Если Всеволод сценария не написал, то я по моим заметкам изготовлю его скоро и по окончании вечеров моих на Украине привезу пьесу и сценарий в Москву. Зачем ты сообщаешь мне вздор об Анне Павловне, которая «всполошилась» и прочее?

Очень жалею, что не удалось мне повидать Виктора Андреевича. Я его люблю. Кланяйся ему, пожалуйста.

После двух-трех человеческих писем от тебя совершенно закономерно посыпались истерические вопли. Принимая во внимание опыт прошлого, ничего другого и ждать было нельзя. Но от этого не легче. С Евгенией Борисовной отношений у меня никаких. Я жду от нее распоряжений относительно того, как поступить со старухой, с имуществом и проч. Только это — ожидание письма — и удерживает меня в Киеве, да вот попутно хочу заработать.

Я тебе друг, Тамара, но ты перестань быть моим врагом, Тамара.

И. Б.

К. 17/III -27

17 марта 1927 г.,

Киев

Не успел я отправить тебе ругательное письмо, как мне принесли из «Континенталя» очередную «анкету». Преимущество скандала, устраиваемого тобою мне по почте, заключается в том, что я нахожусь вне сферы физического твоего досягновения.

И на том спасибо.

1) Знает ли мать о существовании Миши? Знает.

2) Как она к нему относится? Не знаю. Я категорически запретил ей вмешиваться в мою личную жизнь и выражать по поводу этой личной моей жизни одобрение или порицание, запретил под угрозой, что не буду вскрывать ее писем и никогда не напишу ей. Угроза подействовала.

3) Чем я объяснил необходимость жизни у Слонимов? Тем, что в соседней комнате кричит ребенок, сон у меня плохой, не выспавшись, я не могу работать — и прочее, и прочее, и прочее, — песня тебе известная.

4) Что я говорил о тебе Слонимам? Говорил, что ты превосходная женщина и что между нами существуют отношения мужа и жены.

5) Где находится сейчас Евгения Борисовна? В Париже.

6) Какие у меня с ней отношения? Отношения дружбы и связанность материальная.

7) Что известно Е. Б. о тебе и о ребенке? Ей известно, что между мною и ею отношения мужа и жены прекращены. Фамилии твоей я ей не сообщал, о рождении ребенка тоже не сообщал. Думаю, что обстоятельства эти превосходно ей известны.

Ответив на все вопросы, я считаю нужным заявить, что корреспонденция твоя лишает меня остатков спокойствия, столь необходимого мне. Беспрерывное несдержанное нервическое вторжение в мои побуждения, планы, чувства, желания очень для меня тягостно, почти непереносимо.

И. Б.

Киев, 17/III-27

19 марта 1927 г.,

Киев

Сегодня послал тебе из скудных моих достатков 50 р. по телеграфу. На будущей неделе пришлю тебе более солидное подкрепление. Устроить работу в Вуфку можно было бы, хотя здесь не с кем и не над чем работать. Но, чтобы привести в исполнение этот план, нужно переехать на постоянное жительство в Одессу, Киев или Ялту. Можешь ли ты это сделать? Кажется, нет. С ножом у горла ты требуешь от меня работы. Что я могу сделать, сидя здесь? А сидеть здесь я должен, п. ч. меня связывают дела, п. ч. здесь кое-как я работаю, п. ч. я подписал договор на устройство вечеров.

За что ты внесла в домоуправление 30 р. и какие 35 р. долгу? Сообщи мне об этом точно и немедленно. Я думаю, что постоянные твои упоминания о Евг<ении> Б<орисовне> бестактны. Она переживает черные дни. Она без ума любила отца, и больше ей некого любить. Ты спрашиваешь, будет ли когда-нибудь сносная жизнь. Если ты не изменишь своего «характера», если ты по-прежнему неотступно будешь интересоваться мной и каждым моим шагом, если сносной жизнью ты считаешь обычную семейную жизнь со мной — то не будет.

Кланяйся моему больному маленькому другу. Он хороший человек. Я его люблю. Он меня не мучает.

И.

Киев. 19/III-27

Что делать со Всеволодом? История эта по известным тебе причинам огорчает и тревожит меня. Восстановить в памяти все мои записи трудно, я бы немедленно засел за работу, если бы получил окончательный отказ. Сходи к Ивановым на дом, выясни раз навсегда — сколько же может длиться такое жалкое мое ожидание.

24 марта 1927 г.,

Киев

Послал тебе вчера по телеграфу 80 р. Рассчитываю в субботу получить деньги, тогда пошлю больше. Ты не подтвердила получение 100 и 50 р., посланных раньше. Как обстоит дело с весенней твоей экипировкой? Я спрашивал насчет потребной суммы, ты не ответила.

Вечер мой состоится завтра, в пятницу, в Одессе чтения предположены 3/III и 3/IV, вероятно, поеду еще и в Харьков. Вопрос с сценарием сохраняет свою остроту. Суд над кинемат<ографическими> деятелями начнется 31/III. Мне бы не хотелось, чтобы обо мне упоминали как о злостном должнике. Поэтому по-прежнему надо изо всех сил наседать на Всеволода, пусть показывает сценарий в Госкино, где хочет, только бы сделал. Не стоит мне писать, если он уже сделал эту работу. Очень жду от тебя сообщений по этому поводу и сценария. Если Всеволод показал сценарий в Совкино, то пусть он подробно расскажет, как отнеслись к нашей работе.

Мальчика лечить нужно как можно лучше, тут и толковать не об чем. Помочь тебе приискать работу я могу только в Москве. Считаешь ли ты, что я могу что-нибудь сделать отсюда и что я могу сделать? Я считаю, что пора мне научиться помогать ближним моим, не губя самого себя. Не знаю, могу ли я еще спасти себя. Я пытаюсь работать и вижу, что я так ослабел, снизился, сделался жалок и слаб, что спастись трудно. И тут ты, не разбирая ни времени, ни места, ни обстановки, мучаешь себя и меня безостановочно, мучительно, бессмысленно. Что делать? Сдаваться — т. е. погубить себя и тебя — или защищаться от тебя— и этим спасти тебя и себя. Я решил защищаться. В день моего отъезда из Москвы я впервые почувствовал утомление от жизни, отвращение к ней, отвращение к человеческому голосу. Это грозное чувство. Я буду защищаться. Пассивной моей борьбе пришел конец. Я погибаю. Иногда мне хочется не канителиться и «швидче опуститься на дно», как в украинском анекдоте. Иногда я думаю, что не имею на это права. Я тебе друг, Тамара. Со мной надо помолчать. Ты не умеешь этого делать.

Ответь мне, пожалуйста, на вопросы, которые я задавал тебе и раньше, — о квартирной плате; как дела Зинаиды; прислали ли извещение о подоходн<ом> налоге.

И.

К. 24/III-27

26 марта 1927 г.,

Киев

Пишу на почте. Только что получил сценарий и твои письма от 21 и 23-го. Очень рад. Сценарий прочитаю и обработаю в меру моего разумения. Доволен ли сценарием Всеволод? Что ему сказали в Совкино?

Очень рад вестям о мальчике. Я так не избалован хорошими вестями, что от каждого просто благополучного слова прихожу в телячий восторг. Обязательно надо его снять, попроси от моего имени Николая Николаевича Соколова, живет в нашем доме, квартиру укажут Черниковы. Если с ним не выйдет, то, я думаю, нетрудно найти фотографа. Обязательно это надо сделать, а то он переменится и лица его не восстановишь.

Вчера читал пьесу. Вечер прошел «с материальным и художественным» успехом. Посылаю тебе рецензию, посылаю потому, что это первые строки о детище, которое я до написания очень любил. Третью сцену выправил, но недостаточно, каждый раз я чего-нибудь подчищаю и думаю, что доведу в конце концов до приличного состояния, а то рецензент прав насчет ржавых мест. Для окончательного суждения очень мне нужен твой совет, когда привезу это сочинение в Москву — тогда поговорим. О каком третьем взносе за топливо ты говоришь и почему 30 руб.? Это чистый вздор. Я давно заплатил уже за пятый или шестой взнос. Расследуй это дело, пожалуйста. 60 коп. за квадр<атный> сажень — это очень по-божески, надо заплатить. Деньги тебе вышлю, о финансовом твоем положении ты ни звука не пишешь, а мне бы надо сообразить в смысле денег. Пошлю тебе толику в ближайшие дни.