежда. Мне невыносимо захотелось, чтобы моими единственными проблемами стали бритье ног и завивка ресниц.

– Кексик, – повторил ветеринар, глядя на меня поверх очков.

– Так его зовут, – виновато сказала я. – Дети были маленькие… Они любили яблочные кексы…

Он практиковал недавно. Предыдущий ветеринар к нам уже привык. Что еще важнее, Кексик тоже привык к нему. А когда этот, новый, попытался вытащить кота из переноски, тот вцепился когтями ему в руку.

– Мне кажется, ему больно, – объяснила я, одновременно пытаясь договориться с Кексиком с другого конца переноски: – Давай, деточка, вылезай. Сейчас добрый дядя…

– Ай!

Доброму дяде в конце концов удалось вытащить Кексика на стол для осмотра ценой нескольких сантиметров собственной плоти. Кот лежал на боку, тяжело дышал и смотрел на меня обвиняющим взглядом.

– Он выглядит совсем больным. – Я уже начинала серьезно беспокоиться. – Его два раза стошнило, очень сильно, прямо на…

– Живот раздут, – проговорил ветеринар, ощупывая бока Кексика, который просто взвыл от боли. – Утром он мочился?

Мочился? Откуда я знаю? То есть обычно я за этим не слежу.

– Он выходил в сад.

– Похоже, это почки. Наверное, они отказали. Он ведь уже не молодой кот…

– Вы что хотите сказать?

Мне пришлось сесть. Я не была к этому готова. Дело плохо. Я-то думала, нам дадут противорвотное, выставят непомерный счет и посоветуют не давать ему есть лягушек. Ветеринар снова посмотрел на меня поверх очков: