— Что же будет, когда он умрет?

— По-моему, смерть не входит в его намерения, — абсолютно без иронии произнес Митчелл. — Он будет жить, пока кто-нибудь из нас не завезет его на Лонг-Айленд и не придушит. Извини. Неудачная шутка.

— Ты часто об этом думаешь?

— О том, что случилось с отцом? Нет. Я вообще об этом не думаю. Вспоминаю, только когда выходит очередная книжонка, утверждающая, что его убийство было делом рук мафии или ЦРУ. Меня уже тошнит от всех этих идиотских выдумок. Наверное, мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле, так что толку ломать себе голову? — Митчелл провел рукой по волосам Рэйчел. — Тебе не о чем волноваться, — продолжал он. — Если завтра старик умрет, мы разделим его пирог, только и всего. Кусок Гаррисону, кусок Лоретте, кусок нам. А потом мы с тобой... Мы просто исчезнем. Сядем на самолет и улетим отсюда прочь.

— Если хочешь, мы можем улететь прямо сейчас, — улыбнулась Рэйчел. — Мне не нужна твоя семья, и я вовсе не любительница светской жизни. Мне нужен только ты.

Он тяжело вздохнул.

— Уверен, так оно и есть. Но весь вопрос в том, где кончается семья и где начинаюсь я.

— Я знаю где, — прошептала Рэйчел, прижимаясь к нему. — И я знаю, кто ты на самом деле. Ты человек, которого я люблю. Все очень просто.

Но на самом деле все было не так просто.

Рэйчел вступила в очень узкий круг: жизнь его членов считалась достоянием общественности, хотели они того или нет. Америка желала знать все о женщине, которой удалось похитить сердце Митчелла Гири, и то, что совсем недавно эта счастливица была ничем не примечательным созданием, лишь подогревало интерес. Люди не желали упустить ни единой подробности ее волшебного преображения. На глянцевых обложках красовались ее фотографии, а авторы колонок светской хроники захлебывались желчью: взгляните, вот Рэйчел Палленберг в платье, которое совсем недавно она не смогла бы купить, даже выложив всю свою годовую зарплату; вы видите, это улыбка женщины, получившей то, о чем она не смела и мечтать. Подобное счастье не может длиться долго, оно быстро приедается. Те же самые читатели, что в феврале и марте приходили в восторг от истории современной Золушки, в апреле и мае радовались счастью молодой продавщицы, ставшей принцессой, в июне опечалились, узнав о назначенной на осень свадьбе, а в июле уже мечтали вывалять новоиспеченную принцессу в грязи.

Кто она такая, эта воровка, лишившая тысячи женщин заветной мечты? Вряд ли в реальной жизни она так мила, как на фотографиях, таких людей просто не бывает. У нее есть свои темные секреты, в этом нет ни малейших сомнений. Как только было объявлено о готовящейся свадьбе, репортеры принялись землю носами рыть, пытаясь извлечь эти секреты на свет. Они считали своей священной обязанностью сообщить миру какую-нибудь скандальную подробность из прошлого Рэйчел Палленберг прежде, чем она облачится в белое платье и станет Рэйчел Гири.

Любители покопаться в чужом грязном белье не оставляли в покое и Митчелла. Журналы изобиловали историями о его прошлых романах, приправленными откровенным вымыслом. Газетчики наперебой вспоминали о дочери некоего конгрессмена, безнадежной наркоманке, которую Митчелл бросил без всякого сожаления, о его пристрастии к морским путешествиям в сопровождении небольшого гарема парижских фотомоделей, о его пылкой привязанности к Наташе Марли, модели, которая совсем недавно вышла замуж за монарха какой-то крошечной европейской страны, тем самым — согласно достоверным источникам — вдребезги разбив сердце Митчелла. Одному из наиболее прытких журналистов удалось отыскать даже однокурсника Митчелла по Гарварду, сообщившего, что тот был любителем едва оформившихся девочек-подростков. «Если на поле выросла трава, значит, можно играть в футбол», — якобы частенько повторял юный сластолюбец.

Чтобы убедить Рэйчел в том, что все это не стоит принимать близко к сердцу, Марджи как-то притащила ей целую кипу старых журналов — ее домоправительница, Магдалена, хранила их с той поры, когда Марджи только вышла замуж за Гаррисона. Все они были полны столь же язвительными, столь же бесцеремонными и столь же далекими от действительности статьями. И хотя хрупкая, изящная, сдержанная Рэйчел была полной противоположностью крупной, громогласной, обожавшей яркие крикливые наряды Марджи, обе женщины ощущали себя сестрами по несчастью.

— Да, тогда они здорово попортили мне нервы, — призналась Марджи. — Но знаешь, сейчас я уже жалею о том, что все написанное о Гаррисоне — наглая ложь. В больном воображении этих идиотов он предстает в сто раз интереснее, чем на самом деле.

— Но если все это ложь, почему никто не подаст на них в суд? — спросила Рэйчел.

— Бесполезно, — пожала плечами Марджи. — С этим народом не справиться. Им необходимо поливать кого-то дерьмом — или нас, или кого-нибудь другого. Пусть развлекаются. К тому же, если они бросят свой промысел, я перестану читать газеты и, чего доброго, вновь примусь читать книги, — с гримасой комического ужаса добавила она.

— Ты хочешь сказать, что читаешь весь этот хлам?

Марджи выгнула безупречно выщипанную бровь.

— А ты разве нет?

— Ну...

— Детка, в этом нет ничего зазорного. Все мы хотим знать, кто с кем спит. Но не желаем, чтобы другие знали, с кем спим мы. Но придется потерпеть. Одно могу сказать в утешение — скоро ты набьешь у всех оскомину. И газетчики найдут себе свеженькую жертву.

Марджи, да хранит ее Господь, очень вовремя поговорила с Рэйчел. Не более чем через неделю неутомимые папарацци добрались до Дански. Нет, в очередной статье не было ничего откровенно оскорбительного, только намеренно мрачное описание беспросветной жизни родного города Рэйчел, несколько фотографий дома ее матери, на которых он выглядел удручающе убогим: облупившиеся двери, высохшая трава на лужайке. Также автор вкратце поведал о том, как Хэнк Палленберг, отец Рэйчел, жил и работал в Дански. Возможно, именно эта небрежная краткость так задела Рэйчел. Ее отец заслуживал большего, чем несколько пренебрежительных слов, брошенных вскользь. Но худшее было впереди. Один из наиболее ушлых репортеров, мастер по части раздувания скандалов, встретился с девицей, когда-то учившейся вместе с Рэйчел на зубного техника. В воспоминаниях этой особы, не желавшей привлекать к себе внимания прессы и посему скрывшейся за именем Брэнди, Рэйчел представала совсем не привлекательно.

— Рэйчел всегда только и думала, как бы поймать богатенького, — поведала Брэнди. — Ни о чем другом она и не мечтала. Представляете, она даже фотографии подходящих претендентов из газет вырезала. Вся стена над ее кроватью была увешана этими фотографиями. Она на них любовалась перед сном.

Репортер, разумеется, не преминул осведомиться у Брэнди, висело ли над кроватью Рэйчел изображение Митчелла Гири.

— О да, — подтвердила Бренди и призналась, что сердце у нее защемило от недоброго предчувствия, когда она узнала об осуществлении заветного плана Рэйчел. — Я из религиозной семьи, воспитана в строгих правилах, и в этой возне с фотографиями мне всегда чудилось что-то нечистое. Словно она ведьма и занимается ворожбой.

При всем своем идиотизме этот материал произвел нужное впечатление. На первой странице газеты была помещена фотография Рэйчел на заседании одного из благотворительных фондов; фотограф постарался, чтобы в глазах ее от вспышки загорелись зловещие красные огоньки. Заголовок гласил: «Невеста Гири: шокирующие секреты сексуальной магии». Тираж разошелся мгновенно.

Рэйчел старалась держать себя в руках, но это ей плохо удавалось, хотя сама она всю жизнь с удовольствием читала подобные сплетни. Теперь, когда именно она стала их героиней, где бы Рэйчел ни появилась, люди провожали ее любопытными, нахальными, а порой и злобными взглядами. И сколь бы независимый и отчужденный вид она ни принимала, взгляды эти ранили ее.