Энджи прекрасно понимала, что чувствует ее мать. Ей предстоит встретить первое Рождество без папы. Энджи обхватила мать за талию и притянула к себе.

— Вот что я тебе скажу, мама. Мы перенесем все на среду. Мы пойдем по магазинам, вместе пообедаем, а потом вернемся домой и будем наряжать елку. Ты научишь меня делать тортеллини[21].

— Тортеллини для тебя слишком сложны. Мы начнем с более простого. С тапенады[22], например. Ты умеешь пользоваться блендером, а?

— Очень смешно.

Глаза мамы лукаво заблестели.

— Ну вот и хорошо, — сказала она.

Они еще некоторое время постояли у окна, прижавшись друг к другу и глядя в ночь, потом Энджи взяла свое пальто, попрощалась и вышла из ресторана.

В этот холодный и пасмурный вечер на площади бурлила жизнь. Десятки несгибаемых и жизнерадостных туристов толпились у ярко освещенных витрин и охали и ахали, любуясь выставленными там товарами. Группа молодых людей, одетых в красно-зеленые бархатные костюмы Викторианской эпохи, пели «Тихую ночь». Перед ними полукругом стояли слушатели, среди которых были и туристы, и местные, причем местных можно было узнать по отсутствию у них фирменных пакетов из магазинов. По прилегающим улицам, выложенным брусчаткой, разъезжала карета. Ее везла лошадь, у которой на хомуте позвякивал колокольчик. Было ясно, что торжественная церемония зажигания огней на рождественской елке прошла успешно. В следующую субботу на площади будет не протолкнуться: центр города заполнят приезжающие на автобусах туристы, а местные станут ворчать, что Вест-Энд превратился в Диснейленд, и постараются оказаться подальше от этой сутолоки. Зато в ресторане всю неделю не будет ни одного свободного столика.

К тому моменту, когда Энджи добралась до магазина, пошел снег. Она накинула на голову капюшон, бегом пересекла улицу и заскочила внутрь. Магазин являл собой воплощенную рождественскую сказку. У входа были выставлены елки, увешанные украшениями и гирляндами. Окинув их взглядом, Энджи вдруг замерла. Она увидела изящное, статное деревце с серебряными и золотыми игрушками. Все игрушки — ангелы, санта-клаусы и шары — были ручной работы и напомнили ей коллекцию, которую собирал для нее Конлан и которая началась с крохотного шара из Голландии с надписью: «Наше первое Рождество». С той поры каждый год он дарил ей по одному украшению для елки.

— Эй, Энджи, — услышала она веселый женский голос и обернулась.

От кассы к ней шла Тилли, хозяйка магазина. Она была одета в костюм миссис Санта-Клаус: в красное платье, похоже довольно старое, потому что Энджи помнила его с детства.

— Я слышала, ты перетряхнула весь ресторан, — сказала она. — Поговаривают, что твоя мама очень горда тобой, вот-вот лопнет от гордости.

Энджи с трудом оторвалась от нахлынувших на нее воспоминаний и выдавила из себя улыбку. Такова уж жизнь в Вест-Энде. Ничто не укрывалось от его жителей, даже самая мелочь, а уж если дело касалось чьего-то бизнеса, то внимание становилось пристальным.

— Ей очень нравится готовить по новым рецептам, это точно.

— Кто бы мог подумать? Надо обязательно зайти к вам. Но только после праздников. Итак, чем я могу тебе помочь?

Энджи огляделась по сторонам.

— Мне нужны новые украшения для елки и дома.

Тилли кивнула.

— До меня доходили слухи о твоем разводе. Сожалею.

— Спасибо.

— Вот что: зайди ко мне минут через десять. У меня есть уже готовый набор. Для тебя по себестоимости.

— Ой, я не могу…

— А ты за это угостишь нас с Биллом ужином.

Энджи с радостью согласилась на это. Именно так папа и вел свой бизнес в Вест-Энде.

Час спустя Энджи ехала домой с елкой, закрепленной на крыше ее машины, с большой коробкой украшений на заднем сиденье и с упаковкой белых елочных гирлянд на пассажирском. Дорога заняла у нее больше времени, чем обычно: было слякотно и скользко. Доносившаяся из динамиков песенка «Звоните, колокольчики!» поднимала настроение.

А она, если честно, очень нуждалась в хорошем настроении. Мысль о том, что она в одиночестве купила елку, а потом будет в одиночестве наряжать ее и встречать Рождество, повергла ее в уныние.

Энджи остановилась перед коттеджем и выключила двигатель. Выбравшись из машины, она подняла голову. Снежинки медленно падали с неба, опускались на щеки, будто мимолетные поцелуи, и тут же таяли.

Елка, лежавшая на крыше, показалась ей огромной.

Ну и ладно!

Взяв в гараже старые отцовские рабочие перчатки, Энджи принялась снимать елку. Она успела дважды поскользнуться и упасть, один раз оцарапать нос торчащей веткой и содрать краску с машины, прежде чем распутала веревку и стащила деревце на землю. Крепко держа его за ствол, она пошла к дому. Уже у крыльца она услышала шум подъезжающей машины, а потом по ней скользнули лучи от фар, и в их свете снежинки на мгновение показались крохотными шариками, летящими в воздухе.

Энджи положила на землю елку и выпрямилась. Это наверняка Мира. Приехала помогать наряжать елку.

Сестры!

— Эй, — воскликнула Энджи, — выключи фары, ты слепишь меня.

Однако фары продолжали светить. Водительская дверь открылась, и из салона вырвался голос Мика Джаггера.

— Мира? — забеспокоилась Энджи, поняв, что из машины кто-то вышел, и попятилась. Она сразу подумала о том, что дом стоит изолированно и на помощь звать некого.

Кто-то шел по направлению к дому, под подошвами скрипел снег. Разглядев наконец подошедшего, она ахнула:

— Конлан!

Он подошел почти вплотную, и она ощутила тепло его дыхания.

— Привет, Энджи.

Она не знала, что сказать. Когда-то они не могли наговориться, слова лились из них потоком. Но спустя какое-то время этот поток стал иссякать. Энджи опять вспомнились слова Дайаны: «Дважды в этом году я видела, как он плачет в своем кабинете».

Если он действительно так тосковал по своей жене, что на это можно сказать?

— Рада видеть тебя…

— Замечательный вечер…

Они заговорили практически одновременно, потом смущенно рассмеялись и снова умолкли. Энджи ждала, что Конлан нарушит тишину, но он молчал.

— Я как раз собиралась ставить елку.

— Вижу.

— А ты уже поставил елку?

— Нет.

Увидев, как он погрустнел, она тут же пожалела о своем вопросе.

— Полагаю, у тебя нет желания помочь мне занести ее в дом?

— Я предпочел бы понаблюдать, как это делаешь ты.

— У тебя рост под сто девяносто, а у меня всего сто шестьдесят пять. Так что бери елку и неси ее в дом.

Конлан рассмеялся и взвалил елку на плечо.

Энджи, освободившись от ноши, легко взбежала на крыльцо, чтобы открыть ему дверь.

— Держись левее, — подсказала она, придерживая дверь.

Конлан что-то проворчал, сдвинулся влево и протиснулся в дверной проем.

Энджи ужасно заволновалась, но всеми силами старалась не выдать своих чувств.

Когда елка была установлена в подставку и заняла свое место, Энджи бросила: «Сейчас принесу вино» — и убежала на кухню. Оказавшись одна, она тяжело оперлась на стойку. Как же больно смотреть на него!

Наполнив два бокала вином — его любимым, — она вернулась в гостиную. Конлан стоял у камина. В черном пуловере, в потертых джинсах «Ливайс», с темными, почти черными волосами, которые давно нуждались в стрижке, он напоминал скорее состарившуюся рок-звезду, чем опытнейшего репортера.

— Итак, — заговорил он, принимая у нее бокал и усаживаясь на диван, — я мог бы тебе сказать, что случайно ехал мимо и решил заглянуть.

— А я могла бы рассказать, что мне совершенно безразлично, как ты оказался здесь.

Энджи села напротив него, и они повели осторожный разговор ни о чем. Энджи успела выпить три бокала, когда Конлан наконец-то собрался с духом и отважился подойти к главному:

— Зачем ты приезжала в офис?

Существовало множество вариантов ответа на этот вопрос. Только сначала Энджи надо было для себя решить, как далеко она хочет зайти. Долгие годы она скармливала Конлану полуправду, а начала с того, что стала защищать его от плохих новостей. Однако этот путь оказался скользким, она рухнула и кубарем покатилась вниз. Закончила она тем, что стала защищать саму себя. Чем сильнее болело у нее сердце, тем глубже она уходила в себя. Пока однажды не обнаружила, что она одна.